Александр Иванченко - Повести студеного юга

• Название: Повести студеного юга
• Автор: Александр Иванченко
• Издательство: Современник
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1981

Творчество Александра Иванченко известно читателям по книгам «Золотой материк», «Оскорбленные звезды», «Дороги мужества». «Там, за горизонтом...», а также по многочисленным публикациям о дальних странствиях в периодике и художественно-географических сборниках. Новую книгу писателя, в недавнем прошлом профессионального моряка, составили четыре остросюжетные морские повести, наполненные не только изображением необыкновенных приключений героев, но и размышлениями о социальном смысле происходящего.

---

Но как бы ни заботился Аллисон о пассажирах и корабле, он всегда помнил о собственном здоровье. Рождество, Новый год, что бы там ни было, ровно в десять часов вечера, откланявшись, он уходил в свою капитанскую каюту и, приняв чайную ложечку настойки валерьяны, ложился в постель. Поднимать его позволялось только в случае крайней необходимости.

В тот вечер капитана на балу заменил Джексон. Обычно этим занимался Мэнсфилд. По-юношески стройный, белокурый, с заразительно жизнерадостными синими глазами, он обладал удивительным свойством задавать тон в любом обществе. Неуклюжий, постоянно чем-то недовольный Джексон рядом с Мэнсфилдом выглядел неотесанным, медведем. Но сегодня Мэнсфилд, как он сам выразился, был «не в форме». Перед выходом из Гаваны, когда второй помощник получал на берегу свежие продукты для праздничного ужина, на него налетели какие-то типы. На корабль он вернулся с подбитым глазом и рассеченной губой. Поэтому, чтобы не портить своим видом настроения пассажирам, во время бала ему пришлось нести вахту на ходовом мостике.

В девятом часу вечера, как и обещал прогноз, погода на море начала портиться. К одиннадцати часам разыгрался настоящий шторм. «Вайт бёрд» сильно раскачивало, но охмелевших пассажиров это только больше возбуждало. Все дурачились, плясали, изображали из себя бравых морских волков. Никто не хотел покидать праздничный зал, пока часы не возвестят полночь.

В 11.30 вечера Джексона вызвали на мостик.

— С левого борта сорвало мотобот, тот, который в Гаване спускали на воду, — сказал Мэнсфилд. Он был очень взволнован.

Джексон неопределенно хмыкнул.

— Шторм…

— Да, но там был Джек Берри. Я не знаю, кто его туда послал. Его здорово зашибло. Кажется, насмерть. Я пытался доложить капитану, но на мои звонки он почему-то не отвечает.

Джексон озадаченно нахмурился:

— Джек Берри, кто это?

Мэнсфилд удивился:

— Я думал, он ваш знакомый. Капитан принял его по вашей рекомендации. Помните, в начале этого рейса? Вы говорили, он работал на вашем старом судне боцманом.

— Личных знакомств на корабле я не имею, Мэнсфилд!

Грубый тон первого помощника оскорбил Мэнсфилда — Я не понимаю вас, мистер Джексон, почему вы себе позволяете…

— Доложите капитану! — не меняя тона, оборвал его Джексон.

— Да, но я же сказал, он не отвечает. — Теперь в голосе Мэнсфилда послышалась растерянность. Лица его в темноте рулевой рубки не было видно.

— Вы что, забыли дорогу в каюту капитана?

Не прошло и двух минут, как Мэнсфилд, запыхавшись, снова вернулся на мостик. Он был вконец перепуган.

— Возьмите себя в руки, Мэнсфилд, — резко сказал Джексон. — Что с капитаном?

— Я не знаю, мистер Джексон. Он лежит на палубе в одном белье, около кровати. Мне кажется, он мертв…

— Что за чертовщина? Берри мертв, капитан мертв. Вы с ума сошли, Мэнсфилд!

— Я прикажу послать за доктором, он у себя в амбулатории, там Берри.

— Оставайтесь здесь, я пойду за ним сам.

Распластавшись на палубе, Аллисон лежал бездыханный. Руки и ноги его были конвульсивно вывернуты, уже посиневшее лицо искажено страшной гримасой. Между указательным и средним пальцами правой руки торчала золоченая чайная ложечка. Пузырек из-под лекарства, при крене упавший, очевидно, с ночного столика, катался по ковру. В каюте остро пахло валерьянкой.

— Тут что-то не так, мистер Джексон, — осмотрев мертвого, сказал доктор.

— Вы полагаете? — Джексон, на которого сейчас как на старшего по званию ложились обязанности капитана, старался сохранять спокойствие.

— Да, я думаю, он отравлен или отравился. Нужно внимательно осмотреть этот пузырек и ложечку.

Обхватив ладонью подбородок, Джексон несколько минут стоял молча, затем приказал доктору делать свое дело и помалкивать.

— Лишнее любопытство в такой обстановке нам ни к чему, — пояснил он.

