Екатерина Мещерская - Китти. Мемуарная проза княжны Мещерской

• Название: Китти. Мемуарная проза княжны Мещерской
• Автор: Екатерина Мещерская
• Издательство: Радуга
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2001
• ISBN: 5-05-005215-7

«О мачеха моя! О русская земля!.. Но я люблю тебя, суровую и злую». Эти поэтические строки Е.А.Мещерской ключ к ее мемуарам. В силу своего происхождения урожденная княжна Мещерская прошла через ад многочисленных арестов и лишений, но в ее воспоминаниях перед читателем предстает сильная духом женщина, превыше всего ценившая поэзию и радости жизни, благородство и любовь.

---

— Ты слышишь? Слышишь, Сережа? — дико взвизгнула Кира и закричала: — Эта старуха помешалась на каком-то Ван Дейке, она сейчас скажет еще, чего доброго, что мы ее обокрали!..

Сергей Николаевич встал, жеманно поджал губы, мускулы его лица зло подергивались.

— Я вас прошу немедленно покинуть мою квартиру, — нагло глядя маме в глаза, тихо и спокойно сказал он.

— Мне?! Покинуть?! — возмутилась мама. — Если вы сумели вдвоем так искусно выманить у меня мою драгоценную картину, продать ее за границей, присвоить себе деньги, то не думайте, что вам легко будет выкинуть меня, старого человека, из квартиры, которая вся обставлена моей мебелью и полна моими вещами. Я здесь прописана и живу не один год!

— Ха! Ха! Ха! Ха! — послышался в ответ наглый смех преступной пары.

В страшном возмущении мама надела пальто и немедленно пошла в домоуправление, думая найти там если не защиту, то хотя бы совет.

— Как только Беляева вернулась из-за границы, — холодно сказал ей управдом, — к нам поступило заявление от самого Беляева о том, чтобы мы вас немедленно выписали. Он написал, что держал и кормил вас из жалости, но дольше не может терпеть вашего присутствия, так как вы нервно заболели и плохо влияете на его детей. Вы уже полторы недели как выписаны, так что даже ночевать здесь фактически не имеете больше права.

Мама вышла из домоуправления и подошла к порогу беляевской квартиры, но ни на какие звонки и стуки дверь ей не отперли.

Она оказалась на улице, обкраденная, оскорбленная и бездомная. Ноги невольно привели ее снова в Староконюшенный переулок к Пряникам, где она, свалившись на стоявший в коридоре сундук, лежала несколько часов с совершенно сухими глазами, в состоянии, близком к умопомешательству.

Всю эпопею с мамой Беляевы затеяли, чтобы выманить у нее картину Ван Дейка. На деньги, полученные за картину, Кира долго жила за границей, на них одела всю семью и привезла много вещей. По случайности в то время в заграничной поездке была наша дальняя родственница, балерина Большого театра. Он была очевидицей того, как шикарно Кира жила за границей, мало того, она рассказала, что антиквары (русские эмигранты) узнали картину Ван Дейка нашей коллекции и прямо спросили у Киры, как она к ней попала.

— Я купила ее у старой княгини, — солгала, не сморгнув, Кира.

Балерина назвала маме точную сумму, которая была уплачена Кире за картину.

Мошеннический план Беляева и его жены был задуман гораздо шире, и эта картина не была центром их преступления. Пользуясь откровенностью матери, они знали, что мама в ссоре с моим первым мужем, что я в отъезде, и решили завладеть нашим последним имуществом, потом выгнать маму на улицу, чтобы бездомная старуха, которую с ее княжеским титулом каждый побоится приютить, умерла бы где-нибудь на мостовой или, не имея прописки в Москве, была бы куда-нибудь выслана, о чем постарался бы такой «начальник», каким был С. Н. Беляев.

Мой неожиданный приезд был для Беляевых своего рода ударом, но и это не остановило наглых мошенников. Кое в чем их расчеты оправдались. В то время вопрос с аристократией стоял еще очень остро, и если бы бывшая княгиня вздумала открыто обвинить человека, занимавшего высокий военный пост, в воровстве и мошенничестве, ее саму осудили бы за клевету, тем более что у нее не было свидетелей. Если бы даже вернувшаяся в Москву балерина вздумала быть свидетелем незаконной проделки, то Беляевы утверждали бы, что мама им картину продала или подарила. Главное же — ситуация тех дней была такова, что бывшая княгиня не имела права поднять против Беляева свой голос.

Но они не учли того, что около мамы появилась я, ее дочь. У меня, конечно, тоже не было ни площади, ни положения, но зато около меня всегда было достаточное число преданных мне людей. Мною был задуман и разработан довольно смелый план, который мои друзья решили беспрекословно выполнить.

