Тупак Юпанки - Я хочу летать

• Название: Я хочу летать
• Автор: Тупак Юпанки
• Жанр: Эротика

---

Ну вот и всё. Только что я получил ответы на все свои вопросы. У Гарри кто-то есть. И судя по его поведению, был всегда. Наверное, и до меня, и во время меня, и есть теперь. Конечно, я никогда не спрашивал Гарри о его личной жизни. Более того, я был так зациклен на себе, что мы вообще мало говорили о нём. Всё обо мне. Даже о том, что он живёт в квартире, а не в доме, я узнал только что, от Уизли. Мне не приходило в голову задать ему простой вопрос: «У тебя есть кто-нибудь?» Я полагал, что если он спит со мной, то… Мерлин, каким нужно быть тупицей, чтобы решить, что наш секс для Гарри что-то значит! Это всего лишь один из способов помочь мне, вылечить меня, поставить на ноги. Интересно, его любовник знает обо мне?

Я горько усмехаюсь, отталкиваюсь от стены и начинаю медленно брести по улице, тяжело опираясь на обе трости. Мысли не хотят привычным образом укладываться в один ряд. В сознании то и дело мелькают какие-то обрывки приятных воспоминаний, изредка вызывая короткие вспышки эмоций. Но больше ничего. Ни логики, ни здравого смысла.

«Чего ты ожидал, Северус?» — спрашиваю я себя, дойдя до пересечения дорог и решая свернуть налево. Ты — старый страшный ублюдок, который чуть не сгнил окончательно в своём мрачном доме с закупоренными окнами. А Гарри — молодой привлекательный мужчина, яркий и живой, настоящий. Ты боялся, что станешь ему не нужен? Правильно боялся. Ты стал. Тебя не хотят. В тебе не нуждаются. Тебе просто сделали одолжение, провозившись с тобою одну замечательную неделю. Так что можешь просто сказать спасибо и катиться на все четыре стороны.

А Гарри… Гарри, конечно, нужно нечто совсем иное, нужен кто-то его возраста, взглядов, со схожими увлечениями. Кто-то, с кем Гарри был бы счастлив. Определённо, он это заслужил. И теперь мне становится совершенно ясно странное поведение Гарри. Как он торопливо засобирался домой, когда я пытался сказать ему о том, как он мне нужен и дорог; как он смущался при своих друзьях в Косом переулке, потому что они видели его со мной. Всё становится ясно. Причём настолько, что во рту появляется гнилой привкус, а из желудка поднимается кислая тошнота. Впрочем, всё верно. Никто ничего никому не обещал, не признавался в любви и прочих чувствах. Гарри сразу сказал, что хочет помочь. И он помог. Я хожу. И неважно, как. Всё. Наши отношения на этом, кажется, закончились.

Я вздыхаю и пытаюсь вызвать в себе хотя бы какое-то подобие светлой грусти по Гарри, но чувствую только тяжёлую мрачную тоску, похожую на огромные капли дождя, размазывающиеся по мутному стеклу. Что-то неотвратимо угасает во мне, что-то обрывается. Но отнюдь не желание жить, как это случилось со мной пять лет назад. Нет, я буду жить. Я буду ходить. Пусть даже так. Я продолжу свой ровный путь к могиле. Только идти я буду, кажется, с опущенными плечами, словно на меня легла тяжёлая дождевая туча. Не будет той лёгкости и того прекрасного единения, которое я испытывал, когда Гарри был рядом. Вода не будет столь вкусной, как в стакане, принятом из его рук. Воздух не будет таким свежим, как был, когда мы дышали им вместе. Улыбка не будет искренней, а станет натянутой, как раньше. И спина будет распрямляться лишь под чьим-нибудь ненавидящим взглядом, а не оттого, что все проблемы кажутся сущими пустяками. Я думал, что был мёртв пять лет. Теперь я понимаю, что ошибался. Я был мёртв много дольше. Кажется, всю свою жизнь. Потому что жизнь без чувств, без эмоций — это мёртвая жизнь. Я снова становлюсь трупом. И пусть я встал на ноги, в душе я всё тот же калека.

Невмешивающийся

Гарри открывает глаза и сладко потягивается. Потом вдруг замирает, не узнавая комнаты, в которой проснулся. И лишь приподнявшись на локтях и ощутив мутную головную боль, он сразу вспоминает, и как напивался вчера, сидя за барной стойкой, и как к нему подошёл Марк, чтобы увести его наверх, и как Гарри отступил в самый последний момент, почувствовав всю неправильность спонтанного секса. Лёгкое и приятное настроение тут же исчезает. Гарри снова падает на подушки и поворачивает голову в сторону прикроватной тумбочки. На ней до сих пор стоит открытая баночка с любрикантом, а возле неё лежит маленький фиал зеленоватого цвета. Гарри с трудом удаётся разглядеть рядом с фиалом неровный кусок пергамента, который сливается с цветом деревянной тумбочки. Гарри осторожно подцепляет пергамент двумя пальцами и подносит к глазам, подслеповато прищуриваясь. На листке неровным торопливым почерком нацарапано всего несколько фраз:

«Прости, Гарри, мне нужно было уходить, а будить тебя не хотелось. Твои очки в ванной, антипохмельное зелье на тумбочке. Если понадоблюсь — ты знаешь, где меня найти».

