Михаил Шевердин - Набат. Агатовый перстень

• Название: Набат. Агатовый перстень
• Автор: Михаил Шевердин
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1958

Эта книга о борьбе с басмачеством в лихие 20-е годы прошлого столетия, когда ставленник англичан при поддержке местных контрреволюционных сил турецкий генерал Энвербей пытался создать на месте нынешнего Узбекистана и Таджикистана государство Туран, объединив в нем все мусульманское население Средней Азии. Но молодая Бухарская народная республика, скинувшая эмира, поднялась против несостоявшегося диктатора. При поддержке Красной Армии в жесточайших боях басмачи были разбиты и отброшены в Афганистан и Иран…

---

—  Вы, братец, светоч торговли, вершина разума, пример молитвенного рвения, неужели вы смогли, один из столпов ислама, неужели вы можете вести торговлю с исчадием ада — большевиками.

—  Н... н... нет, аллах... То есть... Но они...

—  А сахар, что у вас на дастархане, — простонал Хад­жи Акбар с наигранным отчаянием, — я вижу и глазам не верю — он тоже русский? Во всём   исламском мире объявлен газават против неверных. Воины ислама сражаются львами храбрыми с язычниками-большевиками, и вдруг вы торгуете с большевиками и не брезгаете пить чай с погаными конфетами и сахаром, замешанными на поганой свинячьей моче. К величайшему прискорбию вы, братец, забыли про фетву его высочества эмира, запре­щающую под страхом виселицы торговать с Самаркан­дом, Ташкентом. Смерть грозит нарушителям фетвы!

Никогда не отличался Тишабай ходжа храбростью, но от братских упрёков Хаджи Акбара он вспотел и весь сжался. Всё в голове у него перевернулось. Значит, Хаджи Акбар переметнулся к Энверу. Он искоса глянул на дверь, ожидая, что вот-вот ворвутся палачи. От од­ного воспоминания о Батыре Болуше он задрожал. Но, видимо, Хаджи Акбар не торопился, и бай пришёл в себя.

—  Что будет, если узнают о нарушении фетвы? О, я вижу, единственное спасение — в выкупе души и тела, — продолжал явно издеваться Хаджи Акбар.

«Ага, ему нужны деньги. Фетва эмира ни при чем», — мгновенно сообразил Тишабай ходжа.

Баю даже начало казаться, что беда прошла мимо, что змея спрятала жало. Очень добродушно Хаджи Акбар пошучивал, очень искренне расхваливал тишабаевских коней и даже, приметив пробегавшую через двор служанку, пошутил:

—  Э, братец, да ты и бабник, оказывается. Не знаю, красива ли она... те-те... больно плотно, толстомясая, подолом камзола лицо прикрыла, но от наших глаз не укрылись... те-те... её прелести...

Он прервал бессвязные оправдания Тишабая ходжи, вполне искренне отказывавшегося от красавицы, и вдруг сказал:

—  А теперь к делу! Надеюсь, ты не захочешь про­слыть невежливым и жадным и не откажешься вознагра­дить меня пощедрее...

—  О, конечно, конечно, — всё ещё вымучивая на сво­ём кислом лице подобие улыбки, бормотал Тишабай ход­жа, — что касается угощения, то мы готовы... то есть мы уже распорядились...

—  Неужто вы думаете, дорогой братец, что я ехал за двадцать ташей, отвлёкся от государственных дел за блюдо постного плова, а?

Незаметно рука его поднялась, и вдруг, вцепившись в отвороты халата Тишабая ходжи, он заорал:

—  Золото, давай, собака, золото!

Пот снова прошиб бая. Он бормотал молитву, избав­лявшую от грабителей, и с ужасом думал: «Недаром всё утро какой-то приблудный теленок тыкался в створ­ку ворот. Не иначе альбасты-оборотень».

—  Не смей, — взвизгнул Тишабай ходжа, — господин эмир премного нами довольны — мы посылаем ему от на­ших доходов. И господин Энвер-паша премного доволь­ны. Да будет вам известно, уважаемый: немалые суммы нами ссужаются на дело ислама, на священную войну с неверными... Господину эмиру и его хвостам... Не смей!

Чем дальше он говорил, тем твёрже становился его голос, тем больше он смелел...

—  Да, да. Ибрагимбек тоже рады от нас.

—  А что вы скажете... те-те... обожемый братец, ес­ли узнаете, что сам Ибрагимбек послал меня? — вкрадчи­во проговорил Хаджи Акбар и  для убедительности под­крепил свои слова таким тумаком, что у Тишабая ходжи перехватило дыхание. Но сейчас Тишабая трудно было напугать:

—  Да половина войска Энвера-паши на наши день­ги одеты, обуты, вооружены. Да если кто-нибудь из курбашей меня обидит... Ну, знаете, осла,    которого я на крышу затащил, смогу сам и вниз сбросить. Разве Энвер меня даст в обиду! Скорее у ишака рога вырастут, ско­рее у верблюда крылья вырастут.

Он самодовольно почмокал губами.

—  Да с зятем халифа у нас особая дружба. Теперь он преисполнился важности и держал себя уже спесиво.

—  Я вижу, что ты, братец, пошутил, — говорил он, — Я не обижусь. Мы и тебя не забудем. Сказал ты, что те­бе нужны деньги. Мы не откажем в нашей щедрости и вам...  Как говорит пословица: «Ласковой  собаке — мозговую кость». Сколько тебе требуется, скажи... Мы  вам достанем, конечно, под проценты...

—  Проценты... Те-те... С родного брата — процен­ты! — вырвалось у Хад-жи Акбара, и он странно не то всхлипнул, не то усмехнулся. С откровенным и ирониче­ским любопытством  он разглядывал худое болезненное лицо брата, и будь Тишабай понаблюдательнее, он испу­гался бы выражения тёмных острых глаз Хаджи Акбара.

