Михаил Шевердин - Набат. Агатовый перстень

• Название: Набат. Агатовый перстень
• Автор: Михаил Шевердин
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1958

Эта книга о борьбе с басмачеством в лихие 20-е годы прошлого столетия, когда ставленник англичан при поддержке местных контрреволюционных сил турецкий генерал Энвербей пытался создать на месте нынешнего Узбекистана и Таджикистана государство Туран, объединив в нем все мусульманское население Средней Азии. Но молодая Бухарская народная республика, скинувшая эмира, поднялась против несостоявшегося диктатора. При поддержке Красной Армии в жесточайших боях басмачи были разбиты и отброшены в Афганистан и Иран…

---

Но Гриневич оставался непреклонным.

—  Лексей Панфилыч, — услышал он вкрадчивый го­лос, — а здорово вы их!

Рядом оказался Кузьма. Весь в саже, в пыли, с лицом, покрытым подтеками пота и грязи, он важно сидел на своём буланом коньке Ваське, преисполненный достоинства и торжества.

— Что, басмачи? — встрепенулся Гриневич.

— Да нет, куда там. Задали лататы, до завтра не опомнятся.

— Соберите народ! — крикнул старикам Гриневич. Все сбежались очень   быстро. В копоти, кровавых потёках, со сверкавшими белками глаз, с опухшими от синяков лицами, с исполосованными ударами плетей спинами, с засыпанными дорожной пылью, завязанными грязными тряпками ранами, они  толпились вокруг сидевшего высоко на коне командира Красной Армии и взирали на него, наверное, как на бога. Они до сих пор ещё не осознали, что   Гриневич вдвоём с Кузьмой обратили в бегство многочисленную банду убийц и насильников. Они смотрели на Гриневича и молчали, как завороженные, не зная и не умея высказать переподнявших их чувств, окончательно оглушенные мгновен­ным переходом от гибели к жизни. Раскрыв широко рты, они ждали, а что скажет сейчас этот человек, обрушив­шийся на негодяев, точно меч архангела Джебраила. Но Гриневич меньше всего собирался произносить речи. Он спросил:

—  Сколько коней вы взяли у воров?

—  Сорок, нет, тридцать! — вразброд закричали дех­кане.

—  А винтовок?

—  Десять! Тридцать!.. Пятнадцать!

—  Неважно. Потом подсчитаете. Слушайте же меня внимательно. В наступившей тишине он приказал:

—  Кто хочет воевать, пусть выйдет вперёд.

После короткой толкотни, замешательства и возгла­сов «Я, я хочу!» к командиру протолкнулось через толпу десятка три дехкан в обагрённой кровью одежде.

—  Кузьма! Отдайте им коней, винтовки, сабли.

Раздача оружия заняла немного времени.

Тогда Гриневич заговорил снова:

— Позор басмачам! Разве они воины? Только трусы бывают насильниками и убийцами. Это идёт от низких сердцем и душой. Кровавые псы! Что они    сделали с вами, с вашим селением. Довольно вам терпеть зубы на своём теле. От имени народа я даю вам оружие, коней, патроны. Вы теперь отряд добровольной милиции. Если басмачи придут сюда, стреляйте в них, дайте им отпор, не подставляйте же шею под нож. Держитесь крепко! Завтра, послезавтра я обещаю привести сюда Красную Армию, и тогда басмачи не посмеют больше и носа пока­зать. А сейчас...

Только теперь Гриневич вспомнил о Шукуре-батраке. Его нигде не оказалось.

— Испугался бедняга, — сделал вывод Кузьма.

С вызвавшимся добровольцем-проводником они, не мешкая ни минуты, ускакали к переправе. Гриневич не счёл возможным остаться, выпить чаю, поесть, хотя дех­кане очень просили его.

Откуда он мог знать, что передовые части Красной Армии, переправившись южнее Нурека через Вахш, появяться в кишлаке не завтра и не послезавтра, а к ночи.

Басмачи банды Касымбека, засевшие у сожжённого моста Пуль-и-Сангин, услышали далёкую стрельбу на Конгуртской дороге у себя в тылу. Они явно различили треск пулемета Гриневича. Они снялись со своих пози­ций и бросились через горы, кстати, по той же тропинке, по которой прошёл несколько часов назад Гриневич и, опасаясь окружения, ушли в обход кишлака, в сторону, Бальджуанской степи. Они и понятия не имели, что случилось. Те же бандиты, которые входили в состав карательного отряда, грабившего кишлак, могли, опом­нившись, только рассказать, что, в то время как они расправлялись с непокорными дехканами, на них отку­да ни возьмись нагрянул полк красных аскеров с сот­ней пулеметов, и после жаркого боя им, проявившим геройство, пришлось отступить, понеся потери.

Однако тайное всегда становится явным. Когда Энвербей узнал, что случилось на самом деле, он при­казал повесить дюжину эликбашей в назидание другим и ради укрепления дисциплины среди исламского воин­ства.

Гриневич отрицал, что он ходил в атаку на банду в двести сабель один с коноводом.

— Я никого не  атаковал. Чепуха! Понадобилось разделаться с бандитами... Боя никакого не было... Вот Кузьма молодцом держался...

