Доминик Ливен - АРИСТОКРАТИЯ В ЕВРОПЕ. 1815—1914

• Название: АРИСТОКРАТИЯ В ЕВРОПЕ. 1815—1914
• Автор: Доминик Ливен
• Издательство: Академический Проект
• Жанр: Политика
• Год: 2000
• ISBN: 5-7331-0179-2

Книга известного английского историка, специалиста по истории России, Д. Ливена посвящена судьбе аристократических кланов трех ведущих европейских стран: России, Великобритании и Германии — в переломный для судеб европейской цивилизации период, в эпоху модернизации и формирования современного индустриального общества. Радикальное изменение уклада жизни и общественной структуры поставило аристократию, прежде безраздельно контролировавшую власть и богатство, перед необходимостью выбора между адаптацией к новым реальностям и конфронтацией с ними. Три различные модели поведения класса, утратившего свои позиции, реализованные в трех империях, во многом предопределили их судьбы в потрясениях XX века. Исследователь касается следующих аспектов проблемы; образование и культура, источники дохода (земельные владения, леса, промышленность), аристократия и война, аристократия и политика, жизнь и нравы, этикет и т. д.

Сочетание точного, статистически документированного анализа с широким кругозором и тонким пониманием не полной предопределенности исторического развития делает эту книгу по-своему увлекательным и поучительным чтением.

---

Среди всех представителей европейской аристократии лишь высшая знать Австрии с успехом переняла английские обычаи. Отчасти это произошло потому, что по богатству австрийские аристократы немногим уступали английским. Возможно также, что исключительно замкнутая и обособленная, но при этом интернациональная по своему воспитанию австрийская элита нашла для себя легкий способ уйти от современности, удовлетворяясь лошадьми, сверхэлегантными и недоступными простым смертным светскими собраниями и прочими весьма изысканными способами скоротать досуг, которые не требовали чрезмерных умственных усилий. Наследники Лихтенштейна и Шварценберга, вступившие во владение отцовскими землями в 1830 г., в ранней молодости оба совершили длительную поездку в Англию и вынесли оттуда много уроков. Казалось, что главенство в сельском хозяйстве, стремление к изяществу и сельское общество обещают дворянству, которое государство и его чиновники вытеснили из управления страной, новую и устойчивую роль. Анти-централисткие и бюрократические устремления взращивались на романтическом неофеодализме сэра Вальтера Скотта, горячо обожаемого, например, принцессой Элеонорой Шварценберг. Проявления подобной тенденции усматриваются и в романтическом жесте владельцев Лихтенштейна, в 1807 г. выкупивших владения своих предков, и в растущей популярности «естественных» (пейзажных) английских садов. Обеды, которые в начале века обычно начинались в два часа пополудни, с течением лет, в подражание английскому обычаю, передвигались на все более и более позднее время. В период между 1840 и 1857 годами Шварценберги даже перестроили замок Фрауенберг в стиле нео-Тюдор. Однако ни в одной сфере жизни англомания не заходила так далеко, как в увлечении лошадьми, которое приобрело размеры подлинного культа. Жокейский клуб превратился в «социальный центр притяжения аристократии». Принц Карл II Шварценберг потратил на своих скаковых лошадей целое состояние. Принц Алоиз II Лихтенштейн питал страсть к охоте на английский манер. Его конюшни, управляемые исключительно англичанами, поглощали от 3 до 5 процентов его годового дохода. Как отмечает Ганс Кудлих, принц Лихтенштейнский «подражал изысканному образу жизни старой английской аристократии и стремился познакомить высшую австрийскую знать с чопорным стилем этой жизни, со всеми ее обычаями, лошадьми, скачками, экипажами и вышколенными слугами»[270].

Русские аристократы также нередко подражали английским, хотя и не столь самозабвенно, как австрийские. Согласно утверждению Д. В. Уоллиса, крупнейшего викторианского специалиста по России, только петербургская аристократическая элита усвоила холодную, сдержанную неприступность английской знати, решительно пойдя вразрез с привычными для русского просвещенного общества обычаями и устремлениями. На протяжении всего девятнадцатого столетия доминирующим стилем русских помещичьих усадеб оставался «ампир», хотя русский неосредневековый стиль, погружающий интерьеры домов в угрюмый полумрак, также имел своих почитателей. При этом к началу девятнадцатого столетия в России приобрели немалую популярность английские сады, горячей поклонницей которых была императрица Екатерина II. К 1914 г. спорт приобретал все большее значение в кругах аристократии; например, граф Сумароков-Эльстон стал российским чемпионом по теннису. Тем не менее, единственной российской школой, отдаленно отразившей спортивную манию, столь характерную для английских паблик-скул, стало одно из самых аристократических цивильных учебных заведений империи, а именно Александровский Лицей. Однако и коннозаводчество, и скачки были широко распространены в России и имели там давние традиции. Впервые крупные скачки были проведены в Москве в 1785 г., и главным их устроителем являлся ведущий коннозаводчик империи, один из графов Орловых. В высших кругах российской аристократии умение выносить суждения о лошадиных статях и возвращаться с охоты с полными сумками дичи ценилось так же высоко, как и повсюду в поздне-викторианской и эдвардианской Европе. К 1914 г. в моду также вошло отдавать детей на попечение английской няни[271].

