Сельма Лагерлеф - Девочка из Морбакки: Записки ребенка. Дневник Сельмы Оттилии Ловисы Лагерлёф

• Название: Девочка из Морбакки: Записки ребенка. Дневник Сельмы Оттилии Ловисы Лагерлёф
• Автор: Сельма Лагерлеф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-17-077265-0

Сельма Лагерлёф (1858–1940) была воистину властительницей дум, примером для многих, одним из самых читаемых в мире писателей и признанным международным литературным авторитетом своего времени. В 1907 году она стала почетным доктором Упсальского университета, а в 1914 ее избрали в Шведскую Академию наук, до нее женщинам такой чести не оказывали. И Нобелевскую премию по литературе «за благородный идеализм и богатство фантазии» она в 1909 году получила тоже первой из женщин.

«Записки ребенка» (1930) и «Дневник Сельмы Оттилии Ловисы Лагерлёф» (1932) — продолжение воспоминаний о детстве, начатых повестью «Морбакка» (1922). Родовая усадьба всю жизнь была для Сельмы Лагерлёф самым любимым местом на земле. Где бы она ни оказалась, Сельма всегда оставалась девочкой из Морбакки, — оттуда ее нравственная сила, вера в себя и вдохновение. В ее воспоминаниях о детстве в отчем доме и о первой разлуке с ним безошибочно чувствуется рука автора «Чудесного путешествия Нильса с дикими гусями», «Саги о Иёсте Берлинге» и трилогии о Лёвеншёльдах. Это — история рождения большого писателя, мудрая и тонкая, наполненная юмором и любовью к миру.

---

И тетя объяснила мне, что усопших королевских особ должно выставлять на всеобщее обозрение, дабы народ знал, что они вправду покинули земную юдоль. В противном случае начнутся бесконечные пересуды, вроде как о принце Густаве.

— Так ведь невозможно, чтобы живой человек захотел выдавать себя за покойного, — сказала я.

— Как знать, когда замешана любовь, — отвечала тетя.

Среда 12 марта

Теперь я знаю, о чем пойдет речь в моем первом романе. Я назову его «Видение Карла XI» и расскажу о шведском короле, который взошел на престол еще маленьким ребенком, так что многие годы державой правил его опекун. Но опекун этот был изменником и призвал в Швецию русского царя, который захватил всю страну и взял в плен и молодого короля, и всех его советников и заточил их в тронной зале Стокгольмского дворца.

Затем я поведаю о том, как русский царь учинил в тронной зале кровавую резню, казнив самых благородных мужей страны на глазах у шведского короля (ведь так оно происходит в России). После этого царь потребует от шведского короля отречься от престола, чтобы царь стал еще и шведским королем. Но шведский король ответит «нет» и останется непреклонен. Тогда русский царь страшно разгневается и скажет, что если король не отречется, то придется ему умереть.

Дальше в романе я увлекательнейшим образом опишу, как в дворцовом дворе возвели эшафот, как повели туда шведского короля, связанного по рукам и ногам, с повязкою на глазах, и велели положить голову на плаху. Палач русского царя уже обнажит меч и приготовится отрубить голову шведскому королю, но тут русский царь знаком остановит его и скажет, что желает еще раз спросить шведского короля, не отдаст ли он корону добром. Однако ж молодой шведский король гордо ответит «нет».

Как бы то ни было, это маленькое промедление спасет ему жизнь, ведь, не успеет палач русского царя вновь взмахнуть мечом, собираясь нанести смертельный удар, возле дворца послышится громкий шум и вопли ужаса. А еще сигналы трубы и барабанная дробь, и выстрелы, и лязг оружия, прибегут слуги русского царя, закричат, что ему надо скорее бежать, так как шведы отвоевали Стокгольм и вот-вот возьмут дворец. Царь и все его придворные обратятся в бегство, а палач, сунув длинный меч в ножны, поспешит следом за ними.

В следующий миг во дворцовый двор ворвется молодой швед в студенческой фуражке, преклонит колено перед связанным королем и освободит его от пут. Следом за ним прибежит огромная толпа шведов, в основном одетых по-крестьянски, они будут ликовать и кричать от радости, что король жив. А король обернется к молодому человеку в студенческой фуражке, который вызволил его, и спросит, что все это означает. Тогда молодой человек расскажет королю, что он, как некогда Густав Васа,[42] ездил по стране, поднимал далекарлийцев, и вермландцев, и все прочее население, так что теперь страна свободна, русскому царю пришлось убраться восвояси.

Тогда шведский король, человек благородный, скажет, что теперь править Швецией должно его освободителю. «Русскому царю я свою корону не отдал, — скажет он, — но отдам ее тебе. Ты больше, чем я, достоин править храбрым народом».

«Большое спасибо, кузен! — ответит на это молодой человек в студенческой фуражке. — Никогда я не отниму у тебя корону. Но мой батюшка отказался от своих королевских прав, чтобы жениться на моей матери, и я был бы очень благодарен, если он будет восстановлен в оных правах и признан твоим родичем!»

Эта сцена кажется мне такой красивой и возвышенной, что на глазах у меня выступают слезы.

Понятно, в романе надо написать и о многом другом, ведь это лишь финал. Остальное придумаю, как только останусь в одиночестве и у меня не будет уроков.

Пятница 14 марта

Вчера старая Улла Мюрман решила всенепременно увидеть похоронную процессию принца Августа, и мне, Элин и Аллану позволили пойти с нею.

