Эрнст Кренкель - RAEM — мои позывные

• Название: RAEM — мои позывные
• Автор: Эрнст Кренкель
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1973

Известный полярник, Герой Советского Союза Э.Т. Кренкель рассказывает в своих воспоминаниях о героических этапах освоения Арктики. Автор книги участвовал в походах «Сибирякова» и «Челюскина» с О.Ю. Шмидтом и В.И. Ворониным, летал на дирижабле «Цеппелин» с Умберто Нобиле, дрейфовал на льдинах с «лагерем Шмидта» и с первой советской станцией «Северный полюс», возглавляемой И.Д. Папаниным, зимовал на маленьких полярных островах. Интересны его встречи с лётчиками Чкаловым, Леваневским, Водопьяновым, Молоковым, с учёными Бонч-Бруевичем, Визе, Самойловичем, с отважными полярниками и моряками.

Книга насыщена колоритными подробностями и вся пронизана добрым юмором.

---

С Ляпидевским в дальнейшем у нас сложились отличные отношения. Толя — милый, душевный и на редкость доброжелательный человек. Вот к кому подходит сравнение человека с математической дробью, числитель которой — мнение о нем окружающих, а знаменатель — мнение о самом себе.

Хорошо помню, как через пять лет после нашего спасения, в 1939 году, мы получали с Ляпидевским Золотые Звезды Героев Советского Союза. Дело в том, что звание Героя Советского Союза было учреждено 16 апреля 1934 года, а знак отличия — Золотая Звезда — появился в 1939 году. Судьба свела нас в один и тот же день в Кремле. На обороте каждой Золотой Звезды имеется очередной номер. Когда мы вышли из ворот Спасской башни на Красную площадь, я сказал:

— Толя, ты только подумай, Звезды будут получать еще тысячи людей. Все они, разглядывая номер на оборотной стороне, будут вспоминать тебя, потому что на твоей Звезде номер первый.

Ляпидевский улыбнулся и промолчал. Моя возвышенная тирада его явно смутила.

Когда мы возвращались из Арктики, Толю прозвали «дамским летчиком». Прозвали его так потому, что оп вывез из лагеря десять взрослых женщин и двух маленьких девочек, а прозвище пристало плотно еще и потому, что был Ляпидевский холост и любое красноречие бессильно описать то внимание, которым одаряла Героя номер один прекрасная половина рода человеческого. По непроверенным слухам, письма и нежные записки носили нашему Толе, чуть ли не бельевыми корзинами.

Меня обуревала черная зависть.

Однажды в одном из подмосковных городов группа челюскинцев, в том числе и Ляпидевский, чудным летним вечером выступала в зеленом театре. Все челюскинцы и местные власти — за столом на сцене. Напротив нас, на скамейках — зрители, в том числе и моя жена.

Стол президиума был длинным, и на противоположном от меня конце сидела красивая молодая женщина, секретарь городского комитета комсомола. Кто-то произносил очередную речь, и вдруг я вижу, как эта симпатичная молодая особа что-то пишет, а затем из рук в руки по столу президиума пошла записка, и странное дело — записка оказалась адресованной не Толе Ляпидевскому, а мне.

Не разворачивая записки, я с торжествующим лицом показал ее жене: вот, мол, не одному Толе получать записки от интересных женщин! Однако, прочитав записку, я свернул ее, положил в карман и постарался, чтобы по моему лицу жена не поняла, что в ней написано. На обратном пути жена учинила допрос:

— Что за записку прислала тебе эта красивая дамочка?

— Ай, ничего интересного…

Но жены остаются женами. Записку пришлось показать. Она была лаконична и впечатляюща:

«Товарищ Кренкель, пришлите мне, пожалуйста, папиросу!»

Да, соперничать с Толей Ляпидевским было не просто… На следующий день после приземления Ляпидевского «Правда» сообщила об этом скромно и коротко: положение дел по спасению обстояло так, что кричать «ура» было еще рано. Одновременно появилось сообщение Правительственной комиссии:

«Комиссия решила дополнительно отправить в Уэллен через Владивосток известного летчика Болотова с самолетом Т-4, имеющим небольшую посадочную скорость. До Владивостока Болотов проследует поездом, а дальше на пароходе».

Летчик Ф. Е. Болотов имел редкий по тому времени опыт, опыт трансатлантического перелёта в Америку через Тихий океан.

Этот нашумевший перелёт произошёл еще в 1929 году на самолете АНТ-4 «Страна Советов». Первый пилот С. А. Шестаков, второй Ф. Е. Болотов, штурман Б. В. Стерлигов и бортмеханик Д. В. Фуфаев пролетели над всей страной, затем над Тихим океаном. Последнюю часть пути на одном моторе, так как второй вышел из строя.

Вот этот драгоценный опыт Болотов и должен был использовать для спасения челюскинцев.

