Евгений Чириков - Юность

• Название: Юность
• Автор: Евгений Чириков
• Издательство: имени Чехова
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1955

«Юность» носит отчасти автобиографический характер.

Начало романа — юность героя, его первые переживания, учение, его первая любовь к белокурой Зое. Всё это, видимо, списано с натуры. Романтика переживания сочетается у Чирикова с чувством юмора, ирония, часто над самим собой, типична для повествовательной его манеры. Автобиографична и та часть романа, где описывается жизнь в тюрьме. Тут сказывается опыт политического «преступника», испытавшего все фазы тюремного сидения, допросы жандармов, а также всю «романтику» заключения, которое, как это ни странно, становится даже привлекательным в воспоминаниях почти всех, подвергшихся в свое время политическим преследованиям в эпоху царской охранки.

---

— О чем взгрустнул, милый?

— Не знаю, Калерия…

— А я знаю… О той, с золотыми косами!

— Нет. Клянусь тебе, что и сам не знаю…

— Разлюбил уже меня?..

— Нет, Калерия, клянусь тебе… Безумно люблю тебя и… безумно тоскую о твоей любви… Не знаю, Калерия, сам не знаю…

Она подсела близко, заглянула в глаза и прищурилась.

— По маме соскучился?

— Не шути так! Не надо. Я хотел бы тебе рассказать, отчего я грустен, но не умею.

Калерия замолчала и задумалась. Шевельнулась у нее верхняя губа и улыбочка скрытой обиды скользнула и спряталась под черной шалью. Вздохнув, она тихо сказала:

— Несчастный я человек, Геня.

— Почему?

— Вместо счастья и радости я даю только страдание и…

— Это зависит только от тебя, Калерия…

— Нет… Напрасно мы с тобой сюда приехали… Расстались бы сразу и каждый унес бы с собой радостное воспоминание… А теперь…

— Разве тебе это надо?

— А ты как же думал?.. Уж не такая я скверная, чтобы мне было не надо этого.

Она отвернулась к окну и замолчала. Мне чуть-чуть был виден профиль ее лица: нервно вздрагивала верхняя губа и вдруг капнула слезка, большая, тяжелая… В памяти ярко встал пустынный зал старого дома, гробик с Вовочкой, огоньки восковых свеч и стоящая около прекрасная женщина с скорбным лицом… Опять она, Калерия, моя потерянная было Калерия! Я нашел тебя снова и снова безумно люблю…

— Прости меня, если я тебя чем-нибудь обидел…

— Ничего… Пройдет… Джальма! поди сюда!

Собака вылезла из-под стола и положила морду ей на колени. Калерия ласкала ее в каком-то странном экстазе и скормила ей почти весь хлеб, называла нежными именами и вдруг поцеловала в голову.

— Когда-нибудь вспомнит… Вспомнишь, Джальма? Да?

Я подошел к Калерии, склонился к ее лицу:

— Какая ты сейчас милая. Как я сейчас люблю тебя… Ты — разная…

— Когда-нибудь и ты вспомнишь… и пожалеешь о моей любви, которая тебе кажется теперь так… совсем и не любовью даже!.. Когда уйдет весна, как жалко бывает, что пропали подснежники и отцвели ландыши, хотя цветов много, даже больше, чем весной… Ты юн и не умеешь ценить цветы, которые топчешь мимоходом… Ты хочешь, чтобы я была лилией, а я — подснежник… Ты издали ошибся… и сердишься на меня. За что? За то, что я — не лилия?

Встала, ходит и смеется.

— А всего больше я похожа на… Если тебе так хочется, чтобы я называлась лилией, то пусть я буду болотной лилией, каких я принесла вчера с озера… В воде они прекрасны, издали — тянут сорвать… А когда сорвешь — свернут венчики, сожмутся, потеряют сразу снежную белизну… И думаешь тогда: «где же красота, и зачем я лез в болото?». На, Погляди!..

Калерия взяла с лавки поблекшую водяную лилию и швырнула ее мне.

— Это — я… Выкинь за окно!

Я сидел, сжав голову обеими руками, и все нервы моего тела дрожали, как тронутые струны. Я готов был снова разрыдаться, как это было утром на траве. Но страшный громовой удар, ярко-синяя молния и крик Калерии спасли меня. Встрепенулась избушка, мигнул на столе огонь и я почувствовал на шее горячие руки Калерии.

— Ой-ой! Боюсь…

Как девочка, она взобралась ко мне на колени и цепляется руками…

— Бедная моя, мой подснежник, ландыш, лилия, всё, всё…

— Болотная!.. Да?

— Черная лилия… Сказочная черная лилия…

— Из сказки, которой веришь только до тех пор, пока она не досказана…

— Красивая, захватывающая сказка!

— Сегодня я доскажу тебе конец и… и… и конец!

— Ты не хочешь ее продолжить?

— Нет. Не люблю повторяться…

— Неужели же всему конец?!.

— Кто знает! Быть может, когда-нибудь… Я хотела бы встретиться с тобой, когда ты…

— Когда?

— Когда ты поймешь меня… А поймешь ты тогда, когда пройдет весна и настанет лето…

— Не скоро, что ли?