В один прекрасный день, когда утром Беляев в своем экипаже покатил на службу в Реввоенсовет, во двор к ним въехал грузовик с несколькими мужчинами. Когда на звонок ничего не подозревавшая прислуга открыла дверь, несколько сильных рук задержали эту дверь, которая не закрылась до тех пор, пока мои друзья не вынесли и не поставили на грузовик все, что только было возможно. Как ни странно, но Кира, на глазах которой все это происходило, онемев от неожиданности, стояла и смотрела, как чужие люди хозяйничают среди бела дня в ее квартире. Правда, главарь этого дела, мой лучший и верный друг многих лет, прозванный моими остальными друзьями «Ричардом Львиное Сердце», предусмотрительно подошел к настольному телефонному аппарату и вынул его из штепселя. Но Кира, видимо, решила вообще не протестовать, хотя через окно видела, что около грузовика стояла я. И через стекло окна наши с ней взгляды встретились.

Конечно, всего вывезти нам не удалось и кое-что из очень хороших вещей прилипло к рукам этих грязных авантюристов.

Прошло несколько месяцев, и С. Н. Беляев был арестован. Говорили, что его арест последовал за арестом его брата, Николая Николаевича Беляева, который, как оказалось, был преподавателем детей Льва Троцкого.

Прошло года два-три. Я была замужем за моим вторым мужем, изобретателем. Мы снова жили в деревянном желтом особнячке в Староконюшенном переулке. Мама жила со мной. Дом этот был страшно перегружен людьми, и дверь с улицы в квартиру у нас запиралась только ночью.

Однажды кто-то быстро открыл входную дверь и вошел к нам (мы жили втроем: мама, муж и я в проходной комнате), и мимо нас в комнату к Пряникам прошмыгнула худая, одетая во все черное женщина. Мама моя была у Пряников, и я услыхала чей-то знакомый женский голос.

Это была Кира Беляева. Она стала умолять мою маму о прощении. Кира просила маму снять с ее семьи какое-то мамино проклятие, которое якобы мама на них наложила. С. Н. Беляев умер в ссылке, в горячих степях песчаной Алма-Аты, мучительной голодной смертью: рак пищевода.

Не успела еще моя мама расчувствоваться, как я вскочила в комнату и выгнала эту негодяйку вон, сказав ей вслед несколько напутственных слов… Больше она не появлялась.

В нашей с мамой жизни мы встречали много авантюристов и аферистов, которых привлекало наше имя и те ценности, которые еще каким-то образом уцелели у нас на руках. Всех случаев не перечесть. Но супруги Беляевы своей аморальностью перекрыли всех…

Однажды…

Итак, все то, что я могла написать о моей жизни, я написала, однако должна сознаться, что почти половина осталась ненаписанной.

Целые годы совсем мною пропущены, многие люди и события, имевшие большое влияние на мою судьбу, останутся неизвестными.

Я не могу назвать имени того человека, который в самую тяжелую и мрачную полосу моей жизни спасал меня неоднократно в течение многих лет, рискуя собой.

Поступая так, я осталась верна обещанию, которое дала своей собственной совести в ту минуту, когда садилась писать мои воспоминания: «Лучше умолчать, нежели солгать, а если писать, то только правду».

Теперь мне хочется из всех памятных встреч в моей жизни (а их было немало) описать две, нет, пожалуй, три, ибо последняя, может быть, могла бы даже стать моим счастьем.

Я знаю, что у читателей сложится обо мне не совсем верное представление: точно я только тем и занималась в жизни, что плясала. Слишком большое место занимают в моей жизни танцы. И потому, что я родилась на свет «с танцем в крови». И потому, что танцы одно время были моим заработком.

Годы же тяжелых испытаний и мрачных переживаний, когда я забывала о том, что существуют в мире танцы, по многим причинам остались мною неописанными.

Свою последнюю книгу о моей жизни я назвала «Однажды…». Она о нескольких случайных встречах.

Случайные встречи…

Как это легкомысленно звучит! Наверное, все, кому доведется когда-нибудь прочесть эту книгу, скажут: «Да… у этой женщины все было случайно; она была достаточно легкомысленна…»

А я и не собираюсь себя оправдывать. Я не хочу казаться такой, какой не была. Заслуга моя только в полной искренности.

Я была обыкновенным простым человеком, которому свойственны как недостатки, так и ошибки…

Но иногда люди, мало меня знавшие, принимали во мне за легкомыслие вечную жажду моей любознательной души.

Как я любила людей!.. Любила их с самого моего раннего детства. Ведь только поэтому мой мозг впитал в себя до мельчайших подробностей жизнь чудаков Прянишниковых, характеры их приживальщиков и весь быт их странного дома. Только поэтому я смогла все это передать бумаге.

Часто, вечерами, бродя по улицам Москвы, я с какой-то затаенной грустью смотрела на множество ярко светившихся окон в больших, высоких домах.

«Ах, сколько там людей! — думала я. — Сколько разных жизней, характеров, чувств… А я?.. Я ничего о них не узнаю…»