Алексей Пазухин - Самозванка (дореволюционная орфография)

• Название: Самозванка (дореволюционная орфография)
• Автор: Алексей Пазухин
• Издательство: Изданіе И. А. Морозова
• Жанр: Исторические любовные романы

Когда-то купец Осипов отказал от дома дочери Анне, вышедшей замуж против его воли, и даже рождение внука не смягчило сердце купца. Но после смерти мужа жена его с трепетом ждет возвращения блудной дочери, а особенного горячо любимого, хоть и заочно, внука. Вот только мальчик-то давно умер, а у Анны растет незаконнорожденная дочь Вера. Что же им делать, ведь бабушка ждет законного наследника, а не незаконную внучку?…

---

– Ты свѣтлая и хорошая! – воскликнулъ Салатинъ.

– Спасибо, что вѣришь… Всю жизнь отдамъ, чтобы сдѣлать тебя счастливымъ…

Они отошли и сѣли въ уголокъ.

– Бабушка проститъ, думаешь? – спросила Вѣра.

– Надѣюсь… А если не проститъ, такъ Богъ съ нею!…

– Мнѣ было бы тяжело, – я очень полюбила ее, мнѣ жаль ее… А кромѣ того…

Она не договорила.

– Что? – спросилъ Салатинъ.

– Да, вѣдь, у меня ничего нѣтъ, мы нищіе…

– И тебѣ не грѣхъ это говорить? – съ упрекомъ воскликнулъ Салатинъ. – Я, вѣдь, не партію дѣлаю… Я, вѣдь, женюсь не по разсчету и мнѣ ничего не надо… У меня есть достаточно, но если бъ и ничего не было, такъ я не задумался-бы жениться на тебѣ. Бракъ по любви, по влеченію благословляется Богомъ, a мужъ при такомъ бракѣ становится энергичнымъ, предпріимчивымъ, трудолюбивымъ и является благосостояніе… Я даже счастливъ буду, если мнѣ придется сдѣлать для тебя все на мои средства… Съ какимъ бы восторгомъ я заботился о каждой вещицѣ, которая нужна тебѣ, съ какою любовью выбиралъ бы все это!…

– Милый, какъ ты меня любишь!…

– Очень, очень люблю, Вѣрочка!…

– За что?… Ты, вѣдь, совсѣмъ не знаешь меня…

– To есть хочешь сказать, что я не изучалъ тебя втеченіи нѣсколькихъ мѣсяцевъ?… Надо ли это?… Мнѣ думается, что иногда можно изучить человѣка въ одинъ часъ. Я вѣрю, что судьба, соединяя двухъ людей, открываетъ имъ „умственныя очи“ и они видятъ все, какъ въ увеличительное стекло, и все узнаютъ… Тутъ именно судьба, моя милая Вѣра!… Сколько видалъ я дѣвушекъ и ни къ одной не влекло меня, – почему?… Мнѣ сватали невѣстъ, я знакомился съ ними и уходилъ съ закрытымъ для любви сердцемъ. A тебя я полюбилъ, лишь только узналъ, что ты дѣвушка… И люблю, люблю!… Буду всегда любить!…

Степанида Аркадьевна загремѣла въ сосѣдней комнатѣ посудою.

– Степанида Аркадьевна, я чаю хочу, я не пилъ его сегодня! – крикнулъ Салатинъ.

– Несу, батюшка, несу, готовъ самоварчикъ-то!…

– И ѣсть я хочу, Степанида Аркадьевна!… Нѣтъ ли тутъ порядочнаго трактира?… Я послалъ бы зачѣмъ-нибудь дворника…

– Ишь, привыкли вы къ трактирамъ-то, люди торговые!… Я и безъ трактира все приготовила… Пирожковъ вамъ изжарила, яичекъ сварила, грибковъ въ сметанкѣ нажарила…

На столѣ закипѣлъ самоваръ, а вокругъ его появилось множество всякихъ тарелочекъ съ закусками: горячіе пирожки съ морковью и яицами, сковородка жареныхъ грибовъ.

Никогда въ жизни не ѣлъ съ такимъ аппетитомъ Салатинъ.

