Виктор Пшеничников - Восемь минут тревоги

• Название: Восемь минут тревоги
• Автор: Виктор Пшеничников
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1990
• ISBN: 5-203-00742-X

Офицер В. Пшеничников окончил Литературный институт имени А. М. Горького. В его сборник «Восемь минут тревоги» вошли повести и рассказы — новые произведения писателя, большинство из которых посвящены воинам-пограничникам.

---

Бойко мог ненароком обидеть Лагунцова неосторожным словом, грубоватой шуткой, но они были друзьями, истинными друзьями, и потому многое прощали друг другу. Они и сейчас, вроде бы бесцельно теряя время, праздно сидя в машине на мягких поролоновых сиденьях, наверняка думали об одном и том же — о границе, обо всем, что с ней было связано.

Молчали, считая дело решенным. В распахнутые настежь двери газика видна была овальная дуга побережья залива. Над ним появились первые чайки, в воздухе мельтешили их косые, словно надломленные крылья. Небо еще напоминало промокашку из школьной тетради, но с каждой минутой дальний его край светлел, прояснялся, будто горизонт представлял собой гигантскую сцену, над которой одну за другой поднимали тонкие прозрачные занавеси, скрывавшие даль.

Бойко протянул из машины руку — ладонь осталась сухой. Бус иссяк, заметно похолодало.

— Ну что, по коням? — на правах хозяина предложил он.

— По коням.

Обе машины тотчас сорвались с места, забрались на пригорок и оттуда по наклонной устремились к заставе. Наконец вновь вспыхнул под фарами белый алебастровый лебедь в желтых дождевых разводах. Машины качнулись и стали.

Бойко провел Лагунцова к себе. Пока старшина хлопотал с завтраком, минут десять поговорили о том, о сем. Дружно поругали непогоду, путавшую все планы работы, вспомнили однокурсников, кого куда занесла переменчивая судьба пограничного офицера.

— В отпуск-то собираешься? — спросил Бойко. — Когда отдыхать будешь? Зима скоро.

Лагунцов отмахнулся: какой там отдых, если вся жизнь — как одни нескончаемые пограничные сутки!..

В столовой, когда расторопный повар ставил на стол закуски, Лагунцов ревниво следил за тем, что несли, про себя отмечал: «У нас не хуже. Ей-богу, не хуже. Соленья-варенья есть, мясо свое. Старшина на будущий год и меду к зиме обещал накачать — до вчерашнего дня все строгал доски, пчелиные ульи мастерил. В город уехал, — подумал внезапно, — жена должна рожать. Бредит Пулатов сыном…»

— Чего размечтался? — подтолкнул его Бойко. — Ешь…

Лагунцову вдруг показалось, что он не был на заставе целую вечность. Да и вся неделя выдалась какой-то неспокойной, нервной: то подготовка к совещанию, то сам отъезд… На заставе почти не показывался. Завьялов сам расписывал суточные наряды, распределял на работы свободных от службы пограничников, проводил занятия со специалистами. Ничего, управлялся и не роптал, что давно не брал выходной.

О жене и говорить не приходится. Вчера вернулся домой поздно. Лена обиделась: в кои-то веки собрались вместе посмотреть кинофильм по телевизору — не получилось. Телевизор-то Лена привезла, но к домашнему «кинотеатру» пока не привыкли — некогда. Еще Лена хотела заполнить вдвоем с Анатолием карточки спортлото, а утром отправить их заказным письмом в зональное управление. Вдруг да угадают шесть номеров? Ведь выиграли же когда-то целых четыре рубля!..

В первый раз Анатолий ради забавы согласился играть. Сел за журнальный столик, Оленьку примостил на коленях. Дочь сразу же показала на два первых попавшихся квадратика: тут и тут. Перекрестили. Лена мечтательно назвала фигурное катание и бадминтон.

«А что зачеркнешь ты?» — спросила она тогда у Анатолия.

«Бокс», — ответил он, думая о своем.

Лена сверилась по своим записям, под каким номером у нее значился бокс: игра явно увлекала ее. Зачеркнули бокс.

«А что еще?» — кокетничая, спросила Лена.

«Да бокс же», — снова сказал Анатолий, не решаясь сменить неудобную позу, чтобы не упасть с журнальным столом и дочерью на пол.

И тогда Лена, обиженно поджав нижнюю губку (новый жест, раньше его не было), зачеркнула еще и штангу…

— За столом заботы гнетут — это серьезно, — прервал его мысли Бойко, цепляя вилкой колечко сиреневого лука. Лагунцов не ответил. Неспокойно было на душе, сам не знал отчего…

Позавтракав, водитель Лагунцова Миша Пресняк и приехавший с ним связист Шпунтов прошли вслед за Бойко к гаражу, взяли по связке промасленных анкеров.

Офицеры тоже вышли на улицу. Нежданное, как подарок, солнце выпуталось из облаков, робко брызнуло светом; глядя на него вприщур, выставив подбородок, Бойко блаженно промямлил:

— Жаль, Анатолий, с добром расставаться, ну да для друга, как говорится…

— Ладно, ладно, в обиде тоже не останешься. Присылай своих орлов, я распоряжусь, чтобы им выдали изоляторы.

— И тормозные колодки тоже, — на всякий случай напомнил Бойко.

— Товарищ капитан! — Перед Лагунцовым вдруг вырос как из-под земли смуглолицый дежурный. — Вас по радио вызывает застава!