Мы отправились на ту улицу, по которой, как разузнала Угла, проследует похоронная процессия, и долго в ожидании стояли на тротуаре. Улла предупредила, что мы ни в коем случае не должны позволять оттеснить себя от края тротуара, ведь, если взрослые станут впереди нас, мы, поскольку ростом пока не вышли, ничего не увидим.

Пришли мы заранее и на первых порах, кроме нас, там почти никого не было. Но очень скоро весь тротуар заполнился народом, и не только тротуар, но и часть мостовой. Однако нас никто не отпихивал, и мы были очень довольны, что заняли такое превосходное место.

Как вдруг на улице появились марширующие солдаты, наконец-то есть на что посмотреть. Свейская лейб-гвардия,[43] и Вторая гвардия, и флотские матросы. Свейская гвардия и Вторая гвардия прошли мимо, а матросы остановились и выстроились плечом к плечу по обе стороны улицы, так что мостовая между ними была пуста и похоронная процессия могла проследовать без помех.

Все бы ничего, да только вот матросы оттеснили на тротуар всех, кто стоял на мостовой, и мы — Элин, Аллан, Улла и я — оказались прижаты к стене дома. Перед нами очутились какие-то здоровенные толстяки, а перед ними еще и матросы — словом, когда появится похоронная процессия, мы явно ничегошеньки не увидим.

Таких, кого оттеснили, было много, они ругались и толкались, желая снова занять хорошие места по краю тротуара, но стоявшие там теперь даже и не думали уступать, твердили, что это их места, и по всей улице разгорелись ужасные перебранки. Одна только старая Улла молчала.

Когда же всё успокоилось и затихло, Улла протянула руку и легонько дружески похлопала по плечу крупную толстуху, что стояла прямо перед нами. Та повернула голову и бросила на Уллу злющий взгляд.

— Даже не пытайтесь! — сказала она. — Я с этого места нипочем не сдвинусь!

— Нет-нет, что вы, голубушка госпожа Петтерссон, — сказала Улла, — я ничего такого в виду не имела. Хотела только поздороваться со старой знакомицей. Я ведь много лет служила экономкой у аудитора Афзелиуса и завсегда покупала салаку в вашей лавочке на Рёдабударна.

Толстуха обернулась еще раз, глянула на Уллу и тихонько сквозь зубы чертыхнулась.

— Нешто… нешто упомнишь всех, кто покупал у меня салаку, — сказала она, по-прежнему весьма недружелюбно. — Но чего вы от меня хотите? Может, с рыбой что не так было?

— Нет, — спокойно ответила Угла. — Я всегда говорила, у вас лучшая салака в Стокгольме. Вы всегда торговали честно, и сдачу правильно отсчитывали, и рыбку-другую в довесок добавляли. Вот я и подумала, может, вы, госпожа Петтерссон, пособите мне чуток с детишками.

— По моему разумению, таким маленьким детям совершенно нечего делать в этой толчее, — заметила торговка.

— Вот именно что маленьким, — сказала Угла, — оттого-то я и подумала, что не будет никакого беспокойства, коли они станут на краешке тротуара перед вами, мадам Петтерссон, взрослому человеку они ничего не заслонят.

— Верно, тут вы правы, — рассмеялась торговка. — Вы чертовски разумная женщина. Пущай дети станут впереди меня. От этого никому урону не будет.

Она посторонилась, пропустила Элин, Аллана и меня вперед себя на край тротуара, чтобы мы все увидели.

Процессия, конечно, была очень красивая и необыкновенная, но самое удивительное все-таки, что старая Улла сумела добыть для нас удобное место исключительно благодаря своему дружелюбию и уму.

Суббота 15 марта

Нынче я приглашена к полковнице X***** на вечер английских игр, поэтому стоит, пожалуй, сперва немного о ней рассказать.

Не странно ли, что я встретила так много людей с Сен-Бартельми?[44] Ну, пожалуй, «много» — слишком сильно сказано, однако поскольку у Швеции нет иных колоний, кроме этого маленького островка, то можно считать замечательным, что знаком с четырьмя людьми, которые там бывали.

Дело в том, что полковница X*****, которая дает мне уроки английского, была замужем за губернатором Сен-Бартельми и жила там много лет. Теперь, после кончины губернатора, она поселилась в Стокгольме со своей падчерицей, миссис Джоан М., вдовой английского врача, которая всегда выглядит печальной, и падчерицыной дочкой, мисс Харриэт М., прелестной жизнерадостной семнадцатилетней девушкой. Кроме того, у полковницы есть домоправительница, барышня С., очень близкая ее подруга, которая тоже жила на Сен-Бартельми и управляла домашним хозяйством губернатора X*****.

Когда я выяснила, что полковница много лет жила на одном из Малых Антильских островов, я ужасно обрадовалась, так как думала, что смогу узнать массу интересного про тамошние места. Полковница — шведка, но со мной говорит только по-английски, и я очень старалась учить английский, хотела освоить его получше именно затем, чтобы расспросить ее про негров, про индейцев, про змей, про колибри, про кораллы и полипы и прочие диковины, какие там есть, судя по учебнику географии Дама. Но большой пользы эта затея мне не принесла. Ни полковница, ни миссис М., ни мисс Харриэт М., ни старая барышня С. не выказывают желания поговорить об острове. По всей видимости, они так там скучали, что даже рассказывать об острове не желают. Мне-то казалось, нет ничего романтичнее жизни на одном из Малых Антильских островов, но четыре мои знакомицы, которые там были, явно полагают, что жить в Стокгольме куда изысканнее.