Аллегра Гудман - Семья Марковиц

• Название: Семья Марковиц
• Автор: Аллегра Гудман
• Издательство: Текст, Книжники
• Жанр: Современная проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-9953-0247-6, 978-5-7516-1159-0

Американская писательница Аллегра Гудман — лидер, как характеризует ее критика, писателей, вступивших в литературу после Б. Маламуда, С. Беллоу и Ф. Рота.

Сборник рассказов «Семья Марковиц», по сути, роман о трех поколениях американско-еврейской семьи. В лучших традициях еврейского повествования сострадание в нем сочетается с юмором, а зоркость и беспощадность взгляда — с любовью к своим героям. Дедушки и бабушки, иммигранты, торговцы и мелкие предприниматели, и их дети, профессора, литераторы и инженеры, уже наполовину ассимилировались, а вот кое-кто из внуков возвращается к истокам. При этом в отношениях трех поколений непонимание не мешает любви, а раздражение нежности.

Блестящее мастерство, с каким А. Гудман лепит образы своих героев, делает ее книгу чтением, от которого не оторваться.

---

Мне непонятно, почему в Торе говорится, что Господь, невзирая на мольбы Моисея, ожесточил сердце фараона. Почему Господь хотел отяготить жизнь израильтян, если Он был на их стороне? Было ли это испытанием? Или это некая метафизическая метафора? Мне, как человеку философского склада, верным представляется второе предположение. Я полагаю, что эти пассажи в древних писаниях имеют целью побудить нас задаваться вопросами о свойствах человеческого фактора и его взаимодействии с Богом, как историческим деятелем в мире.

После седьмой — всего-навсего — страницы эссе, Дебби переводит глаза на Сару и, как у нее водится, без церемоний брякает:

— И где тут креатив?

Сару берет досада.

— Давайте дадим Брайану закончить, — говорит она.

— Извиняюсь, — буркает Дебби.

Когда очередь доходит до Иды, она мотает головой.

— Прошу прощения, — говорит она. — Я не выполнила задание. Так и не придумала, о чем бы написать.

— Будьте раскованнее, не загоняйте себя в рамки, — советует Мишель.

— Со мной тоже так бывает: заколодит, и всё тут, — говорит Дебби. — А вы не пробовали обратиться к коллективному разуму?

Что касается Дебби, то она представила автобиографию священной кошки фараона.

Мои зеленые глаза видели триста поколений. Лоно мое — Верхний Нил, отец мой — Нижний Нил, старшая моя сестра — Великий сфинкс, он поведал мне все загадки человека.

Когда Дебби кончает читать, Сара кивает.

— Очень неожиданно и завораживающе, — говорит она.

Как же ей все опротивело. Розу поместили в комнату, где раньше жила их дочь Мириам. Сара показывает Розе разные жилые комплексы. Каждый день везет ее смотреть то один, то другой, и каждый день Роза уверяет, что жить там ни в коем случае не сможет и, если ей где и хорошо, так только в кругу семьи.

— Я вот что думаю, — обращается к Саре Мишель, — не могли бы вы задать нам не мидраш, а что-нибудь другое. Вот мне, например, трудно все время привязывать мои чувства к Библии.

— Трудно — не то слово, — вторит ей Дебби.

— А нельзя ли нам написать рассказ из современной жизни? — спрашивает Мишель.

А Ида присовокупляет:

— Мне бы очень хотелось прочитать ваш мидраш, не могли бы вы принести его на семинар?

— Вам приводилось написать мидраш? — спрашивает Брайан.

— Да, помнится, я когда-то написала мидраш, — говорит Сара. — Пожалуй, можно было бы его отыскать. Однако творчество, хочу вам напомнить, это труд, труд нелегкий, и ограничения идут художнику на пользу. А теперь перейдем к следующему заданию, в нем я предлагаю не употреблять слова «Я», вот какое в нем будет ограничение.

— Вот те на, — взвывает Дебби.

— А «меня», можно употреблять «меня»? — спрашивает Мишель.

— Ну а все другие местоимения можно? — это уже Брайан.

Сара готовит на ужин гамбургеры, и за стол они садятся втроем Сара, Эд и Роза, Роза ест только булочку, зато на тарелке, с ножом и вилкой.

— Тебе, как я понял, не понравилась «Елена», — обращается Эд к матери.

— Оснащен этот комплекс просто великолепно, — говорит Сара.

— Ма, и впрямь великолепно? — спрашивает Эд.

— Там холод, — говорит Роза.

— Как так? Ты же сказала, что кондиционирование превосходное? — говорит Сара.

— Я о тамошней обстановке, там тебя просто охватывает холод. Учрежденческая обстановка.

— Так это и есть учреждение, — говорит Эд.

— Вот именно, и это не дом для меня.

— У них замечательный плавательный бассейн, — сообщает Сара..

— Я не плаваю, — осаживает ее Роза.

— И у них подают автобусы на все спектакли в Центре Кеннеди[161].

— И ты могла бы ходить на симфонические концерты, на балеты, ма. Ну и в театр.

— Мне там не понравилось, — говорит Роза.

— Что тебе там не понравилось? — вопрошает Эд.

— Люди. — Роза вертит пальцем у лба. — У них не все дома.

Сара качает головой.

— Милейшие люди. Культурная обстановка.

