Эрнст Кренкель - RAEM — мои позывные

• Название: RAEM — мои позывные
• Автор: Эрнст Кренкель
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1973

Известный полярник, Герой Советского Союза Э.Т. Кренкель рассказывает в своих воспоминаниях о героических этапах освоения Арктики. Автор книги участвовал в походах «Сибирякова» и «Челюскина» с О.Ю. Шмидтом и В.И. Ворониным, летал на дирижабле «Цеппелин» с Умберто Нобиле, дрейфовал на льдинах с «лагерем Шмидта» и с первой советской станцией «Северный полюс», возглавляемой И.Д. Папаниным, зимовал на маленьких полярных островах. Интересны его встречи с лётчиками Чкаловым, Леваневским, Водопьяновым, Молоковым, с учёными Бонч-Бруевичем, Визе, Самойловичем, с отважными полярниками и моряками.

Книга насыщена колоритными подробностями и вся пронизана добрым юмором.

---

Узнав о благополучной посадке на острове Удд, мы мысленно поздравили наших летчиков и немедленно завалились отсыпаться.

Неожиданно на нас свалилась беда. В середине июля начал как-то странно киснуть мой товарищ. Однажды ночью как-то не спалось, и я услышал в мертвой тишине домика какие-то странные звуки. Мехреньгин плакал. Ну так, как плачут обычно мужчины — без слез, не голосом, а так… кряхтел и кашлял. Настойчиво стал выпытывать причину.

— Да вот уже пятый день с ногой что-то неладно. — Снимай штаны. Покажи ногу.

От пятки до колена вся левая нога была сине-багровой. В ненапряженном состоянии — тверда, как полено, а от ходьбы к вечеру сильно опухает и чувствуется сильный жар. От нажатия пальцем остаются ямки. А так все тело чистое и десны в порядке.

Версия Мехреньгина, что он зашиб ногу месяц тому назад, показалась мне не очень убедительной. Через несколько дней синева поднялась выше, и теперь вся нога до бедра походила на огромный кровоподтек.

Послал Мехреньгина наводить порядок в складе. Мне надо было с глазу на глаз побеседовать с Александрой Петровной Анохиной, врачом-хирургом на острове Уединения.

Кратко сообщил признаки, и последовал такой же краткий диагноз: цинга!

— Александра Петровна, родненькая, что же делать? — Делайте согревающие компрессы. А что-нибудь свежее, какие-нибудь витамины есть?

— Нет, ничего нет. Вот только мясо. Ни одной травинки и ничего зеленого на наших камнях нет, а то бы стали жевать.

Александра Петровна долго расспрашивала о возможных витаминах. Вот чего нет, так нет. Нет витаминов. И все же они нашлись. Долго Александра Петровна смеялась над моей серостью. Уточнялся вопрос, есть ли у нас горох.

Мне в популярной форме было объяснено, что лущеный горох не годится. На наше счастье, в складе было ведро с нелущеным горохом. Весь вопрос; не пострадали ли зародыши от мороза? В сите, на мокрой тряпке в теплом месте мы проращивали очередную порцию гороха до сантиметровых ростков. Почти видно было, как там копошатся витамины. Жевали в день по стакану гороха, и по ассоциации приходили мысли о пиве, но его не было. За компанию ел горох и я, а через десять дней моя правая нога была точно такой же красивой, как у Мехреньгина левая.

Вот мы оба и зацинговали. Обычно кровоточат десны и шатаются зубы. У нас была какая-то особая цинга — ударила по ногам.

Убили очередного, одиннадцатого по счету, медведя. Был он небольшим, двухгодовалым. Тащить его пришлось метров двести. То, что раньше мы делали запросто, теперь давалось с трудом.

Одышка, головокружение и слабость были верными признаками цинги. И витаминной крови не удалось попить — прострелили желчный пузырь.

До смены оставалось два месяца. Надо как-то дотянуть и не отправиться к праотцам. Тревожило и другое: в каком виде я заявлюсь в Москву? Могут вежливо сказать, что полюс — это не место для инвалидов.

Мы строго соблюдали лечебный режим, ели сырое мясо, с отвращением жевали горох и двигались, несмотря на боль в ногах и одышку. Каждый день по шуршащей гальке нашего пятачка, хромая, брели к высокому плато нашего острова. Высота в четыре метра казалась нам тяжелой. Потом брели по ровному месту два километра и доходили до брошенного когда-то ржавого бидона. Это был наш контрольный пункт. Правилом было ногой, конечно здоровой, пнуть ни в чем не повинный бидон и «обложить» его. Потом садились, отдыхали, курили и молча смотрели на юг. Там где-то идет жизнь, плывут корабли, а мы — двое доходяг — занимаемся вынужденным променадом. Затем молча брели обратно. Вспомнилась строчка: «Во Францию два гренадера из русского плена брели». И вид у нас был ничуть не лучше, чем у этих гренадеров.

В июле началась навигация. Эфир бурлил новостями. Если мы не слышали интересную новость, соседи, естественно, нам ее сообщали. Год 1936 был тяжелым в ледовом отношении. Три больших каравана судов — два с запада и одна с востока — в районе мыса Челюскин уткнулись в еще невскрывшийся пролив Вилькицкого. Ледоколы пытаются форсировать десятибалльный лед, но тщетно. Топчется вся эта армада, тычась в различных направлениях. Иногда просто стоят из-за густого тумана. Летчики делают все возможное, а подчас и невозможное, чтобы ледовой разведкой помочь кораблям.

