Михаил Шевердин - Набат. Агатовый перстень

• Название: Набат. Агатовый перстень
• Автор: Михаил Шевердин
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1958

Эта книга о борьбе с басмачеством в лихие 20-е годы прошлого столетия, когда ставленник англичан при поддержке местных контрреволюционных сил турецкий генерал Энвербей пытался создать на месте нынешнего Узбекистана и Таджикистана государство Туран, объединив в нем все мусульманское население Средней Азии. Но молодая Бухарская народная республика, скинувшая эмира, поднялась против несостоявшегося диктатора. При поддержке Красной Армии в жесточайших боях басмачи были разбиты и отброшены в Афганистан и Иран…

---

Внезапно наступила тишина. Карнаи, сурнаи, бара­баны сразу же смолкли. Все взоры устремились на вход.

Но тут же послышался голос в другом конце шатра.

—  Джаноб-и-Али, их высокое могущество! — прокри­чал мёртвоголовый    адъютант Шукри-эфенди. — Тише! Комадующий армией ислама! Зять халифа! Господин Энвер-паша.

Все обернулись.

На возвышении стоял Энвербей, выпятив грудь, по-наполеоновски засунув палец левой руки между треть­ей и четвертой пуговицами мундира, увешанного орде­нами турецкими и европейскими. Чёрные стрелки усов топорщились, глаза щурились от света и дыма.

Рядом с Энвербеем стоял в скромном не по сезону суконном костюме и персидском куляхе Мохтадир Га-сан-эд-Доуле Сенджаби и с любопытством смотрел на собравшихся.

—  Внушительное зрелище, — негромко сказал он.

Деревянным жестом Энвербей вскинул вперед руку, приглашая начавших с трудом приподниматься курба­шей сесть, и громко сказал:

—  Бисмилла! Да утвердится и возвеличится могу­щество и мощь разящего меча пророка Мухаммеда, да произнесется имя его с подобающим трепетом и уваже­нием.

Все провели ладонями по бородам и сказали хо­ром:

—  О-оминь!

—  Аллах экбер! Приступим к совету! Славные газии, воины, наступил   день свершений. Великие дела предстоят нам. Завтра мы начинаем великий   поход на большевиков. Точите сабли, заряжайте винтовки. Храб­рые мои львы, ударим на врага. Но, о мусульмане, в наши ряды пробралась измена. Чёрную кость — народ — разъедает червь жадности. Когда раб зажиреет, в колодец плюнет. Когда собака  зажиреет, хозяина уку­сит. Крепко держите    плётки, рвите спины, ломайте большевистский дух. Тушите пышащее пламя  нечестия. Не давайте потачки бездомным нищим, когда они смот­рят исподлобья. Помните: люди чёрной кости — враги нам. Бедняки — смута в войске.    Берегитесь. Видишь вражду — искореняй! Кончай! Дух большевизма души! Враги без головы лучше! Не медли! Кончай! Кроткость — преступление. Будь беспощаден! Мягкость — бе­да! Пленных истребляй, сей ужас...

То ли духота, то ли волнение подействовали на Энвербея, но голос его всё чаще, прерывался, и речь пре­вращалась в отдельные хрипящие, полные ненависти выкрики, похожие на дервишские вопли... Пот катился крупными каплями по его лицу. Он пошатнулся. Мёртвоголовый адъютант поддержал его под локоть и что-то шепнул.

С минуту Энвербей стоял молча, слегка покачиваясь. Голова его, затянутая космами дыма и чада, странно шевелилась под самым матерчатым потолком шатра, лицо расплылось в белую искажённую маску...

Наконец он заговорил снова, но на этот раз спокой­но, и все почему-то облегченно вздохнули.

—  Мы ожидаем прибытия на нашу ассамблею ишана кабадианского Сеида Музаффара, — многозначи­тельно произнёс Энвербей. Он не скрывал своего лико­вания.

—  Ишан Сеид Музаффар, — продолжал он, — немно­го задерживается, а  потому мы приступим к военному совещанию. Обсудим некоторые детали    военного на­ступления. Сейчас с вами, о храбрые мои воинские на­чальники и    газии, будет говорить уполномоченный королевского британского правитель-ства господин Малькольм Филипс.

Из-за широкой спины Мохтадира Гасан-эд-Доуле Сенджаби выдвинулся седоватый сухой человек в полу­военной одежде. Господин Малькольм Филипс обвел взглядом присутствующих, ожидая, очевидно, изъявле­ния чувств, но так как их не последовало, он вопроси­тельно поглядел на Энвербея.

—  Господин Малькольм  Филипс прибыл прямо из Лондона.

—  Из Дели, — поправил его Филипс.

—  Из... из Дели... Прибыл, чтобы сообщить важные новости нашему могущественному и победоносному ис­ламскому воинству.

Где-то совсем близко рассыпались дробью винтовоч­ные выстрелы, и все невольно вздрогнули.

Слегка откашлявшись, господин Малькольм Филипс вышел вперёд и заговорил:

—  Правительство его величества короля уполномо­чило меня выразить удовлетворение мужественными и доблестными подвигами вашими в борьбе с  ненавист­ным большевизмом и коммунизмом на Востоке.

