Элиза Ожешко - В провинции

• Название: В провинции
• Автор: Элиза Ожешко
• Издательство: Вече, Рипол
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1993
• ISBN: 5-7141-0155-3

В очередной том серии «Каприз» включены лучшие любовные романы известной польской писательницы Элизы Ожешко (1842–1910) «Последняя любовь» и «В провинции». В них автором талантливо и увлекательно воссоздаются жизненные испытания героев, главным стремлением которых выступает жажда настоящего любовного чувства.

---

Эта предстоящая борьба с темнотой не столько пугает меня, сколько печалит. Я не сомневаюсь, что мы добьемся своего, тому порукой наше горячее желание и упорство, но грустно, что в наш, как говорится, просвещенный век миллионам людей приходится доказывать полезность элементарных правил гигиены или общественной деятельности. Люди не имеют ни малейшего понятия о благодеяниях науки, более того, остерегаются ее и предпочитают платить шарлатанам, именующим себя чародеями, чем врачам, которые действительно могут им помочь! Мысленно я уже вижу рядом с больницей народную школу, где толковый сельский учитель просвещает умы молодого поколения, в то время как врач занимается лечением их физических недугов…

Прекрасная мечта, сколько их еще… Нет предела желанию приносить пользу тем, кто живет с нами на одной земле…

Но сейчас не время мечтать, надо довести до конца одно дело и лишь потом браться за другое; если берешься за несколько дел сразу, ни одно, как правило, не доводишь до конца. Итак — благоразумие, упорство и терпение…»

II. Молодые супруги

Идешь себе по дороге жизни, тащишься помаленьку, путь известно какой: пни да кочки, — а дорогой, по необходимости или ради развлечения, присматриваешься к своим попутчикам; чем бы мы друг от друга ни отличались, мы все следуем к одной и той же цели, бледный и немой призрак которой маячит вдали и зовется он — смертью. Смотришь: одни идут кряхтя и охая на каждом шагу, другие каждую пядь пройденной земли обливают кровавыми слезами, третьи терпеливо влачат тяжкое бремя труда и глазами, полными любви, озираются по сторонам или с надеждой устремляют их к небу; есть такие, что ползают в грязи и пыли, как мерзкие гады, есть и такие, что прыгают, как трясогузки, или порхают, как бабочки, с шуточкой да разухабистой песней одолевают половину пути, потом падают, подкошенные болезнями, и с гримасой неверия на устах доползают до общей для всех цели. Смотришь на них и думаешь: «Боже! Какие же они жалкие, грустные или отвратительные!» У одного лицо искажено мукой, другой согнулся под ярмом, а награда еще не скоро, третий скачет и воет, но вот-вот рухнет и окажется самым несчастным, потому что в сердце у него нет ни искорки спасительной любви, он полон горькой иронии. Зачем же меня уверяли на заре моей юности, будто мир чудесен? Где хваленое веселье, блеск, упоительные минуты счастья, которыми я грезил, когда душа только-только загоралась юношеским огнем? Чем порадовать взор? Чем слух усладить? Чем душу утешить? Идешь, так размышляя, и вдруг мимо тебя проносится чудесное видение: двое — он и она. Они, казалось бы, ступают по земле и в то же время парят в воздухе: они витают, витают в облаках и ничего не видят, будто мира не существует. Он видит только ее, она — только его. Нет для них ни земли, ни неба, и смотрят они как завороженные друг на друга. Он обхватил ее за талию, она обняла его голову, а губы слиты в поцелуе…

Обращаешься к ним — не слышат… преграждаешь им путь — обходят тебя, словно ты жалкая букашка… И до такой степени оба поглощены друг другом, что окликни ее: «Прекрасная!» — она и не обернется, поставь перед ним красавицу из красавиц — он и не заметит. Над головами у них сияние, за спиной крылья, сотканные из любви и восторга, а слитые поцелуем губы пышут огнем…

Смотришь, пораженный, очарованный и спрашиваешь у попутчиков: «Что за диво? Кто эти полубоги, которые смеют блеском своего счастья омрачать взоры больных, усталых, печальных?»

А тебе отвечают: «Молодожены!»

И все, вздыхая, шепчут: «Счастливые!»