— Кто знает! Всё в жизни случайность… И сейчас — только случайность… Ах, Геня!.. — какой ты молодой еще, слепой котеночек…

Она стала ласкаться, как кошка, потираясь щекой о мое лицо, и заглядывая в глаза лукаво и загадочно, словно о чем-то тайном спрашивала меня, боясь слов… Опять ударил гром, вспыхнули сосновые стены избушки синим отблеском молнии и сердито заворчал старый бор.

— Пугает…

Она встала и красным шелковым шарфом завесила окно.

— А теперь я хочу досказать тебе сказку о болотной лилии…. Будешь слушать? А чтобы было страшнее и сказка казалась волшебнее…

Калерия потушила огонь…

…………………………

Всю ночь гремела гроза и точно тысячи всадников проносились по мосту, стуча кованными лошадиными ногами. Стонала где-то сломанная сосна, вздрагивала избушка и беспрерывные молнии и трепетные зарницы рождали в завешанном красной шалью окне призраки пламенных пожаров… Казалось, что вся земля объята пламенем и обречена на гибель…

— Ах, Калерия! Мы с тобой сгорим в этом огне…

— Пусть!.. пусть!.. Ведь это сказка!.. И она еще не кончилась…

* * *

Рано утром Калерия уехала… А солнце ярко блистало на вымытой траве, на цветах, на деревьях, переливаясь и играя в бесчисленных каплях вчерашнего дождя… И птицы как-то особенно громко и радостно звенели в лесу, гордо вздымающем к голубым небесам свои вершины… В избушке осталось всё так же, как было с ночи: самовар на столе, недопитая чашка чаю, полотенце на стене, ружье, под столом — Джальма, а за белой печью — повядшая смятая трава… На полу валялась черная роговая шпилька… Но в углу на лавке была страшная пустота: там не было желтого чемодана.

— Калерия, Калерия! Что ты со мной сделала…

Я бросился в траву и, целуя ее, горько плакал.

XVII

Весь день я блуждал по лесу с белой Джальмой и разговаривал с ней о Калерии:

— Эх, Джальма! Уехала Калерия… бросила нас Калерия!..

— Помнишь, Джальма, как она поцеловала тебя?

— Вот здесь, Джальма, мы с ней ели землянику…

Побывал на всех полянках, где мы были вместе, полежал и посидел на всех лужках и упавших соснах, где мы отдыхали… Безысходной грустью веяло от этих местечек… Иногда я останавливался и громко с тоской кричал:

— Калерия!

Тогда Джальма настораживалась и начинала смотреть в ту сторону, куда я кричал, и выжидательно помахивала хвостом…

— Нет, Джальма, не жди: она далеко…

К вечеру вернулся в избушку и долго всматривался во все мелочи ее обстановки, надеясь увидать или найти что-нибудь близкое, связанное с Калерией или напоминающее ее. Ах, дедушка, зачем ты убрал траву, вымел пол, расставил в порядке лавки. Теперь еще дальше стала Калерия и кажется, что не прошлой ночью была гроза и горело пожаром окно, а давно, давно когда-то…

— Уехала молодуха-то…

— А-а, дедушка!

— Куда она?

— Не знаю.

— Как не знаешь?.. Вот тебе раз!..

— В город…

— Зря пустил… одну… Она у тебя с ветром… Этаких надо в руке держать… На-ка вот — в траве нашел… Видно она обронила…

Дедушка подал мне знакомое колечко с кроваво-красным рубином.

— Она, она… Спасибо, дедушка!..

— Мне чужого не надо… Ждать ее будешь здесь или… она нескоро?

— Нескоро… Надо идти…

А уходить не хотелось, не было силы уйти…. Избушка таила в себе тайную близость с Калерией… Чудилось что-то невидимое и любимое…

— А где, дедушка, водяная лилия?.. Вот здесь, на окне, она лежала.

— Выкинул я ее… Она ведь померла, завяла… В озере их сколько хочешь… Свежих нарвешь…

— Выкинул?

— Выкинул.

— Эх, ты!.. А трава?..

— Я тебе свежей накошу… примялась она… В сенцах ее разбросал — ноги вытирать… После дождя-то грязи натащишь…

Как молния, пронизало мне сердце воспоминание о последних ласках пред рассветом, и, сев на лавке, я опустил руки и голову: «кончилась сказка»!..

— Скучаешь… Пойдем-ка, брат, на охоту! Всё пройдет… Вчерась перед грозой налетело уток — прорва…

— На охоту? Да, да, пойдем!..

— Я на ботнике, а ты с собакой берегом… Мы их всех выгоним…

— Джальма, идем!

Дедушка с багром и длинной одностволкой тихо пробирался камышами, стоя на маленьком ботнике, и с берега казалось, что он идет по озеру, подпираясь палкой. Мы с Джальмой продирались чрез чащу прибрежных тальников и старались не отставать от дедушки…

Дивный вечер после недавнего дождя и грозы: всё блестит свежестью, яркостью красок и какой-то новизной, словно это совсем не то озеро, которое видел уже… Золотые, розовые пятна на воде, и в этих пятнах — белоснежные лилии и желтые, как куриные желтки, кувшинки… В зеленых камышах — бархатные шишки, на воде — широкие листья плавуна и зеленые узоры — кружева ряски… Таинственная гладь воды, заставляющая верить в русалок… Вон там, под склонившимся над водою кустами, где тихая глубина похожа на зеркало с отражением, что-то плеснулось и пошевелило водоросли…