— Ты видишь то, что хочешь видеть, — не сдается Роза.

Эд под осуждающим взглядом Сары тянется за вторым гамбургером.

— Ма, твою мебель привезут со дня на день. Нам необходимо тебя пристроить.

— Знаешь, у них каждую неделю концерты камерной музыки, — сообщает Эду Сара.

— Послушай, ма, знаешь, что я тебе скажу, — говорит Эд. — Что, если нам с Сарой перебраться в «Елену», а тебе остаться здесь? Как тебе такой вариант?

После ужина Сара садится за стол. Пытается писать, очередную рецензию давно пора было сдать, но ей не до того. Слишком она устала, слишком много мыслей роится в голове: она понимает, что им с Эдом необходимо пристроить Розу в тот ли иной ли жилой комплекс, иначе ни о какой работе не может быть и речи. Им тяжело наседать на Розу, но по-доброму она не уедет. Скандала не миновать. Эд будет терзаться. Она понимает, что с семинаром дело швах. Студенты в этой группе не сработались. Обсуждение не складывается. Одни язвят, другие отбиваются. Что-то не срослось. Сегодня она сказала, что когда-то написала мидраш, но куда он запропастился, не знает. Она написала коротенькое эссе про библейскую Сарру и про то, что она сама чувствует, став матерью. Она берет с полки Библию короля Якова[162], она задала читать ее, а также «Искусство библейской поэзии» Роберта Альтера и «Писать без учителей» Питера Элбоу[163], и раскрывает Бытие, 21. Читает: «И призрел Господь на Сарру, как сказал; и сделал Господь Сарре, как говорил. Сарра зачала и родила Аврааму сына в старости его во время, о котором говорил ему Бог». Она переводит взгляд туда, где Сарра говорит, что имя ребенка Исаак, потому что «смех сделал мне Бог; кто ни услышит обо мне, рассмеется». Она смотрит на эти слова и понимает их совсем не так, как прежде. Ей пятьдесят шесть, у нее четверо взрослых детей, и ей ясно, что она не очень-то схожа с библейской Саррой в этом плане. Она не родила в старости. И бесплодие — никак не ее проблема. И алкала она не ребенка. Известности — вот чего она алкала, алкала, чтобы ее читал мир. Вот о чем она мечтала еще со школы, когда открыла Джона Донна и — неожиданно и потаенно — поняла, какая она умная: ведь она, точно взломщик, нашла отмычку к его каламбурам и скрытым пружинам его поэзии. И когда она писала в колледже эссе о неких образах ли, метафорах ли, все ее мысли были о том, как стать вровень с Шекспиром, притом, разумеется, не подражая ему. Когда же ее причислят к блистательному сонму поэтов и драматургов, по преимуществу елизаветинцев[164], чьи фигуры в струящемся мареве являлись ей в бытность ее в Квинс-колледже? Свою магистерскую она написала по литературе, об Эмме Лазарус[165], но не о том стихотворении, что на Статуе Свободы, а о главных и забытых ее пьесах в стихах и поэмах.

Однако времени на то, чтобы воспарять, не хватало. Время уходило на малышей, на карьеру Эда. Профессора предупреждали ее, что докторская, если она решится защититься, потребует и много времени, и жертв. А один старый хрыч даже пытался ее остановить: мол, если она защитится и получит место на кафедре, то перебежит дорогу какому-нибудь мужчине, талантливому и вдобавок обремененному семьей. Остановить ее он, конечно, не остановил. Но она и сама сообразила, что защититься будет не так-то просто. А получить работу еще сложнее. И сочла, что не стоит и пытаться. По правде говоря, беспокоиться из-за успехов Эда было легче. Тут провал не грозил.

Славы — вот чего она желала, славы, не занятий в Еврейском общинном центре; желала писать блистательные стихи и чтобы их знал весь мир, а не только друзья и родственники. Ей было тринадцать, когда она, валяясь на кровати в родительском доме, читала «Гамлета» и хотела писать не хуже Шекспира. А теперь ей за пятьдесят, и, явись ей во сне Господь и скажи: «Ты достигнешь всего, чего желала», — она бы, разумеется, рассмеялась. А явись из Нью-Йорка ангел или там литагент и скажи: «Сара, ты напишешь великий роман, бестселлер. И не какую-нибудь дешевку, а хорошую книгу, мудрую и прекрасную, причем такую, что руки чешутся снять по ней фильм» — она бы рассмеялась, громко, во всеуслышание, а телефон литагента тем не менее записала бы, мало ли что. Ну а пока у нее есть рецензии, семинар, дети, свекровь. Она встает из-за стола. Ни о чем из этого она так и не написала, а значит, на следующем семинаре ей нечего будет дать студентам как образец. Можно, конечно, сказать, что она поискала мидраш в своих бумагах и не нашла. А можно и сказать, что им важно, так она считает, обрести свой голос, вот почему она не хочет ориентировать их на свое эссе: вдруг это помешает им выработать собственный стиль.

— Стук, стук, — слышится из-за двери Розин голос.

— Да-да. Входи, — отзывается Сара.

Роза отворяет дверь.

На ней розовый стеганый халатик, тапочки под цвет.

— Сара, золотко, у вас есть книги? Все мои книги запаковали, а у вас я книг не нашла.