Эрнст Кренкель - RAEM — мои позывные

• Название: RAEM — мои позывные
• Автор: Эрнст Кренкель
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1973

Известный полярник, Герой Советского Союза Э.Т. Кренкель рассказывает в своих воспоминаниях о героических этапах освоения Арктики. Автор книги участвовал в походах «Сибирякова» и «Челюскина» с О.Ю. Шмидтом и В.И. Ворониным, летал на дирижабле «Цеппелин» с Умберто Нобиле, дрейфовал на льдинах с «лагерем Шмидта» и с первой советской станцией «Северный полюс», возглавляемой И.Д. Папаниным, зимовал на маленьких полярных островах. Интересны его встречи с лётчиками Чкаловым, Леваневским, Водопьяновым, Молоковым, с учёными Бонч-Бруевичем, Визе, Самойловичем, с отважными полярниками и моряками.

Книга насыщена колоритными подробностями и вся пронизана добрым юмором.

---

Долго и упорно мы собирались в дорогу. На третьем этаже старого Гостиного двора в Рыбном переулке в маленькой комнате помещался штаб экспедиции. В соседних комнатах стучат машинки, щелкают арифмометры, снуют посетители. Обычная жизнь обычного учреждения, каких в Москве немало. Однако эта привычная канцелярская жизнь иногда нарушается. На узкой лестнице со стертыми от времени каменными ступенями нет да нет, создаются пробки. Лестничное движение обычно нарушаем мы, когда тащим нашу меховую одежду. Одежда добротная. Она производит впечатление. Посетители, встречающиеся на нашем пути, единодушно одобряют ее качество:

— В таких одежках не замерзнешь и на Северном полюсе!

Сами того не ведая, они попадают в цель. Но мы помалкиваем. Об экспедиции на Северный полюс пока знают немногие, и нам не велено особенно распространяться.

А одежда и впрямь хороша. Весь опыт предыдущих арктических экспедиций, как отечественных, так и иностранных, использован для того, чтобы одеть нас наилучшим образом. В нашем гардеробе егерское и шелковое белье, шерстяные и меховые чулки, огромные валенки, высокие горные ботинки со шнуровкой, сапоги, меховые рубашки, шерстяные свитера, легкие шапки из пыжикового меха, по пять пар самых разных рукавиц на брата.

По мере выполнения заказов на одежду, приборам и экспедиционному снаряжению в маленькой комнатке становится все теснее и теснее. Груды меховой одежды, образцы тары, бинокли, ножи, табак, керосиновые печи, посуда, обувь, белье, фотоаппараты, оружие придают комнате вид не то филиала Мосторга, не то военного лагеря.

Старая истина гласит, что тщательная подготовка — это три четверти успеха. На дрейфующем льду надо не только жить, хотя бы с минимальными удобствами, но и работать. Трудно сказать, на что следует больше всего обратить внимание. Для того чтобы работать, надо быть сытым и одетым. Для того чтобы дать о себе знать, должны безупречно работать астрономические приборы и радиостанция…

В таком деле, как экспедиция на полюс, со стороны видна лишь героика. На самом деле — это настойчивая работа. Продумать надо все мельчайшие детали жизни. Нужно знать, где и что можно заказать. Книжка экспедиции с перечнем телефонов содержит номера от Госплана СССР до мастерской валенок. Все снаряжение должно отвечать самым строгим требованиям.

Наше обиталище — палатка — просто шедевр. Даже палаткой это чудо называть не хочется. К нему больше подошло бы название домик. Основа этого домика — легкий каркас из дюралюминиевых труб.

На каркас надевались три чехла. Первый — из легкой прорезиненной ткани. Второй — неповторимой красоты, по существу это было голубое, шелковое, стеганое одеяло. На изготовление его и наших, также шелковых, спальных пижам, которыми мы, кстати говоря, и не очень-то пользовались, ушло 17 (!!) килограммов гагачьего пуха. Старушки монахини в артели, где все это шилось, умилялись: точь-в-точь такие одеяла шили когда-то купеческим дочкам в приданое. И, наконец, третий чехол — черный брезент, пропитанный водоотталкивающим составом, и надпись: «СССР. Дрейфующая экспедиция Главсевморпути 1937 года». С торцовой части домика — серп, молот и звезда.

Три метра семьдесят сантиметров длины, два семьдесят ширины и два метра высоты — таковы были габариты нашего домика, любовно и продуманно изготовленного в одном из цехов завода «Каучук». В окнах — стекла из небьющейся пластмассы. Мы должны были быть готовыми к трещинам и торошению. Создатели нашего домика гордились тем, что вес домика не превышал 160 килограммов, и утверждали, что мы просто можем на руках унести свое жилье на другое место.

