Сельма Лагерлеф - Девочка из Морбакки: Записки ребенка. Дневник Сельмы Оттилии Ловисы Лагерлёф

• Название: Девочка из Морбакки: Записки ребенка. Дневник Сельмы Оттилии Ловисы Лагерлёф
• Автор: Сельма Лагерлеф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-17-077265-0

Сельма Лагерлёф (1858–1940) была воистину властительницей дум, примером для многих, одним из самых читаемых в мире писателей и признанным международным литературным авторитетом своего времени. В 1907 году она стала почетным доктором Упсальского университета, а в 1914 ее избрали в Шведскую Академию наук, до нее женщинам такой чести не оказывали. И Нобелевскую премию по литературе «за благородный идеализм и богатство фантазии» она в 1909 году получила тоже первой из женщин.

«Записки ребенка» (1930) и «Дневник Сельмы Оттилии Ловисы Лагерлёф» (1932) — продолжение воспоминаний о детстве, начатых повестью «Морбакка» (1922). Родовая усадьба всю жизнь была для Сельмы Лагерлёф самым любимым местом на земле. Где бы она ни оказалась, Сельма всегда оставалась девочкой из Морбакки, — оттуда ее нравственная сила, вера в себя и вдохновение. В ее воспоминаниях о детстве в отчем доме и о первой разлуке с ним безошибочно чувствуется рука автора «Чудесного путешествия Нильса с дикими гусями», «Саги о Иёсте Берлинге» и трилогии о Лёвеншёльдах. Это — история рождения большого писателя, мудрая и тонкая, наполненная юмором и любовью к миру.

---

Полковница обрадовалась, увидев меня. Я попросила прощения за опоздание, но она сказала, мол, сущие пустяки, что я не рассчитала время, главное — ничего плохого не случилось. Она-то боялась, не захворала ли я, и уже хотела послать горничную к Афзелиусам, узнать, как обстоит со мною.

Да, хороша бы я была, если б не встретила Оборванку и страх не вернул меня на путь истины.

Четверг 20 марта

Я не преминула рассказать полковнице, что встретила Оборванку и что выглядела она совершенно жутко. Полковница очень заинтересовалась и была вправду взволнована.

— Да, любовь — страшная штука, — несколько раз повторила она. — Ничего нет ужаснее любви.

В тот же день, немного позднее

Я склоняюсь к мысли, что как раз хорошо, что студент помолвлен. Выйди я за него, у меня бы определенно не нашлось времени писать романы, а ведь желала-то я именно писать.

Вдобавок я стала бояться любви, с тех пор как увидела Оборванку.

Любопытно, что за приключения пережила полковница, ведь выглядела она так испуганно.

Десятая неделя

Понедельник 24 марта

(Нынче, когда я устроилась в гостиной писать, с Акселем Оксеншерной произошло кое-что странное, но об этом я расскажу попозже.)

Вчера мы все утро провели в Каролинском институте.[45] Разумеется, не дядя с тетей и не старая Улла, но Элин, Аллан, я и обе служанки, причем мы обошли все это учреждение от подвала до чердака.

Из дома все вышли в радужном настроении, ведь нам предстояло увидеть Каролинский институт. День выдался свежий и ясный, всё вокруг казалось таким красивым. На мосту Кунгсхольмсбру я даже невольно остановилась и огляделась по сторонам. Вспомнила, как Элин Лаурелль постоянно твердит, что на мостах всегда очень красиво. По ее мнению, вид с палубы парохода вовсе нельзя назвать необыкновенным, ведь, находясь слишком близко к воде, не имеешь обзора, а вот когда стоишь высоко на мосту и смотришь вверх и вниз по течению, от восхищения просто дух захватывает. И вчера утром, когда шла через Кунгсхольмсбру, я подумала, что Элин Лаурелль совершенно права.

У тетиной кухарки есть тетушка, которая замужем за швейцаром Каролинского института, и каждый раз, побывав у нее в гостях, кухарка хвастается, сколько чудесного и замечательного ей довелось увидеть. Мол, Каролинский институт куда занятнее Королевского дворца и Национального музея.

Поскольку кухарка без конца бахвалилась Каролинским институтом, нам, детям, конечно же стало любопытно и захотелось его увидеть. Вот мы и попросили узнать у ее тетушки, нельзя ли и нам туда наведаться, и вчера утром она передала нам — Элин, Аллану, мне и служанке — приглашение на кофе к швейцарше из Каролинского института. Правда, увидеть сам институт нам не удастся, тетушка ее сказала, что об этом и думать нечего, запрещено это.

Мы слегка огорчились, услышав такое, но кухарка утешила нас, сказала, что, когда мы туда придем, она как-нибудь устроит, чтобы мы все-все посмотрели.

Тетю и дядю, конечно, спросили, можно ли нам, детям, служанке и кухарке пойти на кофе к кухаркиной тете, и они нам разрешили. Сказали, что со стороны швейцаровой жены очень любезно пригласить нас на кофе, и действительно, так оно и было.

Войдя в швейцарову квартиру, мы сразу увидали большой кофейный стол, за который нас усадили и предложили угощаться. Каждый выпил по две чашки (знала бы тетя!) и наелся сдобных булочек, все было замечательно вкусно. Хозяйка, жена швейцара, была радушна и словоохотлива, а молоденькая племянница, учившаяся на портниху, очень веселилась. Мы бы чувствовали себя вправду замечательно, если бы не тревожились все время, удастся ли нам повидать институт и те удивительные вещи, какие там есть.