На «Литке» — сам Отто Юльевич.

Иногда мы подслушивали его переговоры с капитанами и летчиками. Интересно бы знать, умеет ли Отто Юльевич вообще волноваться и нервничать. Что-то не похоже на это.

Восьмого августа «Сибиряков» вышел из Архангельска. Он имел задание: завезти грузы и произвести смену полярников на Уединении, Домашнем и Оловянном.

8 августа у нас обильно выпал снег, и пейзаж стал опять зимним.

18 августа была последняя медвежья охота. Привожу мою дневниковую запись: «Мехреньгин растолкал меня. Со стороны острова шла медведица с двумя большими медвежатами. В окно было видно медленное шествие. Маленькие интересовались радиомачтой и поиграли с ящиком. Мы вышли, и они идут прямо к нам. С первого выстрела уложили медведицу. Медвежата вроде как хотят бежать, но поджидают маму. Это решило их участь. Шкуры хорошие».

Эх, и дернуло нас убивать их. Лучше бы отпустить. Намучились с ними страшно. Кружится голова, болят ноги, колени. Трясутся руки. У нас обоих опухли лица и руки. Ну да, ее величество цинга. А у меня еще какой-то непонятный озноб. Дома было плюс 24 градуса тепла, а я три часа сидел в полушубке и дул горячий чай.

Через десять дней «Сибиряков» добрался до Уединения. Тоже не совсем удачно. Пришлось команде за полтора километра груз тащить по льду к острову.

Хороший знакомый по «Сибирякову» и «Челюскину», ныне уже капитан Михаил Марков сообщил мне о посылке от Наташи. Сообщалось, что в посылке что-то булькает. Это хорошо! И письмо везет. Такое толстое, что отроду таких не возил.

Шмидт дал указание прекратить выгрузку, забрать старую смену и идти «Сибирякову» на разведку, чтобы помочь застрявшим караванам. Вот тут-то и началось! То туман, то «Сибиряков» застрял во льду, а время идет и идет.

Мы знали, что наш вид цинги должен кончиться внутренними кровоизлияниями. Вопрос стоял просто: что раньше — то ли «Сибиряков», то ли сосуды полопаются. А горох уже съеден…

Как ни печально, но пришлось готовиться к худшему варианту. Сделали электроосвещение от аккумуляторов. В ночные часы стадо уже темнеть. Керосина не было. Правда, повесили только одну лампочку. Аккумуляторы тоже надо беречь.

Не скрою — со шкурным интересом следили за «Сибиряковым». Капитохин и Александра Петровна были уже на корабле и, сообщая всякие новости с Большой земли, как-то старались развеселить нас.

Как на ладони, были все перипетии и осложнения большого количества кораблей. Мы отлично понимали, что трещат большие планы, сотни и тысячи людей ждут необходимого оборудования, простаивают в тумане и льдах корабли, а тут мы двое со своей цингой путаемся под ногами. Мы все это отлично понимали, но легче нам от этого не было.

На душе очень погано. Но нас двоих не забыли. Шмидту каким-то образом стало известно наше положение, хотя мы сами ему не писали и вообще не скулили. «Дорогой друг, надеюсь вас скоро увидеть. Шмидт». Через две недели «Сибиряков» закончил разведку, караваны двинулись по назначению. К этому времени у нас открылась большая вода, хотя лед и маячил на горизонте.

С материка радиограмма: «По распоряжению Шмидта вас снимаем самолетом. Подготовьтесь».

Ну, как же так? На «Сибирякове» идет смена. Надо же сдать станцию как положено, честь по чести.

Началась торговля с летчиками и пристальное наблюдение за горизонтом. Капитохин сообщает: работаем в тяжелом льду, продвигаемся медленно.

Выдалась чудесная погода и у нас и у летчиков. Вот они и говорят: такие дни бывают редко, да и вода для посадки гидроплана бывает не всегда.

Чуть ли не слезно умолял подождать несколько часов. И, наконец, ура! На далеком горизонте в сильный бинокль мы увидели долгожданные тонюсенькие черточки — мачты корабля.

Дальше было очень просто. Разве что прослезились, обнимаясь с добрыми друзьями. Сдача станции заняла всего несколько часов. Нам приходилось отпихиваться от чересчур сердобольных людей. На корабле нас встретили с мужской лаской: папиросы, водка, письма и посылка от жены. Неотлагательно приступили к изгнанию цинги. Отличное средство от цинги, рекомендованное Джеком Лондоном, тертая сырая картошка. По три стакана в день мы пили эту несусветную пакость.

К мысу Оловянному нас не пустил лед. На две недели мы застряли на далеких подступах в ледяной ловушке. Пришлось просить помощи, и нас вытащил «Ермак» — дедушка русского ледокольного флота.

Капитан «Ермака» Владимир Иванович Воронин послал Кремеру и Голубеву радиограмму: «Понимаю и сочувствую вашему положению. Рисковать двумя кораблями не могу. Мы уходим». Жаль было наших товарищей. Вот мы благополучно выскочили и уходим, а они остаются вдвоем на второй год зимовки на стахановской вахте.