Дэвид Чалмерс - Сознающий ум. В поисках фундаментальной теории

• Название: Сознающий ум. В поисках фундаментальной теории
• Автор: Дэвид Чалмерс
• Издательство: Книжный дом «ЛИБРОКОМ»
• Жанр: Психология
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-453-00045-6 , 978-5-397-03778-5

Эта книга, впервые опубликованная в 1996 году, стала одним из самых заметных философских трактатов конца XX века. В наши дни уже не удастся найти серьезных работ по проблеме сознания, в которых не было бы ссылок на Чалмерса.

«Сознающий ум» — увлекательный философский рассказ о глубочайших парадоксах и тайнах сознания. Это провокативная работа, в которой сделана попытка обосновать «натуралистический дуализм», исходя из тезиса автора о нефизической природе сознания и его зависимости от функциональных схем в мозге. Чалмерс также утверждает, что его теория открывает новые перспективы для интерпретации квантовой механики и позволяет говорить о возможности сознательных роботов.

Ясность изложения, смелость идей, изобретательность мысленных экспериментов, точность рассуждений и широкая эрудиция автора делают эту книгу настоящим подарком для всех, кто интересуется философией.

---

Существует множество и более конкретных характеристик опыта, которые также находят свое отражение в осведомленности. Наиболее очевидной из них является интенсивность опытных переживаний. Ясно, что эта интенсивность оказывает влияние на последующие процессы, так что она должна как-то репрезентироваться в структуре осведомленности. И впрямь, правдоподобным выглядит предположение, что интенсивность переживания напрямую соответствует той силе, с которой лежащая в его основании репрезентация стремиться играть контролирующую роль, задействуя ресурсы более поздних процессов (подумаем о различии интенсивной и слабой боли или всепоглощающей эмоции и фонового настроения). Другой такой характеристикой является разрешение переживаний, как, к примеру, в случае различия высокого разрешения в центре зрительного поля и низкого разрешения на его периферии. Вполне можно было бы ожидать, что оно будет отражаться в разрешении базовых репрезентаций, и мы обнаруживаем, что дело обстоит именно таким образом.

В общем, даже если опытные переживания в каком-то смысле «невыразимы», отношения между ними не таковы; мы не встречаем трудностей при обсуждении этих отношений — неважно, отношения ли это сходства и различия, геометрические отношения, отношения интенсивности и т. д. Как указывал Шлик (Schlick 1938), даже если содержание (внутреннее качество) опыта и не кажется напрямую передаваемым, его форма кажется таковой: я могу охарактеризовать отношение между переживанием красного и переживанием зеленого, пусть и не само красное и зеленое[144]. Поэтому мы должны ожидать, что эти отношения будут когнитивно репрезентированы, что мы, собственно говоря, и обнаруживаем. Сходства и различия опытных переживаний соответствуют сходствам и различиям, репрезентированным при осведомленности; геометрия опыта соответствует геометрии осведомленности и т. д. Если мы уточним понятие осведомленности в вышеуказанном ключе и получим, что состояния осведомленности всегда сопровождаются опытными состояниями, то вероятным окажется и наличие обратного структурного соответствия: структура, репрезентированная при осведомленности, отражается в структуре опыта.

Так что наряду с общим принципом — там, где есть сознание, имеется и осведомленность, и наоборот — мы располагаем и более конкретным принципом: структура сознания отражается структурой осведомленности, а структура осведомленности отражается структурой сознания. Я буду называть его принципом структурной когерентности[145]. Это важное и систематическое отношение между феноменологией и психологией, в конечном счете сводимое к отношению между феноменологией и базовыми физическими процессами. Мы еще увидим его многообразную пользу.

3. Еще о понятии осведомленности

Одним из самых интересных философских проектов в исследовании сознания является проект такого уточнения понятия осведомленности, при котором оно становится более совершенным психологическим коррелятом сознания. Согласно изначальной дефиниции, осведомленность лишь несовершенно соответствует сознанию, однако ее понятие можно уточнить так, чтобы справиться с проблемными случаями. В конечном счете, мы хотели бы найти такую характеристику психологического состояния, при которой была бы правдоподобной его повсеместная корреляция с сознательным опытом, по крайней мере, в известных нам случаях.

