Эрнст Кренкель - RAEM — мои позывные

• Название: RAEM — мои позывные
• Автор: Эрнст Кренкель
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1973

Известный полярник, Герой Советского Союза Э.Т. Кренкель рассказывает в своих воспоминаниях о героических этапах освоения Арктики. Автор книги участвовал в походах «Сибирякова» и «Челюскина» с О.Ю. Шмидтом и В.И. Ворониным, летал на дирижабле «Цеппелин» с Умберто Нобиле, дрейфовал на льдинах с «лагерем Шмидта» и с первой советской станцией «Северный полюс», возглавляемой И.Д. Папаниным, зимовал на маленьких полярных островах. Интересны его встречи с лётчиками Чкаловым, Леваневским, Водопьяновым, Молоковым, с учёными Бонч-Бруевичем, Визе, Самойловичем, с отважными полярниками и моряками.

Книга насыщена колоритными подробностями и вся пронизана добрым юмором.

---

В непогоду, когда в трубе бренчали вьюшки и горсти снега стучали в окно, а бедняга Кремер в кромешной тьме и снежной круговерти брел на метеоплощадку, мы занимались обдиранием песцов. Надрез по внутренней стороне задних лапок, — затем туда просовывается рука и с треском отдирается мездра от тушки. Шкурка снимается как чулок и сушится на пяльцах. Впереди еще много работы по очистке.

Милые модницы и не подозревают, что о каждом песце можно написать целый рассказ.

* * *

Круглосуточная ночь тянулась однообразно, но мы не скучали. У нас, четверых здоровых мужчин, не было времени для скуки, тем более для всяких утонченных переживаний и эмоций. Работа и условия ее нам нравились. Лучшего мы и не желали.

С нетерпением ожидали очередного новолуния, желательно с тихой и безоблачной погодой, при которой можно свободно читать вне дома. Сохранился фотоснимок нашего дома, сделанный при полной луне. Выдержка — целых двенадцать минут. Видны все камешки и мельчайшие детали. Уютно светится окно. Единственный недостаток — луна не выдержала такого издевательства и за двенадцать минут на снимке стала похожей на длинный парниковый огурец.

Выходные дни ничем не отличались от будничных. Зато мы радостно отмечали большие праздники, Даты и дни рождений. Так незаметно подошел и мой день рождения. Все капитально помылись, побрились и облачились в городские одежды.

Стало семейной традицией, что моя жена при отправке на очередную зимовку или экспедицию вручала мне плотно упакованный пакет: вскрыть 24 декабря, ровно в шесть часов вечера. Обычно это была картонная коробка от обуви. На этот раз была использована квадратная коробка, обклеенная бумагой с названием давно исчезнувшей кондитерской фирмы Эйнем.

В нашем доме все было на виду и при всем желании никак нельзя было уединиться. Вопрос решился просто и четко: «Ребятки, не мешайте. Буду открывать женин подарок». Все люди одинаковы, и у всех бывают минуты, когда надо быть в одиночестве. Сев в углу на свою койку, стал развязывать — именно развязывать, а не резать — тугие узелки бечевки. И веревочка из дома, и эти узелки завязывали руки моей Наташеньки.

А вот и содержимое: несколько коробок хороших папирос «Золотое руно» для трубки, бутылка с кофейным ликером домашнего изготовления, несколько до сего времени неизвестных мне фотографий Наташи с детьми Ирой и Люсей и самое ценное — письмо.

Читаю письмо и старательно отворачиваю лицо. В эти минуты я беззащитен. Вероятно, по моему лицу можно было прочитать, как по открытой книге, — хочу домой! Возможно, и глаза были подозрительно влажными.

К вечернему чаю все получили по рюмочке ликера. Сначала был проведен краткий инструктаж: ребята, лакать этот божественный напиток, как водку, не полагается. Это дурной тон. Надо пригубить несколько капель и затем старательно языком размазывать их по небу, чтобы ощутить весь букет. Вот мы вчетвером размазывали и ощущали…

Было выдано каждому по одной хорошей папиросе. Содержимое посылки стало общим достоянием, и гомеопатические дозы радовали нас еще несколько недель.

Что же касается письма, то на следующий день я знал его уже наизусть, но это нисколько не мешало перечитывать его вновь и вновь. За тридевять земель, далеко-далеко живет самый верный и самый дорогой человек на белом свете.

Как известно, в жизни мужчины два очень серьезных шага — выбор профессии и выбор жены. Счастлив тот, кому повезет правильно решить эти вопросы раз и навсегда, на всю жизнь.

Полярники, как правило, хорошие мужья. Тут влияют и расстояния и разлука на долгие времена. Получается, что любовь прямо пропорциональна расстоянию. Если бы наши милые жены знали, как только одна мысль о них незримой теплотой греет и озаряет дни и часы разлуки!

По вопросу о выборе профессии я ничего путного посоветовать не могу. Пусть в этом деле помогают нашей молодежи дни открытых дверей и большая аудитория Политехнического музея с афишей: «Кем быть?»