8 марта в «Правде» появилось сообщение о том, что на Аляске Гарри Блюнт, арктический летчик общества воздушных сообщений «Пасифик Аляска Эйруэйс», намерен вылететь на помощь челюскинцам. Я не случайно упоминаю об этом сообщении. В те времена советские полярные летчики не раз оказывали помощь американским коллегам. Когда начался поход «Челюскина», в попытке совершить кругосветное путешествие потерпел аварию американский пилот Маттерн. На помощь ему немедленно вылетел С. А. Леваневский, доставивший американца на Аляску. Погибшего Эйльсона разыскал другой наш полярный пилот — М. Т. Слепнев.

Неудивительно, что американцы, не принимавшие, как известно, участия в спасении экспедиции Нобиле, были полны желания оказать помощь челюскинцам. Кое-что даже было сделано, о чем речь впереди.

Эвакуация женщин и детей оказалась на редкость своевременной.

Спустя сутки новая трещина, словно по злому расчету, прошла точно под жилым бараком и разорвала его пополам.

Произошло это ночью. Тревога…

Сжатие объявило о себе скрипом. В кромешной темноте этот скрип производил угнетающее впечатление. Сначала казалось, что где-то визжит щенок, потом, что лает собака. Шумы нарастали. И обиженный щенок, и взрослый пес подавали голоса все громче. Иногда эти звуки перемежались ударами. Удары становились все ближе и ближе…

Это означало, что надвигающийся вал выжимает льдины и они, оказавшись на гребне вала, не удерживаясь, падают вниз, ломая двухметровый лед… Со скоростью медленно идущего человека, тупо и неодолимо, двигался этот разрушающий, не знающий пощады вал. Ледяная мясорубка, работавшая, как слепая, беспощадно страшная машина, способна была стереть в порошок все живое и мертвое. Вал рос. Его гребень достигал пяти-шести метров.

Падающие льдины, ломая лед, заставляли дрожать наше поле.

Внезапно сплошная темень осветилась каким-то таинственным сине-зеленым светом. Гигантский вал вдруг осветился изнутри, став похожим на исполинский бриллиант.

Это случилось вопреки законам природы, и мы сообразили, что не без нашего участия. Горели спички. Спички, как и положено, в полярных экспедициях, имели морскую упаковку — деревянный ящик, обшитый белой жестью с тщательно пропаянными швами. В эту тревожную ночь ящик со спичками попал в ледяную мясорубку и загорелся где-то глубоко в самой подошве ледяного вала. Минут пять-десять в глухую ночь мы слышали разноголосый хор льдин и видели освещенный вал, не суливший нам ничего доброго.

Пиротехническими эффектами дело не ограничилось. Трещина под бараком начала расходиться, что явно не располагало к промедлению. Не теряя драгоценных секунд, жители барака начали, как говорится в милицейских протоколах, «освобождать помещение». Освобождали в бодром темпе.

Расходясь, трещина превратила бы барак в груду обломков и сделала бы его совершенно непригодным для жилья, если бы не сметливость плотников. Наши строители не растерялись и успели перепилить стены. Барак разъехался на две половины, как театральная декорация.

Разделение барака на две половины выглядело не очень весело, но группа жителей барака, не пожелав переселиться в палатки, решила сделать одну из этих половин жилой. Поскольку трудно было предположить, что лед завершит разрушение, плотники зашили плоскость разлома досками. Аэролог Шпаковский, доктор Никитин и некоторые другие челюскинцы поселились в этом явно укороченном доме, на берегу трещины, через которую тут же был, воздвигнут мост в виде пары досок. В один из дней меня неожиданно вызвала Люда:

— Кренкель, ты давал сейчас SOS?

— Нет, а в чем дело?

— Сейчас какой-то американец давал твоими позывными SOS и знак вопроса. Я вызвала его, он ждет, а я решила немедленно запросить тебя.

— В лагере все спокойно. Никаких сигналов бедствия никто не давал. Поблагодари американца за внимание, но скажи ему, что чрезмерная услужливость опасна!

Карта, опубликованная 9 марта на страницах «Правды», свидетельствовала о напряженности работы Правительственной комиссии. Карта выглядела оперативной сводкой с холодного, морозного ледового фронта.

Со всех сторон нацеливались на лагерь Шмидта самолеты. С парохода «Смоленск» Каманин, Молоков, Пивенштейн, Бастанжиев, Фарих, с парохода «Сталинград» — Шостов и Шурыгин, из Хабаровска — Водопьянов, Голышев и Доронин, с мыса Северный — Куканов, с Уэллена — Ляпидевский, Чернявский, Конкин, с Аляски — Леваневский и Слепнев. Это было наступление, и если даже предположить, что при нем неизбежны потери, то все равно такое массовое применение авиации было многообещающим. Москва стремилась действовать наверняка.

Еще сообщалось, что Правительственной комиссии дано распоряжение направить во Владивосток для погрузки на подготавливаемый к походу на север третий пароход «Совет» несколько аэросаней.

Через неделю новая карта выглядела куда внушительнее. Далеко на север продвинулись пароходы «Смоленск» и «Сталинград». Готовился к выходу из Владивостока «Совет». Заканчивался ремонт ледореза «Литке» и ледокола «Красин». От Москвы на восток спешили аэросани и самолеты. На побережье уже около сотни собак деловито везли грузы и бензин.