Виктор Пшеничников - Восемь минут тревоги

• Название: Восемь минут тревоги
• Автор: Виктор Пшеничников
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1990
• ISBN: 5-203-00742-X

Офицер В. Пшеничников окончил Литературный институт имени А. М. Горького. В его сборник «Восемь минут тревоги» вошли повести и рассказы — новые произведения писателя, большинство из которых посвящены воинам-пограничникам.

---

Стукнули плотно сведенные половины металлической двери, и расчет покинул свой пост. Ни слова не говоря, Бойко подождал, пока катер причалил к деревянному пирсу и матросы, закончив швартовку, сошли на берег.

Лагунцов все это время пытался угадать настроение начальника заставы, давнего своего друга, да только угадать было непросто, хотя внешне Бойко выглядел простодушным, до предела понятным любому встречному. Увы, так казалось лишь внешне…

— Ты по делу? — осторожно спросил Бойко, протягивая Анатолию начатую пачку «Шипки».

Лагунцов достал «Беломор», готовясь к «торгу», не спеша закурил.

— А если — да? Что, прогонишь?

— Ты меня обижаешь. — Бойко поднялся по откосу к машине. — Гостям всегда рад. Кстати, как твой Завьялов?

— Обыкновенно, — Лагунцов пожал плечами.

— Суриков не из-за него задержал тебя после совещания?

Лагунцову не хотелось посвящать Бойко в подробности разговора с начальником отряда о замполите. Он неопределенно помахал рукой в воздухе — жест, который понимай как хочешь. В принципе, это их, можно сказать, семейное дело, разберутся сами.

Бойко и не настаивал на пояснениях. Только спросил:

— Ну а с Завьяловым? Сам-то ты с ним говорил?

— О чем? У человека все решено — пусть едет.

— Все-таки… — неуверенно протянул Бойко.

— Все-таки нового на его место пришлют? Пришлют. Будем работать. И хватит об этом. Как у тебя с инженерными сооружениями?

Бойко заметно оживился, облизнул пересохшие губы.

— Большую часть системы отремонтировали. С пропиткой столбов — сущий ад. Я объясняю этим деятелям с пропитки: так, мол, и так, мне надо быстрее. Отвечают, стервецы: быстрее не можем. Представляешь? Я быстрее могу, ты быстрее можешь, а они, видите ли, не могут, как тебе это нравится?

— А ты об ускоренной не договаривался?

— Как об ускоренной? — удивился Бойко, пыхнул дымком сигареты.

Лагунцов равнодушно сообщил:

— Обыкновенно: вместо двух суток пропитки — шесть часов. Комфорт. Потом посвящу в детали. Про себя отметил: «Вот и зацепил я тебя, голубчик! Один-один — ничья».

— К нам-то зачем? — с неожиданной подозрительностью спросил Бойко. Видно было, как трудно ему побороть искушение немедленно расспросить про эти самые «детали», от которых у него, здорового, в иные дни даже зубы ломило: зима на носу, а инженерию и пушкой не прошибешь, погоняй, не погоняй — у них свои планы ремонта заградительных сооружений, свой темп.

Прежде чем ответить, Лагунцов поудобней устроился на сиденье машины, длинно затянулся трескучей своей «беломориной» и лишь затем сквозь клубы дыма спросил:

— Тебе изоляторы нужны?

— Позарез. Строители…

— Знаю. Я, брат, все знаю. Потому и приехал, что друг в беде.

— На что хочешь? — выдохнул Бойко и вроде бы поперхнулся дымом.

Лагунцов подождал, пока он прокашлялся.

— На анкеры. Штук двадцать, — небрежно, как о пустяке, бросил он и отвернулся от Бойко, чтобы не выдать себя улыбкой.

— М-да, однако, — замялся Бойко. — Сам скоро буду ставить вышку. Ту, дальнюю, знаешь? Болотина проклятая, из-за нее все ржа съедает… А сколько, говоришь, болтов? — как бы между прочим спросил Бойко, и по цыганской прикидывающей интонации Лагунцов понял, что так просто со своим дефицитом сосед не расстанется.

Удивительно, с какой быстротой начальники застав приобретают жилку хозяйственников!

— Жизнь, понимаешь, порой бывает жестока, — пряча улыбку, пробасил Бойко, глядя на кислое лицо Лагунцова. — Я эти анкеры сам у технарей добываю.

— По-твоему, я пеку изоляторы, как оладьи? — намеренно озлился Лагунцов. — Мне они тоже с неба не сыплются.

— Ну, не обязательно с неба. Еще откуда-нибудь. Мало ли…

— Из-под земли, на гребешке вулканьей лавы…

Бойко снова затянулся сигаретой. Лагунцов подумал: терпеливей стал Бойко, хитрее, ухо на «торжище» держит востро, боится, как бы не обошли его на вороных. Продолжил, усиленно интригуя, будто ярмарочный зазывала:

— Ну, слушай. Я тоже получил, как и ты, свое по лимиту, да все уже до дна вычерпал. А ждать, когда придет новая разнарядка, — сам знаешь, не по мне. Ждать да догонять хуже всего — это про нас сказано, про пограничников. Вот и приходится прикидывать, как тому цыгану…

Бойко не стал спрашивать, какому цыгану, хотя так и подмывало ковырнуть друга удобным словом.

