Аллегра Гудман - Семья Марковиц

• Название: Семья Марковиц
• Автор: Аллегра Гудман
• Издательство: Текст, Книжники
• Жанр: Современная проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-9953-0247-6, 978-5-7516-1159-0

Американская писательница Аллегра Гудман — лидер, как характеризует ее критика, писателей, вступивших в литературу после Б. Маламуда, С. Беллоу и Ф. Рота.

Сборник рассказов «Семья Марковиц», по сути, роман о трех поколениях американско-еврейской семьи. В лучших традициях еврейского повествования сострадание в нем сочетается с юмором, а зоркость и беспощадность взгляда — с любовью к своим героям. Дедушки и бабушки, иммигранты, торговцы и мелкие предприниматели, и их дети, профессора, литераторы и инженеры, уже наполовину ассимилировались, а вот кое-кто из внуков возвращается к истокам. При этом в отношениях трех поколений непонимание не мешает любви, а раздражение нежности.

Блестящее мастерство, с каким А. Гудман лепит образы своих героев, делает ее книгу чтением, от которого не оторваться.

---

— Ладно, ну а с твоим братом…

— По Ближнему Востоку у нас с Генри единство.

— Как по-твоему, сказать или не сказать Мириам, что ты празднуешь труса? — спрашивает Эда Сара; они стоят у выхода — ждут, когда к самолету подведут кишку.

— Это я праздную труса? Я, что ли, выхожу замуж?

— О чем и речь, — говорит Сара.

Она смотрит в ночь — по ту сторону стеклянной стены на самолет Мириам надвигается пасть длинного крытого телетрапа. Кусать яблоко — так называла это в детстве Мириам.

— Давай ничего не скажем Мириам о письме, идет?

— Я и не думал ей ничего говорить. — Эдуард чувствует, что им помыкают. Разве он не вправе — отец он или не отец — сказать об этом письме дочери? Но Сара стоит на своем: они должны быть выше. А вот и пассажиры: пробивающиеся вперед нахрапистые дельцы, военные, подростки с рюкзачками, семейные пары, отряхивающие крошки, и в этой толпе их дочь, студентка-медичка, она сгибается под тяжестью сумок.

— О-о! Ну пудель и пудель! — волосы падают Мириам на лицо, Сара отводит их назад. — Тебе надо срочно подстричься! Смокинги и цветы у меня под контролем, но дяде Генри придется сходить на примерку. Иначе ему смокинг не подогнать.

Эд молчит. В уме он проворачивает их разговор и так и слышит, как Сара одергивает его:

— Какое это имеет значение? Ты вечно все драматизируешь.

— Никакого. Разве только то, что я всю жизнь потратил на изучение этого вопроса, а также на то, чтобы внушить людям, насколько сложно его решение.

— Эд, ты что, думаешь, он это письмо написал в пику тебе?

— А мне, знаешь ли, плевать, почему он его написал.

— Пап, что случилось? — спрашивает его Мириам.

— Ничего. — Эд подчеркнуто сух.

— Ты что-то нахохлился… не в духе?

— С чего бы мне быть в духе.

— Нам надо окончательно обсудить все с оркестром, — говорит Сара дочери уже по дороге домой.

— Я думала, мы все обговорили, — отзывается Мириам с заднего сиденья.

— Нам остается утвердить песню для первого танца.

— Какого еще первого танца? — взвивается Мириам. — Мам, разнополых танцев на нашей свадьбе не будет.

— Мы что, пуритане? — ворчит сквозь зубы Эд.

Мириам и Джон в их новоиспеченном традиционализме нацелены на ортодоксальную свадьбу со строжайше кошерным столом, совсем молодым и сурово ортодоксальным раввином и разными танцевальными площадками для мужчин и женщин.

— Ты хочешь сказать, что вы с Джоном не будете танцевать первый танец? — спрашивает Сара.

— Нет. Разнополых танцев не будет. Ты что, забыла? Сколько можно об одном и том же…

— Так-то оно так, — говорит Эд. — Только первый танец будет. Сначала ты танцуешь с Джоном, потом со мной. А Джон танцует со своей матерью — вот как оно будет. И только так.

— Папк, ну что — нам опять ссориться? — голос у Мириам жалобный.

Эд пропускает ее слова мимо ушей.

— Мириам, я прекращаю разговоры на эту тему.

— Хорошо, — говорит Мириам.

— Скажу одно. За оркестр плачу я, и, когда придет время, оркестр сыграет первый танец, и мы с тобой пойдем танцевать. Вот и все. Конец дискуссии. Это свадьба, не поминки.

— Детка, — Сара собирается с духом только на подъезде к дому, — если не будет танцев, бабушка и дедушка не поймут.

Когда они идут к двери, Эд пытается обнять Мириам, но она стряхивает его руку и вбегает в дом.

— Не злись. — Эд обижен. Он спускает с плеча ее вещмешок и — налегке — проходит в кухню. Вера не подействовала на дочь благотворно, напротив, сделала ее жесткой и педантичной. От необременительного, присущего их кругу иудаизма она отошла, чтобы стать, и кем — отказницей. Она отказывается есть в ресторанах, если они не под приглядом раввина, отказывается ездить в машине по субботам, отказывается посещать службу в синагоге, куда ходит вся ее семья, потому что мужчины и женщины там сидят вместе, а раввин пользуется микрофоном. И Джонатан такой же, только менее въедливый. Без кипы его не увидишь. Мириам с Джонатаном напечатали пространное пояснение трудно постижимых обрядов, которые выбрали для своего бракосочетания, — шаферы будут раздавать его родственникам и гостям как тем, кто не понимает, что к чему, так и тем, кто любопытствует, что и почему.