Хочешь ли знать историю этих двух небесных созданий? Слушай: он был молод, она была молода, очарование молодости, молодые сердца, — встретились, почувствовали влечение друг к другу, сильное, потом еще более сильное, оно стало вскоре непреодолимым, оба воскликнули «Люблю!» — и отправились под венец. Священник соединил их руки, они бросились друг другу в объятия и с тех пор порхают над землей, влюбленные без памяти…

Спросишь: хорошо ли узнали они друг друга? Вряд ли, потому что истинно глубокое чувство обыкновенно прячется от посторонних глаз…

Спросишь: давно ли они так парят? — Неделю, быть может, месяц. — И надолго это? — На год, не больше. — А потом? — Потом разомкнутся объятия, расстанутся уста с устами, отвернется сердце от сердца, и прежние счастливцы, витавшие в облаках, поплетутся по земле, спотыкаясь и охая…

Какое же чувство ими владеет теперь? — Безумство плоти, душа тут ни при чем… — Что есть счастье, рожденное безумством? — Мыльный пузырь, который переливается всеми цветами радуги, но не пройдет и минуты на часах вечности — он лопнет, и ничего от него не останется.

Ах, любознательный путник, запомни раз и навсегда: если видишь, что молодые супруги обращают на себя всеобщее внимание своей пылкой любовью, без конца целуются и милуются на виду у всех, присмотрись к ним внимательней, вдруг да заметишь, как в разгар этих взаимных восторгов мужчина на миг нахмурил лоб или женщина на мгновенье задумалась, и тогда не говори про них: «Счастливые!» — говори: «Несчастные!» Ибо чем слаще сон, тем горше пробуждение, чем выше они вознесутся, тем ниже падут.

Любовь, выставленная напоказ, — вещь подозрительная. В ней кроется если не фальш, то потеря разума. А где нет разума, там счастье ненадежно, зыбко.

Не один путник, удрученный печальными картинами жизни, с умилением взирал на молодую чету.

Когда Снопинские поженились, все в один голос твердили: «Счастливые!»

Они были до того влюблены друг в друга, что никого и ничего кругом не замечали. Александр в присутствии многих людей обнимал и целовал жену; она краснела, но, не скупясь, отвечала ему тем же.

Не нарадоваться было, какое между ними царило согласие в мнениях, желаниях, вкусах. Чего хотела она, того хотел и он, чего он хотел, того и она хотела. Девушки завидовали ей, юноши — ему. Говорили: оба в сорочке родились — и пророчили им молочные реки и кисельные берега.

Однажды кто-то осмелился усомниться в общем мнении и сказал, что будущее этой пары скорее вызывает тревогу. «Почему?» — удивились все. Мизантроп в ответ пропел известную народную песенку:

Как женился молодой
Да на конопатой,
Что им делать день-деньской?
Подпалили хату.

— По-вашему, они слишком молоды? — спросили его.

— Да, — последовал ответ.

Всеобщее возмущение.

— Одним старикам, что ли, жениться?

— Нет, но и не детям!

Была высказана и еще одна точка зрения:

— Теперь-то все хорошо, но потом худо с ними будет.

— Почему? — спросили с недоверчивой усмешкой.

— Потому что у него великопанские замашки и привычки, а она простая шляхтянка.

Но самым решительным пророком, сулившим беду молодой чете, был некий пан Томаш, бодрый седовласый старик с белыми как снег усами, слывший в округе оригиналом.

Оригиналом он слыл за то, что частенько шел наперекор общему мнению и придерживался своего собственного, порой противоположного.

Однажды к нему заехал сосед. Сидели они, греясь у очага, и старик спросил гостя:

— Не из Неменки ли, сударь, едете?

— Оттуда, милостивый государь, — ответил гость.

— Ну и как там поживают молодые Снопинские?

— Счастливы!

— А? — переспросил Томаш.

— Счастливы, — повторил сосед громче.

— Извините, я думал, ослышался. Думал, скажете: несчастны!

— С какой стати? Через месяц после свадьбы? Влюблены друг в друга без памяти!

— Такой у них вид?

— А как же!

Пан Томаш многозначительно покачал головой.