В дни, когда гремело имя Валерия Чкалова, я старательно уговаривал славных мальчишек в школах — ради бога, не все становитесь летчиками. Это будет страшным бедствием для страны. Мы все умрем от голода, некому будет нас лечить, дома развалятся, кино прекратит свое существование, да и летать будет не на чем, исчезнут геологи, металлурги, нефтяники, конструкторы, слесари, инженеры и так далее. И второе — на ком жениться?

Один юноша обратился с этим вопросом к мудрецу: на блондинке или на брюнетке? Следует предпочесть голубые или карие глаза? Должна ли она быть высокой иди небольшого роста? Мудрец ответил — женись на любой. Хорошо мудрецам давать такие бесплатные советы. На самом деле все это значительно сложнее.

В горячке увлечения и влюбленности вряд ли кто-либо занимался детальным изучением анкетных данных своей избранницы. Просто надо быть счастливым. Мне повезло — оба шага я сделал удачно.

* * *

Работа по гидрологии показалась нам недостаточным вкладом в стахановское дело. Начальником управления полярных станций был челюскинец, хороший товарищ и хороший человек Иван Александрович Копусов.

После длительных разговоров, а подчас и споров, мы выработали программу действий, и вскоре Москва дала согласие на осуществление нашего плана.

К северо-западу в двухстах километрах от нас тянулась цепочка небольших островов, как бы форпостов Северной Земли. Осенью 1930 года к одному из этих островов пробился «Георгий Седов». Хорошо было бы добраться до неизвестной пока земли, но тяжелый лед и позднее время года не позволили этого сделать.

На одном из этих островов и зимовала знаменитая четверка Ушакова. В благодарность за гостеприимство по предложению С. Л. Журавлева (знаменитого Сереги) островок назвали Домашний. С 1934 года зимовка была законсервирована.

Наше предложение сводилось к следующему: Мехреньгина и меня самолеты доставят на Домашний, а Кремер и Голубев, останутся на мысе Оловянном. Четыре человека будут обслуживать не одну, а две полярные станции. Мы были так уверены в одобрении операции, что еще до получения ответа стали деятельно готовиться.

И тут и там обязательно должны быть представители двух специальностей: метеорологии и радио. Алексей Голубев, стал приучаться к работе с нашим небольшим двигателем, а мне предстояло под руководством Кремера постигнуть таинства метеорологии или, менее насыщенно, просто научиться делать метеонаблюдения.

Костя Зенков, этот «бродяга Севера», мой добрый знакомый по первой зимовке, оказался на одной из соседних с нами станций. Это было большой удачей. Костя был участником последней зимовки на Домашнем, и мы выкачивали у этого удачно подвернувшегося консультанта все необходимые сведения.

А знать нужно было многое. Мы рассчитывали, что вдвоем будем жить на Домашнем что-то около шести месяцев. Костя по памяти весьма приблизительно перечислил, какие продукты были оставлены, но твердо рассчитывать на эти воспоминания было опасно. Нужно было быть готовым к худшему варианту, чтобы не запеть потом Лазаря. Все же полтора года и дом, и имущество на Домашнем были безнадзорными. Черт его знает, что могло случиться: штормом раскрыть крышу, вообще смыть дом, стоящий на круглом пятачке из гальки. И, наконец, любопытные медведи. Если они забрались в склад или дом, то хорошего не жди.

Нам обещали дать два самолета, но предупредили: можно перебросить на Домашний двух человек и четыреста килограммов груза. Четыреста… не так уж много. Смастерили на всякий случай маленький передатчик, взяли приемник, положенные батареи и ручную динамомашину, кое-какую одежонку и продукты.

К середине марта мы были полностью готовы, но подводили внешние причины: то плохо проходили пробные полеты самолетов, то не задавалась погода. Наконец наступил день с хорошей летной погодой. Тормошу радиста и никак не могу понять причину задержки. Все же допек моего коллегу.

«Знаешь, один из летчиков нашел у своей жены в комоде флакон одеколона и выпил его. Рузов боится выпустить к вам».

Эка незадача! Надо же споткнуться об этот треклятый тройной одеколон!

«Дорогой Леонид Владимирович, давай не упустим погоду. Прошу немедленно направить к нам твоего изощренного эстета».

Через несколько часов самолеты благополучно сели у нас. Мешки с грузом были на месте. Погрузка шла быстро. Леша Голубев, оставался один в доме и, наблюдая в бинокль, сообщал подробности. Распрощался с Кремером и втиснулся в самолет опытного полярного летчика Мауно Линделя. Знакомы по «Сибирякову» и штурман Петров, и бортмеханик Игнатьев. На втором самолете с летчиком Батурой летел Мехреньгин.

Разбег, шлейф поднятого снега сияет всеми цветами радуги, быстро мелькает и исчезает из виду наш желтенький, еще не успевший потемнеть домик.

Прощай, мыс Оловянный, вперед к острову Домашнему!