Доктор, захватив пузырек из-под лекарства и золоченую ложечку, пошел в свою амбулаторию. Джексон немного задержался, чтобы закрыть каюту Аллисона на ключ. Потом он с выражением глубокой скорби на лине поднялся на мостик, где подтвердил сообщение о смерти капитана и лично записал о происшествии в вахтенный журнал. Всех, кто был в рулевой и штурманской рубках, он предупредил, что, кроме них и врача, о смерти Аллисона никто не должен знать, пока «Вайт бёрд» не прибудет в Нью-Йорк.

Новый год давно наступил. Склянки пробили половину второго ночи. На море по-прежнему бушевал шторм.

Джексон спустился на прогулочную палубу.

— Леди и джентльмены! — сказал он, обращаясь к пассажирам. — С сожалением я должен сообщить вам, что у нашего капитана только что случился сердечный приступ. Вы должны понять нас и извинить за то, что по этой причине мы вынуждены прервать праздник.

В зале воцарилась тишина. Все были удивлены. Такой веселый балагур вдруг с сердечным приступом. И ведь он ничего не пил, совсем трезвый.

Кто-то крикнул:

— Так он что, умер?

— Нет, но положение серьезное, — сдержанно ответил Джексон. — Именно поэтому я прошу вас разойтись по каютам. Музыка беспокоит капитана.

Последние слова Джексона возмутили пассажиров.

— По каютам? Вот еще новость! К черту вашего капитана!

— К черту, к черту, в преисподнюю! — подхватили пьяные голоса. — Мы хотим музыки! Эй, оркестр, играйте, болваны!

Какое дело было разгулявшимся искателям приключений до толстого старого капитана! Ну конечно, он славный малый, но запрещать пассажирам из-за его сердечного приступа веселиться — это уж слишком!

Видя, что с этой публикой ему не справиться, Джексон приказал музыкантам прекратить игру. С таким же приказом он отправил стюарда в спортивный зал, где веселились пассажиры второго класса.

Тем временем Мэнсфилд словно окаменевший стоял на крыле мостика, не замечая ни ливня, ни шквальных порывов ветра. Внезапная смерть капитана, который был к нему так добр, его ошеломила. Он мучительно вспоминал их последний разговор.

Три дня назад, после дневной вахты Аллисон пригласил его в свою каюту. Он часто звал к себе второго помощника поиграть в шахматы. На этот раз, как всегда, они сели за шахматный столик, но долго не начинали. Капитан все о чем-то думал. Потом он спросил:

— Как по-твоему, Майкл, сколько мне еще осталось тянуть на этом свете?

— Вы не так стары, сэр, — сказал Мэнсфилд. Неожиданный вопрос капитана вызвал у него легкое недоумение.

Аллисон вздохнул:

— У тебя доброе сердце, Майкл, и ты недурно воспитан. — Улыбнувшись, он грустно покачал головой: — Нет, мой мальчик, шестьдесят два — это немало. Твой капитан уже стар, болен и стар. В моем возрасте пора думать о спасении души. Или ты не веришь в ад?

— Вам рано об этом думать, сэр.

— Тебе кажется, в своей жизни я мало грешил?

— Мы все грешны.

— Это правда, мой мальчик, грешны все. — Он сделал первый ход пешкой и снова надолго умолк. Мэнсфилд никогда не видел его таким. Лицо капитана, обычно добродушно-веселое, с густой сеткой красных прожилок, сейчас было безучастным и серым. Он смотрел на шахматную доску, но взгляд его был устремлен на что-то другое. Казалось, он был повернут в него самого. Мэнсфилд смутно чувствовал, что в душе старика идет какая-то борьба. Капитан явно хотел сказать что-то важное, но не решался.

На шестом ходу, потеряв ферзя, Аллисон засмеялся:

— А ты говоришь, я не так стар. Вот тебе доказательство. Когда-то я не проигрывал ни одной партии. Мне всегда чертовски везло. Я играл без оглядки, крупно играл. — Помолчав, заговорил опять: — Жизнь — та же игра в шахматы. Когда-нибудь да получишь мат… И возлюбит господь покаянных… Вздор, как ты полагаешь?

— Я не могу назвать себя атеистом, сэр, но… — Мэнсфилд замялся. Он видел состояние капитана, и ему не хотелось неосторожным словом огорчить его.

— Ты не желаешь быть со мной откровенным?

— Нет, сэр, я со всеми стараюсь быть откровенным. Мне кажется, если бог есть, то с неба ему до нас далеко.

Вскинув свою гривастую голову, Аллисон громко захохотал.

— Кость мне в глотку, верно, Майкл, до неба не близко!

— Конечно, сэр.

— И можно послать этого старца к дьяволу, не так ли?

— Как вам угодно, сэр.

— А ты не боишься, что из старого Аллисона черти вытопят жир?

— Не думаю, сэр.

К Аллисону возвращалась его обыкновенная веселость. Мэнсфилд смотрел на него и тихо радовался.

— Когда человек болен и стар и ему нечего больше брать от жизни, одному ему становится скучно, — сказал капитан, продолжая игру. — В монастырях, говорят, неплохая братия. Но раз все это вздор, тут ничего не поделаешь… Майкл!

— Да, сэр.

— Тебе очень хочется стать капитаном?

— Я для этого учился, сэр, и теперь был бы плохим моряком, если бы не мечтал стать капитаном.