Вл. Гаков - НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 21

• Название: НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 21
• Автор: Вл. Гаков
• Издательство: Издательство «Знание»
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1979

Сборник научной фантастики. Вып. 21. Сост. Вл.Гаков. М.: Знание, 1979.

256 с.

Тема очередного сборника научной фантастики — охрана окружающей среды. Каждый автор по своему ставит эту проблему и по своему решает ее.

В выпуске участвуют как признанные мастера научной фантастики (Г.Гуревич, О.Ларионова, Кир Булычев), так и те кто только начинает свой путь в этой литературе (Э.Маринин, Г.Усова, В.Рыбаков и другие). В зарубежном разделе — Дж. Боллард, Г.Франке, Рэй Брэдбери. О современном состоянии проблемы можно прочитать в разделе публицистики.

Книга рассчитана на широкий круг читателей.

---

Безумие кончилось, едва замерла антенна. Запоздалый лось осел посреди поляны на дрожащих ногах, его налитые туманом зрачки увидели ограду людей, обрыв. Со сдавленным ревом он шало метнулся в лес.

— Каково? — стеклянно блестя глазами, обернулся Родион — Каково?

Его вопрос рассыпался дребезжащим смехом, но не нашел ответа у Таволгина, который с потемневшим лицом в упор смотрел на своего бывшего однокашника.

Губы Родиона дрогнули, чтобы тут же сойтись в жесткую, презрительную складку.

— Погубив леса, они все равно окочурились бы! — бешено выкрикнул он, наступая. — Лучше было бы в них всаживать пули, да?!

Никто ему не возразил. Таволгин опустил взгляд к подножию обрыва. И все посмотрели туда, где, затихая, еще бились тела, и откуда вниз по течению бежала мутная струйка крови.

СЛОВО — МОЛОДЫМ

ФЕЛИКС СУРКИС Расскажи мне про Стешиху, папа…[5]

Она влетела в луч фары и на мгновенье остолбенела — прежде, чем ее сшиб радиатор.

Я притормозил, выскочил из машины, поднял ее, еще теплую, недвижную, подышал в клюв. У нее были выпуклые, разведенные к краям лицевого диска глаза и длинные пушистые штанишки, до того пушистые — словно мельчайшая воздушная кольчужка. Я и не подозревал, что совы вблизи так красивы.

Подошел Олег, сокрушенно поцокал языком, легкомысленным движением растопыренной пятерней, в два гребка, от затылка на лоб — пригладил волосы. В свои тридцать два года он все еще юно круглолиц, розовощек, мальчишковат. На мою руку с птицей падал непрямой отблеск света фар.

— Разбилась? — спросил Олег. — А ты и затосковал?

— Жалко… Красавица…

— Брось расстраиваться, охотничек! Сама виновата.

— Будто ей от этого легче…

— Душе-вный… Хочешь, закажу тебе из нее чучело?

Я не ответил, осторожно положил птицу на заднее сиденье, тронул стартер. Настроение испортилось. Я погнал машину, зло давя на газ, не так из чувства вины, как от сознания плохо законченного дня. Есть случайности, сразу выбивающие из колеи. Еще бы: с одной стороны хрупкая сова, с другой — слепая торпеда мчащегося сквозь ночь автомобиля. Сравнение не в пользу природы…

По бокам шоссе трепетали две стены мрака. Пронзительные фары неровно толкали темноту, раскатывая перед нами бесконечную, серую, грубой домашней вязки дорожку. Скоро покажется одинокое дерево, единственное на много километров пути. А там уже и земли нашего целинного совхоза “Тихоокеанский”. Олег заночует у меня, на биостанцию махнет завтра автобусом.

Строго говоря, я немножко завидую Олегу. Нет-нет, не его успехам, хотя он уже доктор наук и твердо целит в членкоры. В конце концов, и я ни много ни мало главный агроном области, и знаю по секрету, что последнее бюро обсуждало мою кандидатуру на орден. И все же я завидую Олегу, завидую его умению подгонять жизнь по своим меркам. Вот приедем в мою просторную, пятикомнатную, саманную хату. Конечно, современная городская мебель, телевизор, изящная накатка на стенах, чехословацкие светильники — в принципе, неплохо. Оля встретит нас хорошим ужином, постелит Олегу в гостиной, на журнальном столике он найдет модный роман, которым приятно позабавиться перед сном. Но посмотришь его глазами — и ужаснешься от копоти над плитой, от горки угля возле топки, от чуда сельского быта кнопочного умывальника в углу, в который надо таскать воду из колонки моя грешная и не выполненная сегодня обязанность. Я уж не говорю о допотопной будочке со скрипучей дверцей позади гаража…

У Олега все по-другому. Переброшенная в наши места биостанция сгрудила ослепительно белые призмы лабораторных корпусов, а поодаль в продуманном беспорядке рассыпались одноэтажные коттеджи научных сотрудников. Олег немало похлопотал над устройством собственного гнездышка. Прихожая в виде грота, с грубой объемной штукатуркой и обоями, изображающими замшелую каменную кладку… Забранные чем-то ворсистым двери… Мохнатая синтетика под ногами… Убийственно красивая югославская кухня… И еще много всякого такого, от чего я каждый раз прямо обалдеваю… Даже сложный агрегат — утилизатор отходов Олежка притащил с собой из самой Москвы!