—  Проценты, говоришь?.. — протянул  он. — На  твою пословицу, дорогой, разреши припомнить другую: «Мяс­ник лучшему другу продаёт кости». Не обеспокою ли я вас, многоуважаемый, если попрошу потревожить свою особу.

Он легко вскочил и, схватив за воротник Тишабая ходжу, дёрнул его так, что тщедушное тело брата на мгновение повисло в воздухе. — Осла, говорить, можно втащить на крышу, можно и сбросить... хо-хо! Здорово сказано, господин бай. Да ты понимаешь, что ты мне здесь наболтал! Ты, оказывается, враг Советов, басмач, дорогой братец!

—  Ты... ты...       

—  Да... я командир Красной Армии... меня... те-те... произвел за услуги сам командующий... я... а ты мне про Энвера, про Ибрагима... Да ты понимаешь, одно мое сло­во — и... тебя повесят, дорогой братец. Пошли, — вдруг закончил он.

К...  к...  уда? — залепетал Тишабай ходжа. Паниче­ский страх снова охватил его. — Неправда! Я не басмач. Я жертва басмачей... Смотри на мои ноги, на мою спи­ну: я большевой...

Но Хаджи Акбар только издевался над братом:

—  Идём туда... к деньгам, к золоту.

Хаджи Акбар буквально вышвырнул Тишабая ходжу из айвана. Он заставил его открыть все подвалы и ам­бары. Осмотрев товары, Хаджи Акбар тащил брата за шиворот к следующей кладовой, оставив настежь двери. Влачась по двору, бай с горестью видел, что люди Хад­жи Акбара кинулись в глубину складов и шарят там в товарах. Он жалко лепетал, умоляя:

—  Остановите их!.. Остановите грабёж!

—  Ха, зачем? — поднял сокрушённо к небу глаза Хаджи Акбар. — Я вижу, у тебя все товары с севера... Не только московские конфеты, а всё московское. Ну... те-те... смотри, это что?

Они стояли в полутёмном сарае, и сырость била в нос.

—  Кто ты?— стонал бай.— Кто ты, наконец? Значит, ты не большевой?

—  Слава аллаху. Мы не оставлены его милостями. Имеем приказчиков и в Гиссаре и в Бухаре. К нам ве­зут материи из Ференгистана... Дело рук наших... Тру­димся во славу господа.

Хаджи Акбар потянул к себе штуку ярко-красного коленкора и сунул под нос Тишабаю ходже наклейкой с фабричным знаком цинделевской мануфактуры.

—  Ай-ай! Какое легкомыслие! И материя московская! Всё у тебя московское, кяфирское! Как мы все огорчим­ся, если ты, да не допустит аллах, окажешься во власти большевистской заразы.

—  Грабят! Дод! Караул! — взвыл Тишабай ходжа и выскочил во двор.

—  Мусульмане, — завопил он вне себя, — вай дод!

Но перед ним снова возникла толстая угреватая фи­зиономия Хаджи Акбара.

—  Так, так, братец ты мой, хочешь не хочешь, а рас­сказывай, где у тебя денежки.

—  Ты ослиный зад, а не братец! Нет у меня денег. Кому понадобился пав-лин, отправляйся за ним в Индию.

—  Что-о! Не желаешь освободить свою мошну! А ну-ка, друзья, погрейте ему спину, а то кровь у него застоя­лась.

—  Не смейте... не слушайте изверга, поднимающего руку на родного брата. Клянусь, в день страшного суда, когда архангел Исрафил протрубит два раза, и в пер­вый раз, чтобы умертвить всё живое, он умертвит твою проклятую жадную душонку, братец, а когда протрубит во второй раз, мы все воскреснем, а ты, шакал, не во­скреснешь! Да, да, не воскреснешь!

Но Хаджи Акбар не так-то легко пугался ангелов. Он потирал руки, хихикая, поглядывал на мечущегося бра­та и приговаривал:

—  Хлеб покажи — и святой откажется от веры, зо­лотом позвени — и ангел совратится с пути! Если ты присоединил к своему имени титул «ходжа» —думаешь, ты теперь потомок пророка? Вот я Хаджи, и все вообра­жают, что я паломничал к священному черному камню. Да, я ездил, только не в Мекку, а в Германию, в Бер­лин, к священной каабе имя которой — золото. И ей-же-ей! Я не поглупел... те-те... от этого. И паломничест­во и торговля! Ну, братец, где закопал денежки? Ну? Ну?

—  Богохульство! Гром на твою голову! Оставь меня. Нет у меня денег, святотатец. Всё такой, как ты, Батыр Болуш ограбил. Разорил меня. Как говорится, осел ушёл и верёвку унес.

—  Хо, хо! Богач... те-те... С богача одежду снял, — хохотал Хаджи Акбар.

И всё-таки Тишабаю ходже пришлось показать, где у него лежат деньги.

Не торопясь, Хаджи Акбар пересчитал царские чер­вонцы, «катеньки», фунты стерлингов, китайские слитки серебра «ланы».

—  Конфискуется, — заключил он. — Почему,    спраши­ваешь? Хэ-хэ! Разве ты не знаешь, душа моя, исламский закон. Какой закон? Видишь, — и он показал царскую сторублевку с изображенной на ней полногрудой Екате­риной II, — на деньгах блудница! А вот тут, на золоте, Николай, белый царь, хэ-хэ! И чего только ты разохал­ся, раскричался, братец,  не пристало тороватому запи­рать денежки в сундуки. Да притом деньги-то взял твой единоутробный брат. Да и что такое деньги? Дым... Не плачь, что у тебя нет сапог, посмотри на безногого...