Вл. Гаков - НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 21

• Название: НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 21
• Автор: Вл. Гаков
• Издательство: Издательство «Знание»
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1979

Сборник научной фантастики. Вып. 21. Сост. Вл.Гаков. М.: Знание, 1979.

256 с.

Тема очередного сборника научной фантастики — охрана окружающей среды. Каждый автор по своему ставит эту проблему и по своему решает ее.

В выпуске участвуют как признанные мастера научной фантастики (Г.Гуревич, О.Ларионова, Кир Булычев), так и те кто только начинает свой путь в этой литературе (Э.Маринин, Г.Усова, В.Рыбаков и другие). В зарубежном разделе — Дж. Боллард, Г.Франке, Рэй Брэдбери. О современном состоянии проблемы можно прочитать в разделе публицистики.

Книга рассчитана на широкий круг читателей.

---

— Тебе мало твоих собственных лавров? Я имею в виду биологию?

— Да, но зачем зарывать другие таланты, коли уж они прорезались?

Олег поерзал, глубже ввинчиваясь в сиденье, задрал колени под самую приборную доску.

— От скромности ты не умрешь! — Я покосился в зеркальце на самодовольную круглую физиономию. — А вот ответь-ка мне со всей серьезностью на такой вопросик. Почему ты вспомнил змей? По Фрейду, случайные ассоциации — всегда свидетели тайных мыслей…

— Уточняю: не змей, а вообще рептилий.

— Не будь мелочным!

— Хорошо, не буду. Последний год я занимаюсь не змеями, а ящерицами.

— Горю нетерпением услышать подробности так же, как ты — рассказать…

— Силен, старик! Иностранные философы тебе явно на пользу.

— Не темни, не заставляй себя уговаривать.

— Да чего уж. Я действительно кое-чего добился… И хотя достижения мои пока скромны, но многообещающи. Дай слово, что до появления статьи не разболтаешь? Слово друга? Ладно верю. Так вот. Как тебе нравятся опыты по хирургической, или вегетативной, генетике? На основе нашей степной ящерицы? создал устойчивый тип ее трехголового гибрида!

Не отрываясь от дороги — здесь как раз начинался спуск, — я все же с профессиональным шоферским навыком ухитрился взглянуть на Олега. Олег слегка отвернулся, и по его позе, по более чем всегда округлившейся щеке я догадался, какой он сейчас напыщенный и гордый!

— Наверное, ждешь аплодисментов и обожания?

Он кивнул.

— А не просветишь ли меня часом, для какой цели?

— Что? Аплодисменты?

— Твое… — Я смягчил готовое сорваться словцо. — Твоя вегетация?

— Величайший научный факт…

— Терпеть не могу вооруженного любопытства! Слыхал я об одном вашем мудром брате, который после опыта выбрасывал собак на помойку, даже не потрудившись их усыпить.

— Это, может быть, и слишком. Хотя твоей чувствительности на уровне Лиги защиты животных я, прости, тоже не понимаю.

Спорить с Олегом чрезвычайно трудно. Он признает только свои аргументы, в чужие попросту не вникает. Сейчас же, когда речь шла о науке, он спорил со мной как профессионал с дилетантом: снисходительно и не настойчиво. Что ты, мол, понимаешь в высоких материях, деревня? Я бы ни за что не взялся его переубеждать. Да мне бы и не хотелось. Моя задача была скромнее — заставить его задуматься о том, что он делает каждый день. К чему опрометчиво привык.

— Должна же быть какая-то цель в твоем эксперименте, Олег? В конце концов отчитываешься ведь ты перед кем-то хотя бы за отпущенные деньги?

— Это уже в тебе говорит агроном. Даже не главный, а так… рядовой совхозный. У которого план в килограммах мяса на потраченный килограмм фуража. Смешно требовать от науки задач ближнего прицела. Никто не может предвидеть, что вырастет из доказанного мной факта.

— И все же ради чего твои опыты? — настаивал я.

Олег секунду помолчал. Но я бы разочаровался в нем, это был бы просто не Олег, если бы он в конце концов не нашелся с ответом. Если я чему и удивился, так это неожиданно примиренческой позиции:

— Ты ведешь себя, как я когда-то на заре нашего знакомства. Зачем ссориться? При нашем-то положении? У каждого свои заслуги и своя работа. Оставим тему нашим детям.

Упоминание о детях вывело меня из себя, я едва удержался на нейтральном тоне:

— Погоди минутку, Олег. Постарайся как-то прочувствовать то, что я скажу. Иначе оно бесполезно.