Первоначально я определил осведомленность как состояние, в котором некоторая информация доступна для вербального отчета и намеренного контроля за поведением. Соображения, связанные с пропозициональной осведомленностью при отсутствии опыта, навели на мысль об изменении этого понятия путем добавления требования прямого доступа. Возможны и другие модификации. Самая явная из них сопряжена с тем, что доступность для вербального отчета не является строго необходимой для сознательного опыта, на что указывают соображения, касающиеся опытных переживаний, имеющихся у млекопитающих, хотя при наличии языка она и может быть хорошим эвристическим критерием. Естественным будет изменить дефиницию осведомленности в таком ключе: это прямая доступность для глобального контроля. То есть субъект осведомлен о какой-то информации, если эта информация напрямую доступна для осуществления широкого спектра поведенческих процессов. Это позволяет говорить о возможности опытных переживаний у животных, отличных от человека, и хорошо сочетается с критерием отчета. В случаях, где об информации можно отчитаться, она, как правило, доступна для глобального контроля (в частности, для намеренной координации широкого спектра поведенческих актов). Обратный вывод не всегда верен (как явствует из случаев животного поведения), но, по крайней мере, если речь идет о субъектах, способных отчитаться о своем поведении, доступность информации для глобального контроля обычно означает доступность для отчета.

Конечно, этот уточняющий проект не может выходить за указанные пределы, так как у нас нет устройства для измерения опыта, которое позволило бы эмпирически подтвердить и уточнить эти гипотезы. Тем не менее в нашем собственном случае мы хорошо представляем, в каких состояниях мы располагаем опытными переживаниями, в каких — нет, и анализ того, что происходит в таких случаях, обычно позволяет нам давать функциональные характеристики подобных состояний. Так что размышление об отношении между опытом и функцией в известных нам случаях оказывается существенным подспорьем для нас. Мы могли бы также попробовать эмпирически уточнить эти гипотезы путем экспериментов от первого лица. К примеру, мы могли бы вызвать у себя какое-то функциональное состояние и посмотреть, какие у нас будут переживания. При небольшом содействии принципов гомогенности и достоверности мы можем делать выводы и на основе исследований аналогичных ситуаций у других.

Определенную роль может играть и эмпирическое рассмотрение более необычных случаев, к примеру, вопроса о том, какие переживания скорее всего имеются у субъектов, страдающих от тех или иных патологий, или у животных. Мы, разумеется, никогда не можем быть полностью уверенными в том, какие именно переживания имеются в этих случаях, но некоторые выводы о них оказываются гораздо правдоподобнее других. По сути, подобные случаи позволяют сфокусировать наши размышления и помочь воображению выделить правдоподобные принципы, касающиеся связи между опытом и функцией. Эти принципы, в конечном счете, могут быть основаны на неэмпирическом анализе, но фокусировка на эмпирических случаях хотя бы привязывает такие размышления к реальному миру.

Так, размышления о приписывании переживаний млекопитающим хорошо сочетается с уточненным критерием, предложенным мной выше. Мы, как правило, готовы приписать перцептивное переживание стимула млекопитающим в тех случаях, когда направленность поведения может быть поставлена в зависимость от этого стимула, особенно если это проявляется в широком спектре поведенческих действий. Если мы обнаруживаем, что информация о стимуле может проявляться лишь в какой-то одной, относительно несущественной поведенческой реакции, то мы могли бы предположить, что эта информация полностью бессознательна. Но по мере того, как ее доступность для использования расширяется, предположение о ее переживаемости становится более вероятным. Так что когерентность сознания и этого понятия осведомленности совместима как с данными от первого лица, так и с естественными мыслями о животных.

Имеется и множество других проблемных случаев, представляющих интерес для анализа. Одним из примеров может быть слепое зрение (описанное в Weiskrantz 1986). Это дефект, возникающий при таком повреждении участков коры головного мозга, отвечающих за зрение, когда нарушаются обычные пути обработки визуальной информации, хотя ограниченным образом подобная информация, как кажется, все же обрабатывается. Субъекты со слепым зрением не могут ничего увидеть в определенных участках их зрительного поля, или, по крайней мере, так они говорят. Если поместить красную или зеленую лампочку в их «слепую зону», они скажут, что ничего не видят. Но если заставить их сделать выбор относительно того, что находится в этой области — к примеру, красная там или зеленая лампочка — то они будут угадывать гораздо чаще, чем ошибаться. Каким-то образом они «видят» предметы этой области, реально не видя их.

Слепое зрение иногда трактуется в качестве примера разведения сознания и связанной с ним функциональной роли. В конце концов, при слепом зрении есть различение, категоризация и даже своего рода вербальный отчет, но, как кажется, отсутствует сознательный опыт. Если бы здесь действительно имело место разведение функциональной роли и опыта, то этот случай явным образом представлял бы собой проблему для принципа когерентности. К счастью, вывод о том, что перед нами пример осведомленности при отсутствии сознания, необоснован. Начать с того, что вовсе не очевидно, что в этих случаях вообще нет опыта; быть может, тут имеются слабые переживания, необычным способом соотнесенные с вербальным отчетом. Но еще более важно то, что это далеко не типичный случай осведомленности. Функциональные роли, исполняемые здесь, сильно отличаются от играемых в обычном случае — ведь именно из-за этого различия в функциональных ролях мы и замечаем какой-то дефект[146].