Как жаль, что ученые еще не выдумали питательных пилюль. Почти треть всего нашего груза составляло продовольствие. Бессмысленно было бы везти его в обычной таре. Мы получили запаянные жестяные банки весом 44 килограмма каждая. Такая банка — на четверых на десять дней. В институте инженеров общественного питания ничуть не удивились, когда Папанин, придя к директору института М. Белякову, сказал: — Обеспечьте нас обедом на два года! Так был принят заказ на наши банки. Содержимое было достаточно разнообразным. Желтая, твердая как камень плитка — порция горохового супа. Такая же плитка, но красная, — кисель. Специальные конфеты из шиповника содержат большое количество витамина «С». В виде брикетов представлены кофе, чай, какао. Яйца и молоко — в порошке. Сухари с тридцатипроцентным содержанием мясного порошка. Куда ни ткнись, повсюду калории и витамины. Пять тысяч кур прекратили свое земное существование, чтобы в сушеном порошкообразном виде лететь на полюс.

Но куда сложнее, нежели технику, одежду и питание, было подготовить людей. Нам нужно было быть мастерами на все руки. У каждого из нас должна была быть вторая профессия, умение в нужный момент помочь товарищу или заменить его, если почему-либо он выйдет из строя.

Федоров должен был стать моим дублером. Нам с Папаниным выпали обязанности и метеоролога и механика. Всем четверым предстояло крутить лебедку при подъеме с глубины проб воды и всякой живности для Ширшова. Подготовка шла полным ходом, а один вопрос, немаловажный для нас, так и оставался нерешённым: как будет представлена в нашем ледовом лагере медицина? Полтора года (экспедиция была запланирована именно на этот срок) без доктора… Стали обсуждать: что же делать? Первая мысль — взять пятого человека. Конечно, можно было бы подобрать легонького врача, килограмм на пятьдесят живого веса. Но тогда палатка должна быть больше, одежда, продовольствие тяжелее и так далее… Мы не укладывались в жесткий лимит: десять тонн и ни килограмма больше. Арифметика не получалась.

Что же делать? Выход один — врачом должен стать кто-то из нас. Добровольцев не нашлось. Прикинули и решили: больше всего к лицу это Ширшову. Он гидробиолог, а гидробиология и медицина — почти одно и то же.

Петра Петровича откомандировали в Государственный институт усовершенствования врачей. Началась работа по программе, которую составил для Ширшова его наставник — доктор А. Чечулин: изучить болезни, наиболее распространенные в Арктике, освоить диагностику, так как, прежде чем лечить, надо хотя бы как-нибудь разобраться, от чего лечишь.

Сначала обучение фельдшерскому искусству — практика по уходу за ранами, умение делать инъекции и, наконец, хирургия. Петру Петровичу давали куски мяса, кривую хирургическую иглу, кетгут, и он сшивал эти куски, затем вскрывал фурункулы, останавливал кровотечения. А хирурги заставили его еще, и попрактиковаться на трупах, где ученик ампутировал пальцы, кисти рук, ноги.

И все же воспринимали мы Петра Петровича как медика с известным подозрением. Серьезность его занятий стала нам известна позднее. Тогда же, возвращаясь из клиник, Ширшов больше рассказывал нам о безмерных достоинствах одной из сестер, удивительно красивой блондинки. Что же касается его хирургической практики, то речь Петра Петровича была впечатляющей:

— Ребята, я теперь запросто могу оттяпать вам и руки и ноги. Но не хотел бы, чтобы моя первая помощь стала для кого-нибудь из вас и последней!

Мы оценили самокритичность нашего доктора и понимали, что лучше обходиться без его помощи. Эта убежденность помогла нам продержаться.

13 февраля, ровно через год (день в день) Шмидта опять вызвали в Кремль. Его сообщение слушали Сталин и другие члены Политбюро. Я обращаю внимание на этот факт, так как десятилетие, начавшееся в 1930 году, свидетельствовало о том, что та буйная Арктика, похожая на Запорожскую Сечь, с которой я столкнулся в дни моей юности, уже осталась далеко позади. Поход «Сибирякова», поход «Челюскина», экспедиция на полюс и другие полярные предприятия тех лет свидетельствовали, что случайность, неорганизованность, надежда на случай — это уже история. Сегодняшний день — точные расчеты, сделанные во всеоружии науки, тщательно отобранные люди, сложные задачи, поставленные перед нами.

Как вспоминал впоследствии Шмидт, доклад в Кремле пришлось делать обстоятельно, решая по ходу совещания ряд немаловажных вопросов. Большое внимание уделялось личностям — начиная от начальника экспедиции до младших специалистов. Только здесь, на этом совещании, Шмидту было разрешено личное участие в экспедиции. Поначалу Отто Юльевича не хотели пускать на полюс. Конечно, руководить экспедицией будет Шмидт. Но зачем же лететь самому? Как доказывал на этом совещании Ворошилов, уровень связи позволяет руководить экспедицией из Москвы.

Разумеется, Шмидт сопротивлялся такому решению, как мог. В ход пошла самая различная аргументация, и Отто Юльевич сумел отстоять свои желания. Он полетел.

Затем Шмидт подробно охарактеризовал всех членов летного отряда экспедиции. Сталин спросил: почему среди летчиков нет Леваневского? Шмидт разъяснил, что Леваневский в Америке и просто не успеет принять участие в экспедиции.