Олег насторожился. А я тянул, чтобы самому до конца уяснить, Что собирался сказать. Ибо на этот счет нет критериев: правоту личности мы понимаем каждый по-своему. Не всегда по совести. Подчас пасуя перед фактом нечаянно навязанной чужой воли. И когда действительно нужно бороться за человека против него самого, мы застенчивы и стеснительны до преступления. Все правильно. Все так. И как ученый Олег, безусловно, прав. Нельзя завязывать науке глаза и давать в руки ножницы в надежде дождаться нужной безделушки с веревочки, как в известном аттракционе “Подойди и отрежь!”. Бессмысленно заталкивать науку в рамки сиюминутной необходимости, заданности. Побочные результаты часто важнее искомых. И все-таки самое страшное — холодное любопытство и азарт, когда человек с равнодушным сердцем режет и шьет живое по принципу “что получится?”. Этакая современная биоалхимия на уровне просвещенного ведовства! Впрочем, слова, которые я для него приготовил, остались во мне: он их все равно не поймет, да и не надо. Я должен был оказать Олегу иную помощь: я должен впустить обыкновенное человеческое счастье в его тщательно отделанный грот. Счастье — даже ценой разбросанных по комнатам игрушек, сверзившейся с буфета корейской вазы и стыдливо торчащих с батареи детских штаников!

— Я пойму, Олег, — сказал я, — и даже прощу, если ты построил свою трехголовую образину в честь сказки. Сознайся, тебе хотелось, чтоб у моей Алены и у других детишек резвился в клетке ручной дракончик, а? Совсем крохотный и безобидный Змей Горыныч, а? Ну скажи, что ты вспомнил о чуде?

— Фу, какая пошлость! — рассердился Олег. — Мы все помешались на чуде, от жажды чуда, в угоду чуду! Ты мне смешон, идеалист несчастный!

Вдруг в лобовое зеркало при мерцающем свете приборной панели я заметил какое-то движение на заднем сиденье. Сова лежала на спине с безжизненно разбросанными крыльями и полусогнуто приподнятой вверх когтистой лапой. И вот в тот момент, когда она подтянула одно крыло и стала опускать лапу, на сиденье, повторяя общий контур ее позы, оказалась девочка лет двенадцати в ладном ситцевом сарафанчике, в блестящих туфельках и странной формы мотоциклетных очках. Она вместо совы лежала теперь на спине, разбросавшись, неудобно подогнув тонкую девчоночью ногу. Проследив мой взгляд, девочка выпрямилась, быстро прикрыла рукой исцарапанную коленку, обтянула сарафан. В какой-то момент я успел уловить, как сова, бледнея, еще просвечивала сквозь не сразу сгустившееся человеческое тело: обе фигурки целый миг существовали вместе, будто на испорченной фотографии с дважды зафиксированным изображением, пока пернатая не исчезла вовсе.

Я резко нажал тормоз, ударился грудью о руль, но зеркало бесстрастно отразило все то же: в машине сидела незнакомая девочка.

— Сколько времени? — деловито спросила она.

Я автоматически взглянул не часы, успел перехватить отчаянное изумление в глазах Олега и даже мысленно поправил: “Надо говорить, который час?” — прежде чем ответил:

— Четверть второго.

— Ух ты! Старая Стешиха убьет меня за опоздание!

Она отперла дверцу, вышла, посмотрела на звезды, сделала шаг к обочине.

— Постой, какая Стешиха? Куда ты? — закричал я, выскакивая следом.

— Некогда мне. Потом. Я тут близко! — возразила девочка.

— Ничего не понимаю. Да кто же ты в конце концов?

Она вернулась немного:

— Не время объяснять, успеется. Ты в следующий раз убирай свет. Очень больно.

Она подпрыгнула, раскинула руки, сжалась и, мгновенно уменьшившись, взлетела в ночное небо совой. Это было чудо полета. Она парила по кругу на недвижных крыльях, в легчайшей кольчужке удивительного оперения, беззвучно и точно вписанная в ночь подобно Духу Воздуха.

— Не бойся, я приду! — донеслось из темноты.

Сзади бабахнул выстрел.

Я обернулся, прыгнул и успел пригнуть ружье к земле до того, как прогремел новый выстрел. В ногу мне что-то ударило, но боли я сгоряча не почувствовал.

— Ты… — Я запнулся. Даже спасительная во всех случаях брань не шла в голову.

— Идиот! Не догадался придержать дверцу! — прорычал Олег. — Может, единственный в жизни шанс…

Я все еще тянул на себя горячие дымящиеся стволы, а сам прислушивался. Нигде не было ни шороха, ни падения, ни стона ни крика А полет у сов совсем беззвучный…

Олег швырнул ружье на заднее сиденье и ждал, поставив ногу на ступеньку и налегая подбородком снаружи на открытую дверцу пока я возился со стартером. Машина не хотела заводиться, видно подсели аккумуляторы. Я сплюнул и, хромая, побрел крутить ручку

— Давай я, — с готовностью предложил Олег.

На мое счастье, мотор завелся.

— В крыло ей целил, — беспокойно пояснил Олег, когда машина тронулась.

— В руку, — машинально поправил я, притормаживая у павильона автобусной остановки. Кто-то разбил здесь лампочку, но с помощью спички в расписании можно было разобраться.

— Ты зачем остановился? — спросил Олег.

Я молчал, сложив руки на баранке. Прошла минута, другая. На степь накатывала предутренняя сырость, заставившая меня поежиться. Где-то вверху рокотал рейсовый самолет Ташкент–Дели.

Олег понял. Открыл дверцу машины и вышел.

— Ружье возьми, — напомнил я.

Но он уходил к павильону и не оглянулся.

ЭРНЕСТ МАРИНИН