Михаил Шевердин - Набат. Агатовый перстень

• Название: Набат. Агатовый перстень
• Автор: Михаил Шевердин
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1958

Эта книга о борьбе с басмачеством в лихие 20-е годы прошлого столетия, когда ставленник англичан при поддержке местных контрреволюционных сил турецкий генерал Энвербей пытался создать на месте нынешнего Узбекистана и Таджикистана государство Туран, объединив в нем все мусульманское население Средней Азии. Но молодая Бухарская народная республика, скинувшая эмира, поднялась против несостоявшегося диктатора. При поддержке Красной Армии в жесточайших боях басмачи были разбиты и отброшены в Афганистан и Иран…

---

—  Хитрость меньше ума, — заметил Баранья Нога, — но мы все тоже хитрые. Ну как, друзья, яма готова?

И добавил:

—  Хорошее дело сделаем. Тебя, злодея, кровопийцу, похороним, никто до скончания века не узнает, где тебя закопали.

—  Месть узнаете. За меня отомстят. Дела хороших людей — благородные,  дела дурных — дерьмо! — пригро­зил, отчаявшись уговорить пастухов, Алаярбек Даниар­бек.

Но Баранья Нога не испугался, только покачал голо­вой и сказал убеждённо:

—  Эге, от воя волк страшнее. А ты говорил: «Я не Даниар!» Вот теперь мы видим, что ты сам Даниар и есть. Самый настоящий бек-людоед.

И он незлобиво подтолкнул несчастного Алаярбека Даниарбека в плечо к почти готовой яме.

— О аллах, ты господь высоты и низины! — застонал Алаярбек Даниарбек. — Не знаю, что ты, но все, что есть в мире, — это ты! Посмотри на них, на невежд. Они хотят живого человека похоронить, изверги, — вдруг воск­ликнул Алаярбек Даниарбек в смертельный тоске. — Вы не смеете!..

Но все толпились вокруг в суровом молчании, и Ала­ярбек Даниарбек покорно сказал:

—  Пустите меня совершить омовение.

—  Обойдешься, господин Даниар. На том свете толь­ко и дел, что молитвы да омовения совершать. Довольно. Пора поставить предел колдовству колдующего.

—  Ладно, — сказал Толстяк, — молитва не просит ни соломы, ни ячменя.    Пусти его! Известно, умирать не хочется, вот и канителится. Дай помолиться    человеку!

—  Разве человек он? Животное.

Поколебавшись немного, Баранья Нога сунул в руку Алаярбеку Даниарбеку чугунный кувшинчик:

— На, да не задерживайся, — и показал на неболь­шую глиняную загородку около дувала, — иди вон в место освобождения, обмойся... Только не вздумай там...

—  Ничего, жеребенок сколько ни прыгает, да от табуна не уйдёт, — хихикнул Толстяк.

Но он не успел закончить фразу, Алаярбек Даниар­бек, не ускоряя шага, прошёл за загородку нужника. Поставив кувшин на землю, он одним рывком встал на дувал, прыгнул на коня и погнал его, не разбирая доро­ги, в ночную степь. Кишлачишко взорвался визгом и лаем собак. «Держи его! Дод-би-дод!», — кричали пас­тухи. Кто-то скакал по дороге на лошади с воплями: «Стой! Стой!» Как ни хлестал коня Алаярбек Даниар­бек, но преследователи настигали его.

Несколько раз один из наиболее рьяных, поравняв­шись, протягивал руку и пытался схватить Алаярбека Цзнцарбека, но каждый раз это ему не удавалось. Они скакали теперь по узкой тропинке, белевшей среди камыша. Позади слышался топот и конский храп. Ала­ярбек Даниарбек стащил с себя свой любимый белый халат верблюжьего сукна, свернул его в комок, обер­нулся и бросил под ноги лошади ближнего преследова­теля. Лошадь с размаху грохнулась оземь. Сзади нале­тел ещё один.

Через минуту Алаярбек Даниарбек вырвался в степь. Конь оказался молодой, бойкий, скакал хорошо. Алаяр­бек Даниарбек долго мчался во тьме и пришёл в себя только тогда, когда вдали стихли крики пастухов и ди­кий лай собак. Один пёс долго бежал сзади, рыча и задыхаясь от быстрого бега, но и он, наконец, отстал.

Глава девятнадцатая. ВРАЧЕБНЫЕ СОВЕТЫ

                                                    Смотри,  не считай дородства до­стоинством.

                                                                                          Саади

                                                    С этими невежами, полагающими со своей

                                                    глупости, что они свет муд­рости, будь  ослом,

                                                    ибо они от изоби­лия ословства всякого,

                                                    кто не осёл, называют неверным.

                                                                                          Абу Али ибн-Сина

Сопя и пыхтя, Ибратимбек обошёл стоящего посреди комнаты пленника. При всей трагичности своего поло­жения доктор нашел в себе силы усмехнуться. Усмешка получилась жалкая, почти незаметная, но Ибрагимбек её заметил и изумился:

— Ты смеёшься?

Насколько позволяли туго стягивавшие веревки, доктор пожал плечами.