Мёртвоголовый адъютант быстро перевёл его фразу. Англичанин продолжал:

—  ...И доблестными поступками льва ислама, зятя халифа, командующего Энвера-паши...

В шатре началось оживление.

Ого! Значительное заявление! Большие, видно, про­изошли перемены.

Кто не знал, что у Энвербея с англичанами были всегда натянутые отношения еще со времен 1914 года. Видимо, Британия ныне решила безоговорочно поддер­жать зятя халифа. А раз так, польётся потоком англий­ское золото, пойдут всё новые и новые караваны с вин­товками, пулемётами, патронами. Дела улучшаются.

Слова британца произвели преотличное впечатле­ние и на Энвербея. Он ещё больше выпятил грудь и, потрогав торчащие стрелки усов, поглядел на стоявших в глубине турецких офицеров. Тотчас же он перевел взгляд на собрание. Очень хотелось бы уловить переме­ну в выражении лиц, но все они сливались в краснова­тые лоснящиеся  пятна. По-прежнему чадили факелы. Ослепляюще бил свет газокалильного фонаря, давил на всё низкий выгнувшийся потолок шатра, отчего дела­лось нестерпимо душно.

Едва только курбаши и беки разобрались в смысле слов англичанина, как в шатре стало оживленно. Конец речи Малькольма Филипса заглушили шумные «дост» и «офарин», коими на тоях и празднествах зрители и гости приветствуют удачливых плясунов и музыкантов.

Шум нарастал, и Энвербей, постояв немного, уселся сам на расшитые подушки и пригласил сесть своих приближённых, отказавшись от мысли произносить речь сейчас. По физиономиям сидевших поближе видно было, что все хотят есть и дастархан манит глаза и же­лудки.

Сделав знак, чтобы вносили угощение, Энвербей на­клонил голову к что-то оживлённо говорившему англи­чанину, но шум вдруг стих. Энвербей увидел, что от входа по длинному проходу между дастарханами идёт высокий худой человек, с горящими, глубоко запавши­ми глазами, сопровождаемый невысокими вооружённы­ми крепышами.

Только теперь, когда в шатре воцарилась тревожная, выжидательная тишина. Энвербей понял, что наконец-то приехал долгожданный Сеид Музаффар, ишан Кабадианский. Энвербей изобразил улыбку и широким жес­том пригласил ишана на возвышение.

Не спуская с Энвербея пристального взгляда, ишан быстро шёл по коридору из любопытствующих напря­жённых лиц. Но он не обращал на них внимания. Сеид Музаффар ни на секуду не выпускал из поля зрения людей, сидевших на возвышении и ярко освещенных светом газокалильного фонаря, шипение которого гром­ко звучало в наступившей тишине.

Не поднимаясь и даже не привстав, Энвербей само­довольно потрогал усы и громко, членораздельно про­изнес:

— Наконец-то вы пожаловали, господин ишан Сеид Музаффар. Мы очень довольны, что вы займете место у нашего ковра.

В тоне Энвербея звучало чувство самодовольства и надменного торжества, и по рядам сидевших прошелся вздох почтения к мудрости зятя халифа. Все отставили еду, вытерли от сала пальцы и уставились на Энвербея и ишана, боясь пропустить хоть слово из того, что они скажут сейчас.

Не сводя остановившегося взгляда с лица Энвербея, ишан заговорил просто, без всякой аффектации. Только хрипотца в голосе выдавала его волнение. Он громко произнёс:

—  Ты зачем прибежал к нам, Энвер? Что? Тебе ма­ло твоей Турции, Энвер? Ты сколько крови пролил, Энвер? Сколько горя и слёз матерям таджиков и узбе­ков причинил, сколько разорения принёс?

Гром среди ясного неба меньше ошеломил бы Энвер­бея, его приближённых и курбашей, нежели эти отчёт­ливо прозвучавшие простые, немыслимые, но убий­ственно ясные по своему смыслу слова. Кто мог ожидать от ишана кабадианского чего-нибудь похожего! Ещё только доходили до сознания эти слова, ещё мысль Энвербея судорожно искала какого-то особого смысла в них, смысла в свою пользу, а ишан, приблизясь к зя­тю халифа, продолжал:

—  Собака Энвер, сколько горя и мучений сынам таджиков и узбеков причинил, ты, Энвер! Сколько разо­рения и гибели принёс ты селениям горной страны, Эн­вер? Сколько нежных детишек ты сожрал, Энвер-людоед?

Все были поражены словами ишана. Был поражён, просто ошеломлён и сам Энвербей. Топорща усы, он тупо смотрел на ишана, на его большую лисью шап­ку, на его кудрявящуюся рыжеватую бородку, на его руки, медленно раздвигавшие борта верблюжьего ха­лата...

В ушах зятя халифа отдавались громкие слова ишана.

—  Ты бродячий пёс,  Энвер, и ты умрёшь, как пёс, Энвер.

И тут Энвербей и сидевшие на возвышении увидели, что в каждой руке ишана поблескивает вороненая сталь маузера.

Невероятно!.. Так невероято, так неожиданно, что Энвербей хотя и открыл рот, но не мог выдавить из себя ни слова.

Он только расслабленно задышал и замахал перед посеревшим своим лицом руками, точно пытаясь снять с глаз паутину, и начал пятиться задом...