— Это плохо, — сказал он, помолчав.

— Чем же плохо, почтеннейший? Дай Бог всякому такого несчастья! Они неразлучны, и сколько бы ни было вокруг людей, он никогда от нее не отходит.

— Сколько бы ни было вокруг людей, он от нее не отходит, — повторил пан Томаш. — Это скверно, сударь.

— На третий день свадьбы понаехала в Неменку куча народу. А молодые все рядышком сидели, за руки держались, когда на них ни глянешь, все целуются украдкой.

— Куча народу, а они целуются? Совсем скверно, сударь! — задумчиво промолвил пан Томаш.

— Что это вы, почтеннейший, заладили: «скверно» да «скверно»! Чем же плохо, если молодые любят друг друга?

— В том-то и беда, что не любят! — серьезно возразил старик.

— Как так? — возмутился сосед. — Притворяются они, что ли?

— Избави Боже! Но им только кажется, что они любят.

Сосед пожал плечами.

— Были бы довольны, и ладно.

— Так-то оно так, да недолго это продлится! Послушайте, сударь, знаете вы Марьяна С. и его жену? Видели, как они любили друг друга? Ни на один день расстаться не могли, целовались каждую минуту, ровно шестьдесят раз в час, а теперь что? Разводиться вздумали, через три-то года после свадьбы! И почему? Да потому, что он глуп и флегматик, а она образованная и бойкая, разные у них характеры, разные души. Когда шли под венец, они в душу друг другу не заглядывали, все больше глазами интересовались; ему нравились ее глаза, ей нравились его, вот и решили, что у них любовь, а как вдоволь друг на друга нагляделись, так и улетучилась любовь. А Юзека М. знаете? Помните, как он нянчился с женой после свадьбы? Страсть какая любовь была! В теперь? Сидят вместе, глядят врозь! А почему? Он ее взял за красоту и за хорошее происхождение, а она за него вышла, потому что у него прекрасный фольварк. Юзек хороший и умный парень, а жена у него — кукла намалеванная, только и знает, что перед зеркалом вертеться да с молодыми людьми любезничать. Ей не нравится, что муж постоянно занят хозяйством и не любит по паркетам шаркать, он не дает ей транжирить деньги на тряпки, а как заметит, что жена стреляет глазками направо да налево, ревнует, кипятится, и такие у них в доме скандалы, что не приведи Бог. Вот вам еще одна неподходящая пара, — разные у них души, хотя глаза, право же, недурны — что у него, что у нее. То же произойдет и со Снопинскими. Я знаю их обоих. Она хорошая женщина, и Топольский ее научил многому хорошему, о чем этот юнец слыхом не слыхал. Он — способный и смышленый парень, ничего не скажешь, но ветрогон, себялюбец, бездельник, гуляка. Почему они поженились? Хорошо ли узнали друг друга? Прониклись ли взаимным уважением? Уверились ли, что будут ладить всю жизнь? Где там! Ей, молодой, жизнерадостной, захотелось новых впечатлений, вот и поддалась на сладкие слова, влюбилась в смазливое лицо; он тоже воспылал чувствами к хорошенькой девушке: захотелось ему Топольского победить, а может, Неменка приглянулась, бац — женился! Скверно будет, сударь мой! Сначала у них жизнь потечет как по маслу, на втором году начнутся трения, а закончится все, как говорится, и шатко, и валко, и на сторону. Она станет для него обузой, тяжелой гирей на ногах, а он для нее — вечным угрызением совести и разочарованием. Видите ли, сударь, мне кажется, что, выходя за него, она страдала галлюцинациями, а галлюцинации — это такая болезнь, когда человек видит то, чего нет на самом деле. Ничего, он быстро вылечит ее от этой хвори, да только она, когда выздоровеет, увидит себя уже не Винцуней Неменской, цветущей, живой и веселой невестой всеми уважаемого пана Топольского, а Винцентой Снопинской, усталой, печальной, разочарованной женой молокососа, которому она будет нужна, как телеге пятое колесо. И начнет муж бегать от нее, то сыграть в бильярд в корчме у Шлёмы, то с барышнями пофлиртовать в гостиных или в другом месте… Эх!..