Гарри тяжело вздыхает, тянется к фиалу и опрокидывает в себя его содержимое, машинально зажмуриваясь. Затем он поднимается с постели и тащится в ванную, чтобы умыться и привести себя в порядок. При воспоминании о Марке в груди что-то отдаётся неприятным настойчивым покалыванием. Одновременно Гарри испытывает стыд за то, что так поступил с бывшим любовником, и чувствует, что поступил правильно. Никому не нужны ложные надежды, никому не нужен самообман.

Гарри никогда не узнает, что, пока он спал, Марк не смыкал глаз, продолжая крепко обнимать его и рассматривать бледное лицо с напряжённой морщинкой между бровей. Не узнает, о чём в тот момент думал Марк, о чём сожалел и в чём себя винил.

Гарри издаёт протяжный стон удовольствия, когда окунает лицо в подставленные ладони, наполненные прохладной водой. Он протирает и надевает очки, приглаживает волосы и заклинанием расправляет смятую одежду, а потом садится на бортик ванны и погружается в размышления.

Он думает совсем недолго, потому что решил всё ещё в тот момент, когда застыл, упираясь головкой эрегированного члена в ягодицы Марка. Он прекрасно знает, чего хочет, и он уверен, что сможет добиться желаемого. По крайней мере, пока ещё не поздно. Пока совсем не исчезло то хрупкое, нежное и очень странное, что появилось у них с Северусом. Вдвоём. Вместе.

Гарри и сам не замечает, как начинает оправдывать Снейпа в собственных глазах. Нет, он не эгоист, он просто не умеет выражать простые человеческие эмоции, не умеет утешать и говорить такие порой нужные обнадёживающие слова. Он не ублюдок, он человек, которого потрепала жизнь. И думает он наверняка не только о себе. Просто он слишком долго был один, слишком много времени варился в собственном одиночестве, слишком отвык от человеческого общества, от того, что у других людей тоже есть проблемы, желания и потребности. И внезапно всё, сказанное Гарри два дня назад, начинает казаться ему нелепым, глупым, обидным, чудовищно неправильным. Раскаяние накатывает так быстро и внезапно, что сердце сжимается от боли и появляется дикое желание покрепче себя ударить.

Гарри вскакивает с бортика ванны, натягивает куртку и выбегает в коридор. Он быстро спускается по лестнице, вылетает из бара и аппарирует к дому Снейпа. Дому, который, как только что понял Гарри, уже успел стать для него родным, как и его хозяин. Да, Северус за столь короткий срок стал родным человеком. Близким и знакомым. Изученным до последнего шрама на теле, до последней седой ниточки в волосах, до разных оттенков чёрных глаз, до всех положений линии губ, складывающихся в улыбку. Даже Марк, с которым Гарри пробыл целый год, казался на его фоне чужим и неправильным. Всё было неправильно. Губы были слишком пышными, руки были слишком накаченными, голос был слишком высоким, а волосы — короткими. Даже прикасаясь к нему, Гарри испытывал неправильность ощущений. Это не то тело, по которому он привык водить ладонями, не тот рельеф мышц, не те изгибы. Ощущения под подушечками пальцев были настолько чужими, словно Гарри отсидел себе руки и теперь чувствует ими вовсе не то, что есть на самом деле.

Гарри ускоряет шаг, и с каждым ярдом его волнение усиливается. Оно оседает где-то в животе приятным трепыханием, словно Гарри ждёт какой-то подарок. Он старается подавить нарастающее напряжение и расслабиться, но ноги деревенеют, в горле пересыхает, ладони становятся влажными, и он мечтает только о том, чтобы поскорее добраться до заветной двери в спальню. Он переполнен надеждой на примирение, но липкий щекочущий страх перед неизвестностью треплет нервы и заставляет сердце колотиться как бешеное.

К концу безумного марафона Гарри уже взмылен, как лошадь, чёлка прилипла ко лбу, и выпущенная изо рта струя воздуха даёт лишь секундную прохладу для горящей кожи. Гарри нервно облизывает пересохшие губы и стучится в дверь. Громко, настойчиво, отчаянно. Как будто Милти может не услышать. Гарри ругается сквозь зубы, когда ему начинает казаться, что он торчит перед дверью уже десять минут, а тихие шаркающие шаги в коридоре говорят о том, что старый домовик не торопится открывать.