—  А трофеи — тридцать винтовок, двадцать два клинка, кони, сёдла,  амуниция? — допытывался Сухорученко.

— Какие там трофеи, — раздраженно бросал Грине­вич, — кажется, я уже тебе в двадцатый раз объясняю.

Но когда перед его глазами снова и снова вставал кишлак в столбах дыма, мечущиеся в огне люди, пре­красное, побелевшее в смертной муке лицо мертвой девочки, тельце, пронзённое острым колом, — всё в душе его опять переворачивалось, и он снова видел себя скачущим на коне в самую гущу басмачей.

Глаза его становились дикими, скулы двигались, рот перекашивало, а рука машинально сжимала эфес шаш­ки.

И уж совсем он не стал никому рассказывать о слу­чае из той же поездки, который поставил и его и Кузь­му опять в опасное положение.

Перед заходом солнца они добрались до Ширгузской переправы. Здесь Вахш широко раскинулся, воды его катались менее стремительно. Но ожидаемых красно­армейцев на противоположном берегу не было видно. Всё говорило, что Сухорученко со своими бойцами задер­жался. Глуховатый, подслеповатый старик, вылезший из землянки, долго не мог понять, что от него хотят.

— Лодка? — объяснял он. — Лодка вам понадобилась. Так. Лодки здесь никогда не водилось. С сотворения мира здесь лодок никто не имел. Аллах не позволяет плавать по Вахшу на лодках.

Вдаваться в рассуждения, почему аллаху понадоби­лось наложить запрет на лодки, у Гриневича не было времени. Кузьма явно нервничал;

—  Ты, Лексей Панфилыч, слишком широкую про­секу прорубил в племени Касымбека, чтоб он тебя в покое оставил. Наверное, уж все басмачи гуторят про твою рубку. Теперь Касымбек сквозь камень зубами дорогу прогрызет, а твою голову достанет. Месть у них первейшее дело.

Знал это и понимал отлично и сам Гриневич.

С минуты на минуту могли из-за скал выскочить басмачи.

— На чём же переправляются люди? — спросил он у старика.

—  На чём? Ты дурной человек, если не знаешь на чём переправляются?   Известно, на гупсарах.

— Давай гупсары.

—  Э, нет. Зачем я дам тебе гупсары?

Он долго спорил, упрямо не желал помочь. Старик считал себя полным хозяином переправы. Слава о нём как о перевозчике широко распространилась по всей стране. Преисполненный самомнения и самолюбия, он не хотел признаться, что басмачи уже давно забрали все средства переправы и что у него не осталось ни одного кожаного мешка. После длительного спора удалось вы­яснить, что гупсары есть в кишлаке, наверху у Алакула-помещика.

Голодные, злые Гриневич и Кузьма пошли, ведя на поводу уставших коней вверх по крутой тропинке на гору. Солнце уже спрятались за каменную гряду. Пур­пурные контуры гор вырисовывались на пожелтевшем небе. Река с шумом мчала свои коричневые воды, дыша снизу холодом в лица путников. Сумерки поползли вместе с туманом из расщелин и скал. Поднимаясь, Гриневич долго видел ещё стоявшего внизу старика, его седую, треплющуюся на ветру бороду.

— Эй, эй! — кричал перевозчик, — зайдите к Алакулу. У него есть гупсары!..

Внезапно подъём кончился, и они очутились в киш­лаке, который заслонялся снизу, со стороны реки, крас­новатыми и зелёными скалами с острыми вычурными зубьями.

Гриневич невольно остановился.

На небольшой, плотно утоптанной площадке, окру­женной серыми стенами, стоял обнажённый человек, прикрученный арканами к высокой колоде, к которой обычно привязывают коней. Человек казался залитым кровью, так как здесь было выше и на него падали из-за горы багровые лучи закатного солнца. Но по лицу и телу человека действительно катились рубиновые капли. Парня нещадно били камчой два дюжих здоро­вяка, нанося удары куда попало: по груди, по животу, плечам и голове, В избиваемом Гриневич сразу же узнал Шукура-батрака.

Кругом стояли и сидели горцы, мрачно и напряжен­но взирая на происходящую перед ними экзекуцию. Среди них; выделялся дряхлый старик, опиравшийся на плечи двух дехкан. При каждом ударе он вздрагивал и сладострастно кряхтел:

—  По больному месту его! Ещё разик! И, покряхтев, выкрикивал:

—  Ещё, ещё! Забыл, неблагодарная собака: масло — хорошо, хотя бы и не ел, богач — хорош, хотя бы не давал. Ах ты, ублюдок! Коварство проявил против своего благодетеля, собака!..

Комбриг подошел к столбу и ударом приклада пулемета отшвырнул одного из палачей. Другой вякнул и нырнул в толпу.

— В чём дело, Шукур-батрак? — спросил Гриневич.

Пастух поднял глаза, слабая улыбка шевельнула его посиневшие губы:

—  Ты пришёл в Ширгуз? Я же говорил: ты придёшь.

Голова Шукура-батрака упала на грудь, и он засто­нал.

— В чём дело? Кто смеет бить человека? — угрожа­юще спросил Гриневич.

Старикашка подпрыгнул на руках поддерживавших его дехкан и зашамкал: