Джон Рэтклиф - Роковой бриллиант дома Романовых (Курьер царицы)

• Название: Роковой бриллиант дома Романовых (Курьер царицы)
• Автор: Джон Рэтклиф
• Жанр: История

---

- Борис! - порывисто вырвалось у нее, и она протянула ему руку. Борис, я еще раз должна поговорить с тобой!

Свет в его карих глазах потух.

- В подвенечном платье? - насмешливо спросил он. - Прошло уже много времени с тех пор, как ты переодетая была у меня. Тогда мы поехали на праздник в Яхт-клуб.

Он тихо усмехнулся, как бы издалека, измученный и, как показалось Александре, ослабевший и беспочвенный. Она беспомощно смотрела на свое платье и не знала, что ответить на эти слова. Он взял ее за руку и увлек к себе. Они прошли мимо открытой двери в какую-то комнату. Сквозь папиросный дым она разобрала полдюжины людей со зверскими, угрожающими лицами.

- Нет, не сюда! - воскликнул Борис и открыл другую дверь. Это была его спальня. Александра увидела неприбранную постель и задрожала.

- Голубка, должно быть, боится перед вступлением в буржуазный брак быть оскверненной? - раздался в ее ушах знакомый металлический голос. Она высоко подняла брови и немного пришла в себя. Потом она решительно вошла, держа вуаль на руке. Но она остановилась, когда Борис движением руки указал на единственный стул.

- Кожаных кресел и стульев с гобеленами здесь нет, - злобно заметил он.

Она стояла у стены во всем свадебном великолепии, ее серые, умные, энергичные глаза пронизывающе глядели на него. Ее рот вздрагивал от заглушенных рыданий.

- Не будем сентиментальны, Александра, - сказал Борис после того, как он несколько минут молча разглядывал ее. Он глубоко вздохнул. - Теперь у меня не будет больше времени интересоваться тобой. - Он поднял руку, как бы желая указать на шум, который доносился издалека, усиливаясь с минуты на минуту. - Ты поклялась мне в верности, когда ты в последний раз стояла там, в той комнате, - сказал он, движением плеча указывая на дверь, - мне пришлось ночью скрыться. Друзья доставили меня через границу. Потом я больше ничего не слыхал о тебе. Только несколько дней тому назад я узнал кое-что. Я вернулся из Америки, вызванный Троцким, с которым вместе работал за океаном, и застал тебя невестой другого. Твои клятвы развеялись. Буржуазная сволочь!

Ее рука коснулась его плеча. Она крепко держала его, и их взгляды скрестились.

- Как ты смеешь говорить так? Какое ты имеешь на это право? Теперь дай мне говорить - о! - Ее речь оборвалась. Где-то послышался вой взрыва. Оконные стекла разлетелись со звоном. В разбитое окно ворвался ветер.

- Да, да! - иронизировал Борис. - Завтра Керенский конченый человек. Виселица для него уже готова.

Она презрительно усмехнулась.

- Ты не знаешь Керенского. Но и это не главное. Ты не знаешь народа, и твои друзья не хотят понять, что насилие приносит только гибель. Так уже было однажды. Но дай мне говорить! Я поклялась тебе в верности. Это правда. И я сдержала свое слово и осталась тебе верной, Борис, такому, каким ты был тогда. Ты, как я потом узнала, принимал участие в покушении на Сазонова.

Он кивнул головой.

- Ты знаешь, что я всегда осуждала покушения, - страстно продолжала она. - Я ненавижу тех, кто без особой необходимости убивает людей. Своих братьев, Борис! Мы все рождены русскими матерями. И все-таки... я же ничего больше не могла тебе сказать.

- Они охотились за мной, как за диким зверем.

- И я соблюдала тебе верность, несмотря на все, что о тебе писалось в газетах, - а ведь я тогда была полуребенком, восемнадцатилетняя девушка. Видит Бог, мне не следовало бы тогда знать о всех тех вещах, с которыми нас знакомили перед войной. Но вдруг я услыхала: Борис Яковлев - умер. Я не хотела верить этому. Только тогда, когда эти слухи дошли до меня, я почувствовала, как сильно я любила тебя. Я прислушивалась, искала, читала... все одно и то же: во время нападения шайки преступников на денежный транспорт в Москве ты был разорван на куски. Только тогда я согласилась последовать за доктором Ларионовым в качестве его жены в холерные области. Моя любовь с этого дня принадлежала только отечеству.

Он расхохотался.

- Да, какой-то непричастный зритель был разорван на куски, а мы быстро, прежде чем скрыться, сунули в его карман мои бумаги. Он был обезображен до неузнаваемости. Но шайка преступников тогда находилась под моим предводительством, - деньги похитил я.

- Ты? Уличный грабитель? - Стоявшая у стены невеста побледнела.