Единственное, что не может примирить меня с его экстра-домом, это прочный холостяцкий дух. К Олегу никто никогда не выбегает навстречу, не спрашивает, замирая на манер моей Алены: “Папа, а хлеб от зайчика принес?” И черствый, пропахший табаком кусок хлеба из портфеля дочурка прижимает к себе крепче самой нарядной шоколадки… Впрочем, у Олега свое понятие уюта, где нет места жене, а тем более — детям. Однако же мы часто встречаемся по работе. Да и старая дружба кое к чему обязывает…

Вот сейчас, например, мы возвращаемся с охоты. Километрах в сорока к югу пять лет назад затопили заброшенный карьер, высеяли камыши, поселили карпов и нутрий. Невесть откуда сами собой притопали бобры. А там уж и перелетные птицы признали наше искусственное озеро — второй сезон разрешена официальная охота.

Я, правда, в обычном смысле не охочусь — у меня фоторужье. Зато Олег азартно палит из обоих стволов, по большей части мимо, а то немногое, что удается добыть, раздает первым встречным или оставляет мне. Оля смеется: “Ну муж! Одним фотоаппаратом крякв промышляет…”

Мы с Олегом и встретились-то на охоте. Точнее, возобновили смутное знакомство, если можно так назвать последствия одной детской драки. Однажды еще в шестом классе на меня налетел третьеклассник, которому показалось, будто я недостаточно быстро уступил ему дорогу. Он наскакивал головой вперед, пинался, отчаянно размахивал портфелем. Сначала мне было смешно, и я, не давая воли рукам, лишь отталкивал в сторону этот рыжий розовощекий ураган. Потом его петушиная ярость мне надоела, и я, к своему стыду, прилично ему нащелкал. С тех пор при встречах он издалека грозил мне кулаком, а я молча отворачивался. Через два года, помню, мы оттуда переехали, и я нисколько бы не удивился, пореши он, что это из-за него. Он всю жизнь полагает, что все на свете совершается из-за него.

С тех пор вплоть до прошлого года мы с Олегом не виделись. А в прошлом году я проявлял свой “охотничий трофей”: на переднем плане утка, а за ней, в необычном ракурсе — с дула — направленная на зрителя двустволка. Это был рискованный момент — я сам мог угодить под выстрел. Но все обошлось, и мой телеобъектив поймал и зафиксировал охотника далеко в глубине кадра, как бы на продолжении ружья. И вдруг в охотнике я узнал Олега. Узнал по особому прищуру — этакое тонкое выражение лица, когда цель сосредоточена в миге: кончилось прошлое и нет будущего. С этим прищуром он когда-то дрался, а теперь стрелял и жил. Только тоска по невозвратному детству ну и еще, может быть, любопытство — что же вышло из петушка? — заставили меня заговорить с ним в следующую субботу. Поводом стала подаренная ему фотография. Олег оказался на удивление славным малым, и общие воспоминания сблизили нас быстрее общих интересов.

На развилке дорог мы повернули налево и проехали, наконец, то самое сигнальное дерево. В степи одинокие деревья издавна поименованы. Наше, к примеру, зовется Саодат, чему я никак не нахожу объяснения: в переводе с узбекского это означает “счастье”. Отсюда уже недалеко: километров пятнадцать. А там и дом.

Машину неожиданно тряхнуло на ухабе. Олег чертыхнулся и заговорил:

— Поосторожней! Я же не пресмыкающееся!

— А то бы ужалил?

— Да нет. Просто завидую их способностям. Возьми, скажем, змею. Она ползет словно перетекает по земле: с головы прибавляется, сзади тает.. Вот бы в транспорт этот принцип заложить…

— У современного транспорта иные заботы. Впрочем, неплохо бы автобусам растягиваться в часы “пик”! Вроде безразмерного чулка!

— От смешного до великого один шаг. Берусь докатать, что Ластичные стенки, меняющиеся как змеиная кожа, сделали бы в технике переворот.

— У тебя, смотрю, от неровностей дороги фантазия разыгралась. Причем глубина идей прямо пропорциональна глубине ям.

— Между нами, я часто ловлю себя на том, как много интересного остается невыдуманным в смежных областях. Вот почем мы не имеем палатки с надувным дном? Скольких насморков удалось бы избежать? И сколько сберечь лапника? Или еще: ты бы не хотел сыграть в стоклеточные шахматы? Нет? Жаль. А какой бы запустил умопомрачительный галстук — ты себе не представляешь. Говорить о нем бессмысленно, но я бы охотно его нарисовал. Эх кто бы взялся эксплуатировать мои побочные ассоциации! Похлопочи где-нибудь по начальству, пусть меня приспособят заместителем по идеям!

— Тебе мало твоих собственных лавров? Я имею в виду биологию?

— Да, но зачем зарывать другие таланты, коли уж они прорезались?

Олег поерзал, глубже ввинчиваясь в сиденье, задрал колени под самую приборную доску.

— От скромности ты не умрешь! — Я покосился в зеркальце на самодовольную круглую физиономию. — А вот ответь-ка мне со всей серьезностью на такой вопросик. Почему ты вспомнил змей? По Фрейду, случайные ассоциации — всегда свидетели тайных мыслей…