Лагунцов посмотрел на часы: без четверти восемь. Не заботясь о дороге, прямо по лужам зашагал от гаража к казарме, на ходу стараясь погасить в себе неприятное чувство тревоги, все это утро противно скребущееся в душе. Толкнулся в проволочную решетку самодельного турникета, разделявшего «городок следопыта» и заставский двор, застрял, с силой и невесть откуда взявшейся злостью протиснулся на территорию заставы. Следом за ним упруго вышагивал Бойко — озабоченный, не надо ли чем помочь…

Дежурный держал микрофон наготове. Лагунцов, едва услышав голос Завьялова, спросил:

— Что случилось, замполит?

Сам себе удивился, почему назвал его не иначе, но тут же сосредоточился, вникая в слова:

— На заставе ЧП…

— Еду! — бросил в микрофон Лагунцов. Он быстро оделся, выскочил на крыльцо и скорей к газику. На бегу попрощался с Бойко, махнул рукой, дескать, сам понимаешь…

В машине, когда Пресняк с места взял полный, а в окне дверцы на секунду мелькнуло и тут же исчезло лицо Бойко, Лагунцов включил рацию, настроенную на постоянную волну, сжал плашку микрофона…

Жарко! Рывком, гася в себе напряжение, расстегнул ворот. Похоже, отлетели пуговицы. Зато вернулось утраченное было спокойствие, без следа исчезла суетливость. Пресняк удивленно посмотрел на капитана, выжал газ до конца, забирая вдоль контрольно-следовой полосы влево. От тряски анкерные болты, стукаясь друг о дружку, звенели. Подпрыгивал на ухабах, елозил по жесткому сиденью за спиной капитана недоумевающий Шпунтов, видный Лагунцову в зеркальце заднего обзора. Из-под колес летели фонтаны воды.

— Первая, Первая, Первая, прием, — наконец заговорил Лагунцов. Голос звучал глухо, надтреснуто, как после ангины.

Застава молчала. «Чего там?» — терялся в догадках Лагунцов, пытаясь раскрыть недосягаемый смысл слов Завьялова. Голос замполита — Лагунцов это обостренно уловил и отметил — на последнем звуке подсекся. «Че-пе, че-пе…» — вязло на зубах Лагунцова. Какой глухой, безнадежный смысл таился в этих звуках!..

— Первая, Первая! — в остервенении заорал Лагунцов в микрофон, силясь вогнать в мембрану неподдающиеся слова. А в уши глухим чавкающим шепотом вползало: «Че-пе, че-пе…» Что, что могло там произойти? С кем? А, черт, сидишь, как в мешке, в неведении! Лагунцов зло ударил кулаком по скобе у ветрового стекла, и сразу заныла, пробираясь к локтю, тяжелая, колющая боль в кости.

Перекрывая возникший в наушниках свист, пронзительно нараставший, а затем внезапно смолкший, неожиданно близкий голос замполита ответил:

— Первая на связи. Первая на связи. Вас слышу. Прием.

— Ты что, Завьялов, оглох? — Лагунцов вскипел. — Ты кого посадил на рацию? Вся душа изболелась, а ты…

— Анатолий! Слышишь, Толя, наш Дремов погиб.

— Что? — У Лагунцова задергались веки.

— Погиб. В схватке с нарушителями… В районе погранзнака…

Лагунцов медленно стянул с головы наушники, и сразу отдалились, пропали слова доклада. Да и к чему они, уточнения? На заставе и без него наверняка приняты все необходимые меры, не первый день служат. Об остальном он узнает на месте…

Машину, пока она не выбралась на шоссе, сильно трясло. Прыгала, мельтешила перед глазами резиновая планка «дворника» на стекле. Планка была в длинных продольных рубчиках, они почему-то назойливо лезли в глаза, запоминались.

Лагунцов нащупал ноющей рукой тумблер и выключил рацию.

— Миша, останови. Иди открой ворота. — Собственный голос показался чужим. — Дремова нашего бандиты убили.

В ту же минуту почувствовал: сзади ему в плечи, сминая погоны, вцепился Шпунтов — совсем еще мальчик, — истошно повторяя:

— Что? Что?

Капитан не шелохнулся, и Шпунтов, придя в себя, тяжело сел на свое место. Пресняк разматывал и снова наматывал шнур темной, очень похожей на тяжелую гантелю телефонной трубки, все еще медлил, будто не знал, что ему делать дальше.

— Чего ждете? — строго спросил Лагунцов. — Открывайте ворота — и домой!

Дремов… Вот он стоит, как прежде, перед глазами: живой, невредимый, всем доступный и близкий. Вот знакомым плавным движением протянул руку, указывая на что-то видное ему одному, вот заговорил с тобой, а ты, сколько ни силишься, не разберешь ни единого слова, хотя точно знаешь, что ведь говорит он, говорит! — потому что губы его шевелятся, а от напряжения у него слегка подрагивает на шее тонкая голубая жилка; вот чем-то внезапно огорчился, и словно тень набежала на его лицо, мелькнула в глазах каким-то щемящим сожалением, никому не ведомой укоризной; вот вновь лицо разгладилось, стало безмятежным и радостным… Но уже что-то мешает тебе разглядеть его подробно, как прежде, какая-то дымка пала на глаза, сгладив, размыв черты дремовского лица… Уже откуда-то вторгается в тебя резкий, режущий слух, оскорбляющий все живое повтор: его нет, его нет…