Автоответчик мигает. Эд нажимает кнопку.

— Эдуард? Привет! Слышишь меня? Это твой брат. Мы только что приехали. Нашу комнату зарезервировали дважды, так что нас поместили в ошеломительный номер. Мы собирались навестить вас сегодня, но совсем выбились из сил, вот какое дело… Саре, наверное, некогда было заняться моей визиткой. Если так, прошу тебя, очень прошу, сказать ей, чтобы она ничего не предпринимала. Мы со Сьюзен подыщем что-нибудь сами. Веришь ли, меня осенила, просто-таки озарила одна мысль. Ты… — Связь обрывается, слышны гудки, однако Генри — в счастливом неведении — все говорит и говорит.

Назавтра Сара просыпается чуть свет, и первая ее мысль, пока она еще в постели, о визитке Генри. Генри надо остановить. Все шаферы будут в смокингах! Они с Эдом пытались вчера дозвониться в гостиницу, но Генри и Сьюзен, по-видимому, отключили телефон. Она оставила несколько сообщений для Генри, но в основном для Сьюзен. Если б только ей удалось связаться со Сьюзен, ее неукоснительно здравой седой английской невесткой. Чутье подсказывает, что Сьюзен ее поймет. А пока и так есть о чем беспокоиться: кто знает — удастся ли жаркое на ребрах, к тому же дети и Шварцы вот-вот прибудут. В пятницу вечером она ждет их на ужин. Всех, кроме Джонатана с сестрой — те в шабат на машине не поедут, останутся в гостинице. Она переводит глаза на Эда, он спит, лицо его вмято в подушку. И вскакивает с постели.

Эд продирает глаза спустя несколько часов. Спал он долго, но словно бы и не спал — так он измотан. Он натягивает халат, спускается вниз за газетой. В доме жутковатая тишина. Записки Сара не оставила. На что употребить время вот в чем вопрос. Что хуже — махнуть на этот день рукой или начать какую-нибудь работу, притом что в любую минуту может разразиться новый кризис? Он знает: сейчас зазвонит телефон. Наверняка кто-то из коллег поспешит сообщить ему, что прочитал письмо Зеэва Шварца. Только кто — вот что интересно. Эд любит терзаться и сам за собой это знает. Знать-то знает, но это ничуть его не взбадривает. Только к вечным треволнениям примешивается еще и отвращение к себе. Тут телефон и впрямь звонит, Эд подскакивает как ужаленный.

— Здравствуй, это Эд? — различает он почти заглушаемый «Венскими вальсами», которые она с утра до вечера проигрывает на си-ди, голос своей матери Розы, она звонит из «Елены».

Когда он навещает ее, ему хочется заткнуть уши, лишь бы не слышать этой музыки с ее нескончаемой карусельной веселостью.

— Привет, мам, как ты?

— Они приехали?

— Кто? Мириам здесь. Видно, пошла куда-то с Сарой. А Генри и Сьюзен приехали вчера вечером.

— Это я знаю. Они мне позвонили. Я спрашиваю про Шварцев. Когда они приедут?

— Ближе к вечеру, я так думаю.

— Ты поедешь их встречать?

— Нет, они возьмут машину напрокат.

— Ты не поедешь их встречать? — ужасается Роза.

— Нет. Мам…

— Почему?

— Потому что сегодня и без того много дел, — обороняется он, испытывая при этом неловкость: его-то от всех дел отставили. Сара не взяла его с собой.

— Интересно, как она пройдет через «Даллес»? — справляется Роза, она имеет в виду бабушку жениха, Ильзе Шварц. Роза заменяет имена местоимениями и при этом рассчитывает, что всем понятно, о ком речь. И причина не в том, что ей под девяносто. Это ее вечная манера.

— Уверен, в аэропорту ей предоставят каталку, — говорит Эд.

— Кто-кто, а я наездилась в этих каталках, и, если хочешь знать, — их никогда не моют.

— Мам, чего ты от меня хочешь? Ну поехал бы я в аэропорт встречать их, что, каталки от этого станут чище? Они сами обо всем позаботятся, понятно? И ни я, ни моя машина им не нужны. И между прочим, не уверен, что моя машина здесь.

— Они пошли в салон красоты?

— Послушай! Сара не оставила записки. Откуда мне знать, может, она сейчас в гостинице.

— Одно скажу — не очень-то это любезно, — говорит Роза.

Только-только Эд вознамерился позавтракать бутербродом с селедкой в сметане, как в кухню врываются Сара с Мириам. Мириам от стрижки зримо уменьшилась. Следом за ними входит его брат Генри, он выше ростом, крупнее Эда, замыкает шествие его жена Сьюзен, в руках у нее черный пакет с надписью «Мистер Смокинг».

— О, Эдуард! — восклицает Генри и берет его за руку. — Жара, нет, какая жара!! Нестерпимая! — он утирает лоб платком. — Прокат смокингов — это нечто невообразимое. Боже милостивый! Мастер меня ущипнул.

— Нечаянно, — говорит Сьюзен. — Не преувеличивай, милый. Куда можно это положить?