Нам до конца не верилось, что швейцарова жена говорила про институт всерьез, но, поскольку она не делала поползновений встать из-за кофейного стола, а все сидела да говорила, мы оробели не на шутку. Кивали и подмигивали кухарке, чтобы она умаслила свою тетю, иначе-то никак не успеем осмотреть все красивые залы, придется идти домой.

Когда же кухарка сказала, что мы, мол, отдохнули и могли бы немножко тут осмотреться, швейцарова жена покачала головой и ответила, что заходить в институт нам не положено, мы ведь дети. Не сумеем держать язык за зубами. Она думала, мы постарше, не такие маленькие.

Кухарка уверяла, что мы будем молчать, она, мол, не сомневается, что нас даже каленым железом не заставишь вымолвить ни словечка.

— Вдобавок думаю, вряд ли им от этого будет польза, — сказала швейцарова жена. — Не знала я, что они такие маленькие.

— Да они в жизни не увидят ничего более полезного, чем то, что найдут здесь, — возразила кухарка. — Стыдно опять же, ведь я обещала показать им место, с которым не сравнятся ни Дворец, ни Национальный музей.

Она едва не плакала, и мы, дети, тоже. По крайней мере, я тогда думала, что мы попадем во дворец, полный прекрасных картин, статуй и фонтанов. Думала увидеть что-то наподобие Львиного дворика в Альгамбре,[46] изображенного в альбоме, который всегда лежал на столе в морбаккской гостиной, и оттого была очень разочарована. Теперь-то я знаю, Каролинский институт не что иное, как учебное заведение для тех, кто собирается стать врачом. Но вчера, когда пришла туда, я понятия об этом не имела.

Швейцарова жена была настроена весьма решительно и, по-моему, нипочем бы не уступила, не предложи племянница показать нам хотя бы лекционные залы. Там ведь ничего опасного нет.

На это она в самом деле согласилась, однако же предупредила, что, кроме лекционных залов, мы ничего больше не увидим.

Вторник 25 марта, Благовещение

(Нынче мы с тетей ходили в Католическую церковь, и там тоже случилось кое-что необычное, но сперва надо досказать про Каролинский институт.)

Мы заходили в большие залы с кафедрами, скамьями и черными досками. В общем-то, ничем не удивительнее народной школы в Эстанбю у звонаря Меланоза, только помещений намного больше и сами помещения куда просторнее, нежели в школе.

А на Альгамбру ни капельки не похоже. Кухарка, видимо, заметила, что мы разочарованы.

— Погодите маленько, ребятки! — сказала она. — Самое диковинное еще впереди.

В одной из зал на скамье лежала целая кипа красочных иллюстраций. Вот когда кухарка разошлась по-настоящему. Прислоняла их одну за другой к черной доске и сообщала, что на них изображено. И скелет, и сердце, и круг кровообращения, и нервная система, и органы пищеварения. Большие, превосходные иллюстрации, я бы с удовольствием их рассмотрела, если бы все это время не ждала увидеть мраморные залы и фонтаны.

Весьма поспешно кухарка положила иллюстрации на прежнее место.

— Н — да, это сущая чепуха, — сказала она слегка возмущенно. — Поглядели бы вы на те, что этажом выше. Но туда нам нельзя.

Она умоляюще поглядела на свою тетушку, но безрезультатно: придется нам удовольствоваться лекционными залами.

— Каждый день буду сгорать со стыда, — снова повторила кухарка, — обещала ведь, что здесь лучше, чем во Дворце и в Национальном музее.

Племянница твердо держала нашу сторону. Сказала, жалко, мол, что дети, такие самостоятельные, не увидят ничего вправду стоящего. И уйдут отсюда в полной уверенности, что Каролинский институт ничем не отличается от обычной начальной школы.

Упоминание о начальной школе явно подействовало. Швейцарова жена, судя по всему, решила, что для ее учреждения будет позором, если Элин, Аллан и я не увидим ничего из диковин, которые здесь имеются. Твердой рукою она взяла большую связку ключей, которые носила с собой, и отперла дверь на второй этаж.

Теперь мы увидели изображения всяческих уродливых членов и деформированных тел вкупе с зарисовками всевозможных болезней вроде рака, и оспы, и жутких сыпей, гнойников и язв.

— Ну как, ребятки, разве не замечательно и не диковинно? — спросила кухарка. — Это вам не то что сидеть в театре.

— Да уж, тут все по-настоящему, — сказала швейцарова жена. — Так оно выглядит в жизни. Другое-то просто игра.

Теперь ей так же, как кухарке и племяннице, не терпелось все нам показать. Она прямо-таки боялась, как бы мы не прошли мимо какой-нибудь диковины.

Когда мы вошли в помещение с множеством шкафов и полок, уставленных маленькими и большими стеклянными банками, швейцарова жена сказала:

— Глядите! Догадайтесь-ка, Сельма, что это. Верно, ребенок о двух головах.

— А этого вот уродца в банке вытащили из человеческого желудка, — вставила племянница.

Затем нам показали гипсовые слепки косолапых ступней и подагрических рук.

— Будь я мужчиной, могла бы стать доктором и приходила бы сюда каждый день, — сказала кухарка.

Напоследок нас привели в чулан на чердаке, где шеренгой выстроились скелеты. Один до того высокий, что мы даже спросили, человечий ли он.