- Я. Уличный грабитель. Да. Партия нуждалась в деньгах. Не делай такого вида, голубушка, как будто я рассказываю о Шлиссельбургских казематах. Партия нуждалась в деньгах - я тогда скрылся за границу. Я умер для кровавых собак царя, но ожил для партии. Сперва я прожил несколько месяцев у одного портного, недалеко от того сапожника, у которого проживал Ленин. В Цюрихе. Потом я отправился в Америку, а теперь мы все здесь. Все - Троцкий, Зиновьев, Бухарин, Иоффе - все. Все здесь, и завтра мы будем управлять Россией и утопим наших противников в крови!

- Борис! - Александра отступила на шаг. - Разве тебя томит честолюбие перещеголять жестокостью тех, кто грешил когда-то при царском режиме! Ты помнишь то, что так часто пламенно проповедовал мне? Освобождение человечества - свободу мысли - чистую веру!

- Да, все это было, моя милая! Свобода, да, для рабочих, для обездоленных, для угнетаемых в течение тысячелетий. Страшная месть тем, кто мучил нас, как несчастных животных. Спроси Дзержинского, что он выстрадал. Месть, кровавая месть за Сибирь!

- Так ты говоришь? Ты, который мыслил так свято и чисто? Ты, Борис?

- Да, я. Или ты забыла? Отец - профессор Московского университета, Илья Николаевич - где он? Сгинул в Сибири. А мать? Умерла от горя. А Ваня, мой младший брат? Убит во время студенческих беспорядков! А сестра? Сестра Надя? Надя! - На его глазах вдруг показались слезы и густая краска залила его лицо: - Казаки отхлестали ее нагайками за то, что она не желала выдать моего убежища... Бедная Надя... - Он сделал паузу и как безумный посмотрел на Александру. - Ты... помнишь ли ты это?

Наступило молчание. Перед лицом всех этих обвинений Александра склонила голову. Она взяла его за руку.

- Борис, мой бедный, дорогой Борис! Ты так много перестрадал? Я все знаю. Но я продолжаю любить тебя. Борис! Мой возлюбленный! - Она положила ему руки на плечи. Ее брачная фата спадала на обоих, как будто она была предназначена для них и должна была символически связать их. - Борис! Послушай меня! Ты ничего не знаешь о моей тоске. Ничего не знаешь о том, как я страдала из-за тебя. Поверь мне, Борис, я умоляю тебя! У тебя благородное сердце, я знаю это. Пусть это сердце и впредь бьется для меня! Даже, если судьба разлучит нас... Ах, Борис, я буду любить тебя вечно, я буду носить твое имя в сердце, как святыню! Мы все много страдали, мой бедный Борис. Вся Россия страдала до бесконечности. Наше горе - это горе нашей горячо любимой родины. Русский народ - это большой ребенок, и мы сами его дети... Никто не должен причинять другому зла. И над Россией никто не смеет насильничать: надо лечить ее раны... свободой и справедливостью.

Он ничего не отвечал, впивая как бальзам слова Александры. Потом он резко повернул голову.

- Политика... Чего ты хочешь добиться этим? Оставь Россию в покое. Или ты веришь, что твой Керенский?..

- Я верю в то, что демократия, система духовного освобождения излечит все недуги нашего народа. Совершенно безразлично, называется ли человек, стоящий во главе государства, Керенским или как-нибудь иначе. Я верю в него, потому что я верю в эту форму правления.

Он отвратительно рассмеялся.

- Ты, может быть, веришь лично в него?

- Я верю также и лично в него!

Он прошипел сквозь зубы:

- Мы, значит, враги, Александра. Нет пути, по которому мы могли бы пойти вместе.

- Борис! Мы, быть может, идейные враги... Я должна бороться за свою веру так же, как и ты за свою. Настало время, когда русским женщинам судьбой предназначено бороться и проливать кровь за свою веру и свободу.

Он неподвижно посмотрел на нее. В его воображении ее слова складывались в крест, крест на Голгофе, и позади Александры виднелись страдания, бесконечные страдания. Но вблизи раздавался залп за залпом. Сквозь разбитые окна доносились крики, раздражающие, потрясающие нервы крики масс, вселяя страх и ужас. Дверь широко распахнулась, и в комнату ворвались люди, сидевшие в другой комнате.

- Яковлев, идем! - крикнул один со скуластым лицом и раскосыми монгольскими глазами. - Товарищ Ленин ожидает нас!

- Ленин? - запинаясь, пробормотала Александра. Взгляд ее блуждающих глаз остановился на оклеенной обоями двери, которая раньше, должно быть, была заставлена шкафом. Да, теперь она отчетливо вспомнила - это было тогда, когда Борис однажды проповедовал ей о "свободной любви", о клубах молодежи и о "новой эпохе женских прав". Тогда она ответила ему: - Свобода и хлеб, это я понимаю. Свобода и любовь, - нет! - Борис тогда странным взглядом посмотрел на нее и замолчал...

- Ого! - крикнул кто-то из присутствующих. - Черт побери, Борис! бери свою невесту, а потом марш вперед за народ!