Однако, учитывая русские традиции, попытки российских аристократов внедрить у себя стиль английской усадебной жизни сталкивались с исключительными трудностями. Веками наиболее выдающиеся представители российской знати становились придворной аристократией. Таково было желание царей. Экономическая отсталость, слабо развитые средства связи и разделение наследственных владений делали невозможным получение значительных доходов с помещичьих имений: если крупные землевладельцы желали поддерживать аристократический стиль жизни, им необходимо было заручиться благосклонностью монарха. В семнадцатом и восемнадцатом веках, по мере расширения империи, с головокружительной быстротой росли и размеры вознаграждений, раздаваемых царствующими особами своим царедворцам. Западнические устремления аристократии, усилившиеся в восемнадцатом веке, расширяя культурные горизонты, тем самым пробуждали у дворян желание жить в столичном городе, а не хоронить себя в селе, в лесной глуши, за сотни, а то и за тысячи километров от цивилизации.

В воспоминаниях Ф. Ф. Вигеля, посвященных крупным землевладельцам конца восемнадцатого и начала девятнадцатого века, которые в силу различных соображений были вынуждены безвыездно жить в своих поместьях, весьма рельефно показано, что люди эти вели крайне уединенный образ жизни и по отношению к сельскому обществу держались особняком. И князь С. Ф. Голицын, и князь А. В. Куракин не испытывали ни малейшего желания жить в деревне: однако оба пали жертвами императорской опалы. Голицыну пришлось удалиться на Украину, а Куракину в свое поместье на границе Саратовской и Пензенской губерний, и хотя их владения не были столь уж отдаленными уголками империи, все же, в отличие от близлежащих к Москве губерний, отнюдь не являлись центрами дворянской культуры. Как ни хороши были пейзажи, окружавшие имение Голицыных, с точки зрения владельцев, они жили в настоящей глуши. К соседнему мелкому дворянству, несопоставимому с ними ни по социальному статусу, ни по культурному развитию, знатные изгнанники относились с откровенным пренебрежением, а от имений аристократов, которых они считали ровней, их отделяли многие и многие версты. В этой сравнительно недавно освоенной местности, где семья провела всего год, деревянный господский дом отнюдь не отличался великолепием и изысканностью планировки, а сады лишь начали разбивать. Положение князя Голицына, который проводил целые дни в охоте на зайцев, не слишком отличалось от положения английского пэра, изгнанного в 1760-х годах в далекую американскую колонию. Князь Куракин, имение которого, напротив, располагалось в обжитой местности, избрал для себя образ жизни польского магната. Удалившись в свое превосходное имение Надеждино, он обустроил свой быт в соответствии со строгими правилами чуть ли не королевского этикета. Целый рой мелких провинциальных дворян, которые исполняли при своем повелителе должности мажордомов, дворецких, секретарей и управляющих, составлял «двор» князя Куракина. Куракин, преклонявшийся перед королевой Марией Антуанеттой, потешил себя, выстроив в сельской глуши церковь в память о ней[272].

В губерниях, расположенных ближе к центру России, в первой половине девятнадцатого столетия образованные дворяне жили совсем не так уединенно, как Голицын или Куракин. Гаукстгаузен описывает жилища и образ жизни многих просвещенных дворян в 1840-е годы. Мемуары и воспоминания, относящиеся к этому периоду, подтверждают, что в царствование Николая I во многих губерниях проживало немало высокообразованных, достаточно состоятельных семей, по своим устремлениям даже не чуждых космополитизму. Именно из этой среды, из помещиков богатых черноземных губерний, вышли, например, наиболее выдающиеся славянофилы. Даже в нечерноземном Нижнем Новгороде можно было встретить такое, вовсе не столь уж нетипичное явление, как А. Д. Улыбышев, чье имение находилось примерно в тридцати верстах от города. Подобно другим представителям высшего дворянства, Улыбышев в течение ряда лет занимал государственный пост, прежде чем удалиться в свое имение, библиотека которого содержала богатейшую коллекцию драматической, философской, исторической и музыкальной литературы. Улыбышев содержал свой собственный маленький оркестр; к тому же, вокруг него собирался кружок друзей, «которые были замечательными и увлеченными музыкантами-любителями». Десятилетия между 1812 и 1861 годами стали значительным периодом в развитии русской усадебной архитектуры; именно в эти годы российская аристократия достигла наибольшей культурной зрелости и плодовитости. Усадьба просвещенного помещика все еще являлась истинным оазисом культуры посреди крестьянской дикости, и представляла собой резкий контраст с многочисленными гнездами невежественных мелких дворян; тем не менее, подобные оазисы встречались не столь уж редко, и уровень культуры в них был исключительно высок[273].