Ральф Дутли - Век мой, зверь мой. Осип Мандельштам. Биография

• Название: Век мой, зверь мой. Осип Мандельштам. Биография
• Автор: Ральф Дутли
• Издательство: Академический проект
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005
• ISBN: 5-7331-0346-9

Немецкое издание книги Ральфа Дутли о Мандельштаме — первая на Западе полная биография одного из величайших поэтов XX столетия. Автору удалось избежать двух главных опасностей, подстерегающих всякого, кто пишет о жизни Мандельштама: Дутли не пытается создать житие святого мученика и не стремится следовать модным ныне «разоблачительным» тенденциям, когда в погоне за житейскими подробностями забывают главное дело поэта. Центральная мысль биографии в том, что всю свою жизнь Мандельштам был прежде всего Поэтом, и только с этой точки зрения допустимо рассматривать все перипетии его непростой судьбы.

Автор книги, эссеист, поэт, переводчик Ральф Дутли, подготовил полное комментированное собрание сочинений Осипа Мандельштама на немецком языке.

---

Ирландский поэт Шимус Хини, лауреат Нобелевской премии, в своих поэтологических статьях постоянно ссылается на Мандельштама, а в эссе «Господство языка» (1986) возводит его в высочайший ранг преемника Данте и носителя самой поэзии. Поэтическая сила Мандельштама достигает Карибского моря. Лауреат Нобелевской премии Дерек Уолкотт, родившийся в Кастри на острове Сент-Лусия — одном из Антильских островов, пишет в стихотворении «Лес Европы» (1979), что Мандельштам — это пламя, и поныне согревающее поэзию. Французский поэт Рене Шар ассоциирует Мандельштама с «источником человеческого тепла». Филипп Жакоте — с горным потоком. Создается впечатление, что сами стихии — вода и огонь — заодно с Мандельштамом.

Роль первооткрывателя Мандельштама в странах немецкого языка принадлежит Паулю Целану, который в 1959 году выпустил сборник его избранных стихотворений и дал ему, как уверяет сопровождающая перевод заметка, «шанс чистого существования». В действительности инициатива Целана имела куда большее значение: благодаря Целану немецкий читатель смог впервые почувствовать масштаб поэзии Мандельштама. В творчестве самого Целана Мандельштам выступает под знаком встречи, общности еврейской судьбы и братства. Один из поэтических набросков 1961 года называется «Брат Осип»: «Играет боль словами, / Дает нам имена, / Там, где страна Нигдешка, / Там, там ты ждешь меня. / Ты русский из евреев / Еврей и русский ты»[470]. Попытки обособить Мандельштама, предпринимаемые русскими националистами и антисемитами, доказывают, что Пауль Целан, стремившийся подчеркнуть его еврейское начало, был недалек от истины. В конце шестидесятых годов среди критиков «правопатриотического» толка бытовало постыдное изречение (его доводилось слышать и вдове поэта): Мандельштам — это «жидовский нарост» на чистом теле русской поэзии[471].

«Памяти Осипа Мандельштама» Целан посвятил свой стихотворный сборник, озаглавленный «Роза-Никому» (1963). В нем есть стихотворение «Полдень с цирком и цитаделью», в котором русский поэт предстает как мистическое откровение («и тут я увидел тебя, Мандельштам»). А в стихотворении «Все по-другому» эффект отождествления достигается путем своеобразной замены частей тела:

Имя Осип подступает к тебе, ты говоришь о том,
что он уже знает, это он принимает, он это снимает
с тебя, руками,
ты его руки отделяешь от плеч, правую, левую,
ты приставляешь на их место свои, с ладонями,
с пальцами, с линиями, —
отгороженное срастается снова — [472]

Радиоочерк Целана «Поэзия Осипа Мандельштама» (1960) был, несомненно, подготовкой к его большой речи «Меридиан», посвященной вопросам поэтики[473]. «Болезненно-немое вибрато» — отличительное, по мнению Цслана, качество мандельштамовского стиха, — отражает не только общность еврейской судьбы, но и чисто поэтическую достоверность. 29 февраля 1960 года Целан писал Глебу Струве: «Мандельштам: редко у меня возникало, как с его поэзией, чувство, будто я шагаю по некоему пути — шагаю бок о бок с Неопровержимым и Правдивым, и благодаря ему»[474].

Даже в ГДР Мандельштам после издания его избранных стихов («Нашедший подкову», 1975), которое удалось осуществить — несмотря на цензуру и иные препятствия — заслуженному переводчику и комментатору русских поэтов Фритцу Мирау, превратился в тайно лелеемый миф. Эта книга стала ценным, дефицитным «товаром», ее можно было ввозить и в Советский Союз, и, поскольку издание было двуязычным, многие принимали его как желанный подарок. А к западу от Железного занавеса появились два томика избранных произведений Мандельштама в серии «Библиотека Зуркамп» — «Путешествие в Армению» (1983) и «Чернозем» (1984), а с 1985 по 2000 год в цюрихском издательстве Амманна — полное собрание сочинений Мандельштама в десяти томах (настоящая книга завершает этот многолетний проект).