– Ну, теперь къ бабушкѣ! – сказалъ Салатинъ, позавтракавъ и напившись чаю. – Часа черезъ два я буду у васъ…

Провожая, Вѣра перекрестила его.

____________________

Въ домѣ Ольги Осиповны было печально и смутно, именно – смутно.

Старушка все безпокоилась о „внукѣ“ и бранила Николая Васильевича на чемъ свѣтъ стоитъ, какъ за то, что онъ былъ виновникомъ „несчастія“, такъ и за то, что онъ не ѣдетъ съ извѣстіемъ о состояніи Васи…

– Обѣщалъ путаникъ чѣмъ свѣтъ пріѣхать, а до полдня и глазъ не кажетъ! – ворчала старушка. – Искалѣчилъ мальчика, оглашенный, и знать не хочетъ!… He отдамъ я ему Васю, ну, его къ нечистому!… Всѣ эти мужчины на одинъ ладъ, всѣ путаники!…

– Можетъ и Bacя такой будетъ! – замѣтила Анна Игнатьевна. – Лучше бы ему дѣвочкою родиться, мамаша…

– Да ужъ, пожалуй, что такъ… Строгость нужна, строгость, драть ихъ слѣдуетъ, пока выше коломенской версты не вырасли!… А мы вотъ не деремъ, – слабы стали… Будь-ка я прежняя, такъ я-бы Васю то на обѣ корки отодрала, чтобъ безъ спросу не уѣзжалъ, да посмирнѣе былъ, а я вотъ жду его не дождусь, и обнимать да цѣловать стану!… Размякло сердце у людей, не стало крѣпости да строгости, не стало!…

Анна Игнатьевна похаживала изъ комнаты въ комнату, забывъ причесаться, угрюмая озобоченная…

А тутъ еще Настенька пришла и нагнала на нее тоску своими причитаніями, и угрозами.

– Все теперь узнается, все! – съ тоскою говорила „модная дѣвица“. – И узналось ужъ… Вѣрка ваша теперь и про деньги выболтаетъ…

– Выболтаетъ!… – не безъ злорадства согласилась Анна Игнатьевна.

– Ну, и пущай!… Я отопрусь, на меня уликъ никакихъ нѣтъ. Ее же за клевету къ отвѣтственности притянутъ…

– Судьи правду узнаютъ!… – замѣтила Анна Игнатьевна.

– А узнаютъ, такъ и вамъ съ дочкою не поздоровится!… За это, милая моя, по головкѣ не погладятъ!… Посидите въ острогѣ съ доченькой-то…

– И тебя туда-же…

– За что?

– А хоть-бы за то, что ты Вѣру красть заставляла…

– А доказательство гдѣ?

– Найдутъ… Спросятъ: на какія деньги ты себѣ всякіе наряды да балаболки покупала?… Попадемъ, такъ всѣ попадемъ…

Настеньку душила злоба, и попадись ей теперь Вѣра, она кинулась-бы на нее съ кулаками, вцѣпилась-бы въ нее зубами…

Анна Игнатьевна ходила-ходила, слушала-слущала шипѣнье Настеньки… да и разсказала ей все, что сообщилъ вчера вечеромъ Николай Васильевичъ.

Настенька позеленѣла вся.

– А, вотъ оно что!… – проговорила она, стискивая руки.

– Да, голубушка, вотъ оно что… – сказала Анна Игнатьевна. – Наша пѣсенка спѣта…

– А Вѣра… Вѣра счастлива будетъ?…

– Должно быть, такъ…

– Нѣтъ!…

Настенька вскочила.

– He бывать этому, не бывать!… Если бабушка не растерзаетъ ее за это, такъ я… я задушу ее!…

– Образумься, глупая! – остановила ее Анна Игнатьевна. – Аль погибели своей хочешь?…

– И погибну, и погибну… а ей жить не дамъ, нѣтъ!…

„Модная дѣвица“ упала головой на столъ, зарыдала, забилась вся, но этимъ и кончилось все.