—  Чего ты смеёшься? — грозно заворчал Ибрагимбек, всё ещё топчась    вокруг, и устрашающе засопел ещё громче.

—  Нюхаешь? — сказал по-узбекски доктор. — Похо­же, как собака нюхаешь.

— А! — заорал Ибрагимбек и замахнулся, но тут же опустил руку, потому что доктор даже не откинул голо­ву, не попытался уклониться от удара, продолжая усме­хаться.

— Гм-гм, — пробормотал Ибрагимбек, — не боишь­ся, значит? Этого того... Я тебя могу... по кусочкам... этого того... и не боишься?..

Помотав головой, доктор показал, что не боится.

—  Ты урус-табиб? — посопев ещё, спросил Ибрагим­бек и, наклонившись, ткнул мясистым пальцем-обруб­ком доктору в грудь.

Так как пленник по-прежнему молчал, Ибрагимбек повторил вопрос. Не дождавшись ответа, он снова замахнулся, но лениво поглядел с удивлением на свой кулак, на равнодушное лицо доктора с чуть ходящими под скулами желваками и, перестав топтаться, вышел во двор.

Он долго, кряхтя и сопя, совершал омовение. Сняв осторожно с головы чалму и положив её рядом с собой, пробормотал с важностью: «Во имя аллаха милостивого, милосердного», — присел на корточки, троекрат­но вымыл правую руку, затем, громко вздохнув, левую. После этого он долго ополаскивал обе руки. Наконец он плеснул ладонью немного мутной тёплой водицы прямо в открытый рот и принялся полоскать его, урча и журча. Громко выплюнув воду в сторону, он скосил глаза и, убедившись, что проклятый кяфир стоит по­среди комнаты, всё так же не двигаясь с места, снова зачерпнул воды и втянул её ноздрями в нос, начал чмыкать и сопеть. Движения его стали совсем медлитель­ными, когда он принялся мыть лицо и вновь руки, теперь уже до локтей. На это ушло немало времени, потому что он повторил омовение три раза, в полном соответствии с установленным ритуалом. Сняв тюбетей­ку, он смочил покрытую отросшей щетиной голову и, расчесывая пальцами бороду, снова искоса бросил взгляд на пленника, надеясь увидеть на его лице стра­дание от пытки ожидания, но, ничего не обнаружив, вздохнул с сожалением, почистил, всё так же не торо­пясь, уши, омочил шею, а затем стал тщательно трижды мыть ноги до щиколоток, сначала правую, потом левую. Наконец он вытер осторожно руки и лицо, расправил платок и повесил на колышек в дувале. Только тогда он приступил к намазу. Уже встав в молитвенную позу, он бросил, словно невзначай:

— Когда прирежу тебя, проклятый кяфир, осквер­нюсь я, о господи, придётся опять трудиться, совершая омовение.

Пётр Иванович промолчал. В состоянии полного отупения он не мог поймать в мозгу ни одной связной мысли. Это бывает, когда человек переволнуется до того, что ему уже все безразлично, даже смерть.

Ибрагим кончил намаз, вернулся в комнату и уселся ка кровать.             

Закрыв глаза, Пётр Иванович не подавал призна­ков жизни.

— Эй, Кривой, иди сюда, — вдруг заорал Ибрагим­бек.

Вбежал нукер с бельмом на глазу. Он переломился в пояснице так, что чуть не коснулся лбом паласа.

— Этого-того, — отдуваясь, как после больших тру­дов, приказал Ибрагимбек, — где мой сундук?

Не разгибаясь, Кривой вытащил из-под  кровати кожаный яхтан, какие грузят обычно на верблюдов.

— Открой!.. Вынимай! — приказал  Ибрагимбек.

—  Эк его разбирает, что он ещё выдумал, азиат несчастный, — зло думал доктор.

От туго стянутых верёвок всё тело невыносимо болело, во рту пересохло, мучили жажда, голод.

Ибрагимбек занялся, по меньшей мере, странным делом. Кривой стал вытаскивать из яхтана один за другим халаты: суконные — синие и голубые, на вате и на меху, шёлковые, полосатые, самых немыслимых расцветок: зелено-розовые, пурпурно-жёлтые, красные, ядовито-сиреневые. Поразительно много халатов вме­щал небольшой, но уёмистый яхтан.

Утишив судорожное биение сердца и всячески стара­ясь изобразить на лице невозмутимость, доктор исподтиш­ка озирал комнату. «Очевидно, здесь главный аппартамент всемогущего Ибрагимбека, — думал он и поразился способности человека даже в смертельной опасности проявлять любопытство. — Комнатёнка неважная... Сыро, темно, грязновато, не слишком удобно. Комфорта никакого, если не считать кровати, обыкновеннейшей кровати с прозаическими никелированными шишечками. Наверно, в кровати даже и не панцирная сетка. Одеял много, но все изрядно потрёпанные, затрапезные, а вместо подушек — валики-ястуки. Впрочем для такой дубины и это хорошо!»

После такого определения доктор почувствовал удовлетворение и в душе остался собой доволен.