— Математика, — только и заметил разочарованно. — Кубики-палочки, крестики-нолики…

— Какая, к черту, математика? Игра в песочек… Ну так что, по рукам? — возвращая Бойко к главному, настырно предложил Лагунцов.

— По ногам, — вздохнул Бойко, гася окурок о землю. — Двадцать анкеров! Все состояние Уэльса, как сказал бы сатирик.

— Ну что ж, — покорно соглашаясь, произнес Лагунцов, выбираясь из машины друга. — Отбирать последнее я не привык. Пожалуй, поеду, ну их к лешему, анкеры, у тебя их у самого кот наплакал. Да и технари еще обидятся, скажут: давать — давали, а ты куда подевал?..

Бойко хмыкнул, прекрасно зная цену такой покорности. Да и не мог Лагунцов хорошенечко скрыть, что следит за ним маслеными глазами, наблюдает, как кот за обреченной мышью. Вдруг Лагунцов заметил: что-то изменилось в лице друга.

— Ладно, дам я тебе болты. — Бойко аж зажмурился, давая неожиданно быстрое согласие, будто ему доставляло наслаждение и радость расставание с кровным добром. — Где-то я видел у тебя бесхозные тормозные колодки. Добавишь к тем изоляторам?

— Ну и хитрец же ты! — Лагунцов рассмеялся. — Попал, в самое яблочко попал… Заколодил ты меня крепко, ангидрид твою перекись марганца!

— От тебя перенял науку. — В глазах Бойко блеснули скорые искорки, торжество победителя, когда можно проявить к сопернику покровительственное снисхождение. — Зря, что ли, начальник отряда говорил: «У Лагунцова учитесь, у него хватка цепкая!» Что, станешь возражать?

— Ну какой я хитрец? — Лагунцов отмахнулся. — Ты этот термин адресуй Завьялову.

«Ах, Завьялов, Завьялов, так и вязнешь ты на языке, словно и людей, кроме тебя, вокруг нет».

Лагунцов прижег от «бычка» новую «беломорину», огонек прыгал, подрагивал у него между пальцев, будто малиновый мотылек, стремящийся улететь. Бойко неодобрительно покосился на папиросу, но о чем-то спрашивать, лезть в душу не стал, и Лагунцов был благодарен ему за это, как всегда благодарен был судьбе за то, что свела его с Бойко.

Цыганского обличья, казалось, никогда не ведавший уныния, Бойко получил от щедрот природы все: и непомерный рост, и громкий голос, завидное жизнелюбие и силу. Лагунцов откровенно любовался капитаном. Бойко нравился Анатолию за прямоту, какую-то истовую, даже фанатичную преданность границе. Ему давно предлагали перспективную должность в отряде, но он упорно, хотя и весело отнекивался от штабной работы, говорил, что зачахнет на ней, потому что привык видеть, чувствовать границу на ощупь, живой, а не на картах. И от него отступились, хотя в резерве выдвижения фамилия Бойко по-прежнему числилась первой.

Однажды во время поиска нарушителя газик с тревожной группой, которую возглавлял Бойко, едва не влетел на полном ходу в речку. Накануне целую неделю лили дожди, тощая речушка вспухла, как на дрожжах, подмыла берег, и скрепленные без скоб бревна настила разошлись. Объездного пути не было, время тоже не ждало. Бойко прямо в одежде шагнул в воду, подлез под обрушенный конец бревна, приподнял его вровень с дорожной колеей, и оттуда, словно из-под земли, скомандовал шоферу: «Давай!» Молоденький шофер-первогодок дважды глушил мотор — не мог решиться въехать на человека, чья спина служила опорой для мокрых, отяжелевших бревен. Тогда Бойко заорал снизу благим матом: «Ты у меня с «губы» не вылезешь, понял? Давай!..» В общем, возвращаться в объезд не пришлось, нарушителя задержали, и когда на очередном служебном совещании в отряде полковник Суриков вскользь заметил, что кое-кто пытается повторить подвиги античных героев, Бойко встал и спокойно ответил:

— Понадобится — всю границу вот этими, — показал свои огромные руки, — буду держать.

Собственная любовь Лагунцова к границе была не то чтобы меньше, но вроде бы умеренней, глуше, он стеснялся открытых ее проявлений, потому никто и не слышал от него возвышенных слов о службе и своем отношении к ней. О Бойко же любой, даже посторонний, мог безошибочно сказать, что он кровно связан с границей, как связан с землей крестьянин, с огнем и металлом — сталевар, или о музыкой — композитор.

Прежде Лагунцов никогда не задумывался над подобными определениями, просто для таких размышлений не было ни времени, ни причин, но как-то раз, заглянув по партийным делам в политотдел отряда, услышал, что Бойко и граница — все равно что сиамские близнецы, которых не разлучить, которые друг без друга теряли смысл существования. И это признание совсем не близких Лагунцову или Бойко людей поразило Анатолия своей точностью. Мало того, оно как бы заново, с неожиданной стороны открыло ему в друге своеобразную красоту, которой лично он, Анатолий, не обладал.