Мелкая, слабая натура „модной дѣвицы“ была не способна на какое-нибудь смѣлое рѣшеніе и за первымъ припадкомъ бѣшенства, злобы, безумія наступила реакція…

Настенька только струсила и упала духомъ. Она принялась умолять Анну Игнатьевну не губить ее, просила вымолить прощенье у Вѣры и даже обѣщала вернуть часть похищенныхъ денегъ, лишь-бы только не было суда, лишь-бы не привлекли ее къ отвѣтственности…

Успокоенная Анною Игнатьевной, она ушла домой и просила написать ей про окончаніе „исторіи“.

Часу во второмъ пріѣхалъ Салатинъ.

– Мамаша ждала васъ, считая секунды, и теперь прилегла уснуть. Она не спала всю ночь! – сказала ему Анна Игнатьевна. – Ахъ, еслибъ она спала долго-долго!… Если бъ она… не просыпалась никогда!…

– Господь съ вами! – воскликнулъ Салатинъ. – Вѣдь, она ваша мать…

– Я боюсь очень… Она будетъ способна на все, когда узнаетъ страшный обманъ… Она растерзаетъ меня!…

Въ комнату вошла горничная.

– Николай Васильевичъ! – сказала она, – Ольга Осиповна проснулась и зовутъ васъ…

– Я уйду! – шепнула Салатину Анна Игнатьевна.

– Куда?

– Куда-нибудь… Пріѣзжайте въ Александровскій садъ сказать мнѣ все, я буду ждать васъ тамъ…

– Хорошо, какъ вамъ угодно…

Салатинъ отправился къ старухѣ.

XXII.

На Ольгу Осиповну разсказъ Салатина произвелъ сильное, потрясающее впечатлѣніе.

Анна Игнатьевна хорошо сдѣлала, что ушла изъ дому; останься она, ей-бы не сдобровать.

– Гдѣ она?… Гдѣ… потаскушка-то эта? – съ бѣшенствомъ крикнула старуха, когда Салатинъ разсказалъ ей все. – Подайте мнѣ ее, подайте!…

Старуха схватила толстую палку, съ которою хаживала, когда у нея разыгрывался ревматизмъ.

– Позвать мнѣ eel… Эй, кто тамъ есть?… Анну ко мнѣ позвать!…

Салатинъ сказалъ, что Анна Игнатьевна ушла и ждетъ у него въ домѣ рѣшенія своей участи и милости матери.

– А, ушла она?… Ну, и хорошо сдѣлала, я-бъ на ней мѣста живого не оставила, я-бъ ее, можетъ, убила до смерти… Ушла?… Ну, и пусть… Навсегда ужъ теперь, на вѣки!… не хочу ее видѣть…

– Ольга Осиповна…

– He хочу! – дико вскрикнула старуха. – Будь она прок…

Старуха не произнесла страшнаго слова, остановилась и, взглянувъ на иконы, перекрестилась.

– He хочу проклинать ee! – проговорила она. – He беру на душу этого грѣха великаго и не лишаю ее материнской молитвы моей, но видѣть ее не хочу ни сегодня, ни во всю мою жизнь… He допущу и къ смертному одру моему!… He допущу!… Благословлю ее заочно, а къ себѣ не допущу… He было во всемъ роду нашемъ развратницъ и беззаконницъ! Она срамъ на весь родъ нашъ пустила и нѣтъ ей моей милости… Завтра-же духовную сдѣлаю, все добро свое распишу, а ей гроша не дамъ, тряпки не дамъ!… Если придетъ за кускомъ хлѣба, съ голоду умирая, и тогда не дамъ ей этого куска!…

Старуха въ изнеможеніи опустилась на кресло; костыль выпалъ изъ ея рукъ.

– Нѣтъ у меня и внучки! – проговорила она.

– Вѣра чѣмъ виновата? – робко спросилъ Салатинъ. – Ей не надо вашихъ денегъ, она проживетъ и безъ нихъ, но она нуждается въ вашей ласкѣ… Она любитъ васъ…

Салатинъ не говорилъ пока, что онъ женихъ Вѣры, приберегая это извѣстіе, какъ резервъ.

– Любитъ? – переспросила старуха. – Ха, ха, ха!… Очень любитъ!… Вмѣстѣ съ матерью обманно вошла въ домъ мой, самозванка!… дурачила, насмѣхалась… Хороша любовь!…