«Вот уже четверть века, как я […] наплываю на русскую поэзию»

Осип Мандельштам в середине 1920-х годов. Фотография Моисея Наппельбаума

Среди современных немецких поэтов влиянием Мандельштама особенно отмечен Дурс Грюнбайн (лауреат литературной премии Георга Бюхнера), о чем свидетельствуют два его интервью 2001 года: «Легкость внутри исторической катастрофы, эта музыкальность на грани безумия — в момент, когда буйствует мировой дух и все поглощается революционной фразой: кто другой нашел бы для этого столь многосложное выражение?»[475] А когда в другом интервью собеседник напомнил Грюнбайну, что его давно окрестили «духовным наследником» Готтфрида Бенна, он отмежевался от этого писателя, разрушителя иллюзий и проповедника «эстетики холода», и признался: «Я надеюсь, что будущее принадлежит Мандельштаму, а не Бенну»[476].

Мандельштам обрел себе друзей и «провиденциальных собеседников» во всем мире. Он всегда верил в чудо возвращения. Ему была свойственна спокойная уверенность в том, что стихи — это действенная сила, а все попытки властителей заткнуть рот поэту и уничтожить его творения — безуспешны. В одном из его стихотворений, написанном 8 февраля 1937 года в воронежской ссылке, выражены надежда и уверенность в том, что оно сможет пригодиться для друзей:

Песнь бескорыстная — сама себе хвала:
Утеха для друзей и для врагов — смола (III, 121).

Поэзия Мандельштама говорит о хрупком достоинстве человека в эпоху, когда оно оказывается под страшной угрозой, о неназойливом, но непреклонном самоутверждении индивидуума в пору, когда его пытаются сломить. Его поэзия и поныне остается живой и действенной именно потому, что ей пришлось утверждаться в эпоху диктатуры и безоглядной веры в прогресс и светлое будущее и выживать в тайных списках, передаваемых из рук в руки, в эпоху господства массовой культуры.

Мандельштам воспел жизненность своей поэзии в одном из фрагментов 1931 года; оставив позади и детство, и смерть, лирическое «я» становится здесь голосом поэзии:

Я больше не ребенок!
Ты — могила,
He смей учить горбатого — молчи!
Я говорю за всех с такою силой,
Чтоб нёбо стало небом, чтобы губы
Потрескались, как розовая глина (III, 57).

Здесь нёбо и губы, рот как целый мир — это место поэзии и обещание поэтической универсальности. Тем самым поэзия осознается как непрерывно действующая сила, творящая космос и превосходящая самого поэта, чье земное существование ограничено временем. Стремясь выразить это главное противоречие бытия, Мандельштам в другом стихотворении противопоставляет не «бренное тело» и «бессмертную душу», а «умирающее тело» и «мыслящий бессмертный рот» (III, 73). В «нёбном пространстве» и «мыслящем рту» поэта непрерывно рождается новый мир.

Глядя на Мандельштама из будущего времени, поражаешься тому, насколько он был чужим и в то же время свободным. Он и сам чувствовал себя чужим в том времени, в котором ему довелось жить. В стихотворении «1 января 1924 года» сказано:

Какая боль — искать потерянное слово,
Больные веки поднимать
И с известью в крови для племени чужого
Ночные травы собирать (II, 51).

«Песнь бескорыстная — сама себе хвала»

Осип Мандельштам (1914)

Но он мог и с иронией взглянуть на эту свою чужеродность, на вечное свое инобытие. Вот одно из его шутливых стихотворений, написанное около 1922 года:

ПЕСНЬ ВОЛЬНОГО КАЗАКА

Я мужчина-лесбиянец,
Иностранец, иностранец.
На Лесбосе я возрос,
О, Лесбос, Лесбос, Лесбос! (II, 85).

Мандельштам — русско-еврейский Одиссей, осмелившийся запеть песнь «вольного казака» и одновременно — с лукавой иронией — заявить о том, что ведет свое происхождение от самых древних европейских певцов, поэтов с острова Лесбос: Алкея и Сафо. Ощущение свободы в чужеродности, принявшее форму стиха.

Мандельштам не нуждается ни в ореоле святости, ни в героическом мифе. Пускай он останется просто голосом мировой поэзии, к которой и взывает в своем шутливом стихотворении. Желание свободы постоянно слышится в его творчестве. «Тихая свобода» в одном из самых ранних стихотворений (1908). «Внутренняя свобода», открытая им в 1914 году в связи с философом Чаадаевым. Жажда «небывалой свободы» в стихотворении 1915 года. В период воронежской ссылки это — стесненная и робкая свобода поэтического голоса, загнанного насильственным режимом в подполье. Но настойчивое тяготение к ней ощутимо и в самых поздних стихах.

На вершок бы мне синего моря, на игольное только ушко!

Биографическая канва