Роджер Мэнвэлл - Генрих Гиммлер

• Название: Генрих Гиммлер
• Автор: Роджер Мэнвэлл
• Издательство: Ростов н/Д: изд-во «Феникс», 2000. - 384 с.
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2000
• ISBN: 5-222-01125-9

Генрих Гиммлер — одна из главных политических и военных фигур нацистской Германии, рейхсфюрер СС. С его именем связаны самые значительные и таинственные страницы Третьего рейха. Под руководством Гиммлера создавались войска СС, секретная служба СД, первый концентрационный лагерь в Дахау.

Он был верховным руководителем всех служб германской полиции, лицом, особо приближенным к фюреру.

Каким был этот человек на самом деле, благодаря каким качествам он вознесся так высоко, насколько неизбежными и закономерными были его поражение, смерть — об этом и рассказывает умная, захватывающая книга.

---

«Вот тут-то я и посадил посредника. С этого момента, а было это девять месяцев назад, герр Попиц сделался похожим на сыр. Он стал бледным как стена, я бы даже назвал его живым воплощением неспокойной совести. Он слал мне телеграммы, звонил, спрашивал, что случилось с доктором X, а я давал ему двусмысленные ответы, чтобы он не понял, имею ли я какое-нибудь отношение к происходящему, или нет[107]».

Гиммлер, как и следовало ожидать, обрушился с насмешками на всех штатских участников заговора, от Лангбена и Попица до Кипа и Зольфа. «Мы знали о существовании заговора уже давно», сказал он. По отношению к генералам он был столь же ироничен. «Фромм, — заявил он, — действовал подобно герою вульгарного фильма», и представил дело так, что чуть ли не вся армия оказалась замешанной в заговор. Он утверждал, что Штауффенберг собирался выпустить узников из концлагерей и натравить их на германский народ. «Это значит, что в последующие две или три недели повсюду расцвела бы преступность, и на улицах правили бы коммунисты»[108].

Эти слова были рассчитаны на публику. В более закрытой обстановке Гиммлер тщательно следил, чтобы информация о суде над Лангбеном и Попицем оставалась, насколько это возможно, секретной. Когда осенью началось слушание дела, Кальтенбруннер направил письмо министру юстиции:

«Как я понимаю, Народный суд вскоре приступит к рассмотрению дела бывшего министра Попица и юриста Лангбена. Учитывая известные вам факты, а именно встречу Рейхсфюрера СС с Попицем, я прошу не допускать на суд широкую публику. Надеюсь на ваше согласие и готов прислать десяток своих коллег, чтобы они составили аудиторию»[109].

Хотя и Лангбена и Попица приговорили к смерти, Попица не казнили до следующего февраля, в надежде получить от него дополнительную информацию. Лангбен, как мы уже видели, умер в октябре; перед исполнением смертного приговора его подвергли пыткам.

Выступая перед гауляйтерами и другими высшими чиновниками в Познани 29 мая 1944 года, Гиммлер необычно прямо высказывался по еврейской проблеме. Он избрал откровенную манеру речи, в которой любил обращаться к наиболее близкой себе аудитории. и на самом деле, именно перед такой аудиторией он больше всего любил выступать. Искоренение, объяснил он, было тяжелой и трудной операцией:

«Я хочу, чтобы вы внимательно выслушали, что я сейчас скажу, но никогда и нигде об этом не упоминали. Перед нами встал вопрос: что делать с женщинами и детьми? — тут я пришел к совершенно однозначному решению. Я не считал, что должен просто искоренить мужчин — ладно, давайте называть вещи своими именами, «искоренить» значит убить или подтолкнуть к смерти — да, я не мог убить мужчин, оставив в живых детей, которые бы выросли и начали мстить нашим сыновьям и внукам. Это жестоко, но нам ничего не оставалось, как только полностью стереть их с лица земли. Это была одна из самых трудных наших задач. Но мы справились, причем так — ия надеюсь, господа, что могу это сказать — так, что ни наши лидеры, ни их люди не пострадали ни разумом, ни душой. Опасность была очень велика, ибо очень узок был их путь между Сциллой и Харибдой, когда шаг в одну сторону мог превратить их в бессердечных негодяев, ни во что не ставящих человеческую жизнь, а шаг в другую сделал бы их безвольными неврастениками».

Он пообещал гауляйтерам, которых назвал «высшими сановниками Партии», что «к концу года еврейская проблема будет решена раз и навсегда». И закончил:

«Вот, собственно, и все, что я хотел сказать о еврейской проблеме. Теперь вы знаете все, но лучше держите язык за зубами. Быть может, позже, я бы даже сказал, очень нескоро, наступит период, когда мы решим рассказать немецкому народу немного больше. Но лучше этого не делать вообще! Мы, здесь сидящие, взвалили эту ответственность на свои плечи — ответственность не только за дела, но и за саму идею, и я думаю, что лучше унести эту тайну с собой в могилу».

Тысяча девятьсот сорок четвертый год был годом, когда Гиммлер добился наивысшего уважения Гитлера и, наконец, в дополнение к командованию Резервной армией и Ваффен СС, выиграл у него командование фронтами. И все же, он достаточно реалистично смотрел на вещи, чтобы одновременно с этим изменить свою позицию по отношению к евреям. Тому было много причин. По мере того как военные неудачи умножались, управлять машиной уничтожения становилось все труднее. К весне 1944 года стало ясно, что такие районы, как Аушвиц, могут, в конце концов, оказаться в руках противника. Попытки мобилизовать труд заключенных становились все яростнее, несмотря на тяжелые потери людей и оборудования. В то же время на Гиммлера начали оказывать все возрастающее давление, понуждая его смягчить антиеврейскую деятельность, и это подкреплялось его собственными страхами. Он боялся, что отвращение мира к геноциду, который большей частью ассоциировался непосредственно с его именем, обернется против него, если когда-нибудь ему придется выступить в роли представителя Германии на переговорах с западными союзниками.

Гиммлер никогда не понимал истинной природы отвращения к своему имени и не осознавал его подлинной глубины. Хотя его ушей наверняка достигли летние заявления американцев о том, что после окончания войны состоится суд над военными преступниками, он верил, что нескольких жестов доброй воли с его стороны будет достаточно для восстановления своей запятнанной репутации.

Гиммлер снова погрузился в раздумья. Постоянное гуманизирующее влияние Керстена и интриги Шелленберга, подталкивающие хозяина к участию в мирных переговорах, вынудили Гиммлера отступить до некоторой степени с тех абсолютных позиций, которые он занимал в 1943 году. Первое изменение политики, как мы уже видели, уступало своей бесчеловечностью лишь самому геноциду — истребление нежелательных людей через работу. Затем последовали попытки продажи некоторых евреев, которые, с одной стороны, были призваны спасти жизни, а с другой — дать деньги и товары, необходимые для ведения войны[110]. Первые серьезные переговоры этого рода были предприняты Йолом Брандом от имени венгерских евреев, которых нацисты успешно присоединили к своим жертвам в 1943 году. В мае 1944 года Эйхман предложил Бранду жизни 700 000 венгерских евреев в обмен на 10 000 грузовиков, которые союзники должны были доставить в Салоники. Это была первая предполагаемая бартерная сделка, которая так и не состоялась. За ней должны были последовать другие, в равной степени ужасные предложения, например последующее предложение Эйхмана, сделанное им от имени Гиммлера, о получении 20 миллионов швейцарских франков за жизнь и свободу 30 000 евреев. Это последнее предложение привело к реальной пересылке 1684 румынских евреев, которые достигли Швейцарии в августе и декабре 1944 года, и в дальнейшем 1000 венгерских евреев следующим февралем, за которых Гиммлер получил через президента Швейцарии, Жан-Мари Муси, 5 миллионов швейцарских франков, собранных в результате подписки, проведенной международным обществом защиты евреев. Этим сдвигам способствовали также предложения, полученные Гиммлером от мадам Иммфельд, поселить освобожденных евреев на юге Франции. Переговоры о переводе денег были весьма сложными и фактически сдерживались действиями государственного департамента США. Информация об этой жалкой торговле, в конце концов, достигла ушей Гитлера. Но к этому времени, как мы еще увидим, Гиммлер уже занялся переговорами с Красным Крестом.

Шелленберг, дойдя до этого этапа в своих послевоенных мемуарах, в которых он всеми силами старался выставить себя миротворцем, довольно подробно описал, как зимой 1944–1945 гг. он неоднократно устраивал встречи Гиммлера с Муси. На первой из этих встреч Муси склонял Гиммлера принять деньги вместо оборудования и медикаментов, тогда как на второй конференции, состоявшейся, по словам Шелленберга, 12 января в Шварцвальде, они пришли к следующему соглашению:

«Каждые четырнадцать дней поездом первого класса в Швейцарию будут доставляться 1200 евреев. Еврейская организация, с которой работает герр Муси, будет активно поддерживать решение еврейского вопроса в соответствии с предложениями Гиммлера. Одновременно с этим должны начаться коренные изменения во всемирной антигерманской пропаганде. Согласно моим предложениям, мы сошлись на том, что деньги не будут выплачивать непосредственно Международному Красному Кресту, как первоначально предполагалось, а будут вручаться Муси как доверенному лицу»[111].

Именно этот план привел к спору с Гитлером, который, как утверждает Шелленберг, был намеренно спровоцирован Кальтенбруннером: «Гитлер немедленно издал два приказа: о том, что любой немец, который поможет бежать еврейскому, английскому или американскому заключенному, должен быть казнен на месте».

Гитлер вызвал к себе Гиммлера, высказал все, что думает о его действиях, в таких выражениях, которые Гиммлер никогда не мог забыть, и, согласно Курту Беккеру, агенту Гиммлера в коммерческих переговорах о евреях, отдал свой печально известный приказ о том, что «ни один заключенный в южной половине Германии не должен попасть в руки противника живым»[112].