Элиза Ожешко - В провинции

• Название: В провинции
• Автор: Элиза Ожешко
• Издательство: Вече, Рипол
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1993
• ISBN: 5-7141-0155-3

В очередной том серии «Каприз» включены лучшие любовные романы известной польской писательницы Элизы Ожешко (1842–1910) «Последняя любовь» и «В провинции». В них автором талантливо и увлекательно воссоздаются жизненные испытания героев, главным стремлением которых выступает жажда настоящего любовного чувства.

---

Элиза Ожешко В провинции

ПЕСНЯ КОЛЕСНОГО МАСТЕРА

Катится колесо

По путям-дорогам,

Бьется сердце молодое

Радостью-тревогой.

Разлетелось колесо,

Поломались спицы,

Жизнь наша быстрая

Мчится точно птица.

Хоть холоп, хоть господин,

Милый ли, постылый —

Всем нам, братцы, путь один —

Во сыру могилу.

Тех, кто утверждает, будто можно достичь чего-либо без труда и усилий, следует назвать отравителями.

Бенджамин Франклин.

Часть первая

I

Неподалеку от берегов Немана, в плодородной и лесистой полосе расположены были обширные земли графини X. Богатая владелица с давних пор жила за границей и в больших городах родной страны, а поместья свои сдавала в аренду состоятельной окрестной шляхте.

Одно из этих поместий, Адамполь, арендовал пан Ежи Снопинский.

Усадьба в Адамполе была большая, издалека можно было разглядеть в широком кольце пирамидальных тополей неказистый, но удобный жилой дом с опрятными, прочной постройки службами. Высокий и плотный забор из гладко отесанных досок огораживал двор и сады от полей, которые тянулись далеко-далеко, до самого подножия леса, узкой и темной чертой отделявшего край широкой равнины от небосвода.

В один из теплых солнечных апрельских дней, около полудня, по дороге к усадьбе неторопливо катилась пароконная бричка. В бричке сидел пожилой мужчина с сильной проседью на висках и с усами, со спокойным и приветливым взглядом серых глаз, крепкого и ладного сложения, хотя годы, а быть может, и бремя жизненных невзгод уже слегка согнули его спину. Одет он был в темное суконное пальто, а на голове была шапка, отороченная серым барашком.

Кругом зеленели весенние всходы; теплое неяркое апрельское солнце бросало на поля полосы золотистого света, и, словно привлеченные этим светом и теплом, из низкой густой поросли выпархивали жаворонки и, стрелой устремляясь в вышину, распевали свои звонкие песенки. Вдали, ближе к лесу, пахали землю под яровые; со стороны усадьбы, видневшейся среди едва одетых листвой деревьев, доносились отзвуки хозяйственной суеты, невнятные голоса людей.

Путешественник с любопытством оглядывал окрестности. Лошади, утомленные долгой, должно быть, дорогой, шли шагом, кучер, молоденький паренек с заспанной физиономией, и не думал погонять их; бричка медленно катилась по белой наезженной дороге между двумя рядами старых верб и рябин.

Вдали на поле показался человек, он быстро и бодро шел по узкой меже, ловко перескакивая через канавки, прорытые там и тут для стока воды. Человек направлялся к дороге; спустя минуту, перепрыгнув через последнюю канаву, отделявшую дорогу от поля, он вышел прямо к бричке.

Это был стройный и красивый юноша в сером охотничьем костюме, в высоких охотничьих сапогах, в маленькой, отделанной черным бархатом конфедератке на голове и с ружьем за спиной.

Путешественник, увидев, что юноша приближается, крикнул кучеру:

— Стой, Якубек!

Лошади стали, и пожилой мужчина, приподняв шапку, а другой рукой указывая на усадьбу, лежавшую в нескольких стах шагах, вежливо спросил:

— Прошу прощения, это не Адамполь, имение графини X.?

— Да, сударь, — ответил молодой человек с легким поклоном.

— И в этой усадьбе живет пан Снопинский?

— Да, сударь.

— Спасибо, — поклонился путешественник юноше, затем крикнул кучеру: — Трогай, Якубек, да поживей!

Юноша поглядел вслед удаляющейся бричке.

— Кого же это нам Бог послал? — проговорил он. — Кажется, я уже видел когда-то этого господина… Интересно, честное слово… А, ладно! Пусть себе отец принимает гостя, а я пойду постреляю. Эх, хорошо бы кот мне попался, вот бы пульнул в него из ружьишка! Жаль, не взял с собой борзых.

Он снял с плеча ружье, посвистывая, осмотрел заряд и пошел по обочине дальше.

Не прошел он и двадцати шагов, как на одну из придорожных верб с громким карканьем села ворона. Юноша поднял глаза, усмехнулся, вскинул ружье и прицелился. Ворона, не предчувствуя грозившей ей опасности, расселась на ветке, запрокинула голову и все каркала, каркала, как бы беседуя с лучиком солнца, который играл на ее черных перьях и заглядывал в раскрытый клюв. Внезапно раздался выстрел, ворона свалилась с ветки. Охотник подбежал, поднял ее, приторочил к сумке и пошел дальше, победно насвистывая какой-то марш.

Тем временем бричка уже въезжала в просторный адампольский двор. Перед воротами лошади вспугнули целое стадо гусей, которые, хлопая крыльями, с гоготом взлетели в воздух и тут же опустились на землю, около не менее многочисленного стада индюков. Предводитель последнего, огромный индейский петух, посмотрел на своих крикливых соседей, распустил хвост и презрительно закулдыкал. Одновременно из-за дома выскочили две лохматые собаки и с яростным лаем запрыгали вокруг брички. В ответ на все эти звуки, которые вместе со стуком колес вдруг заполнили двор, в одном из открытых окон дома показалась сначала женская голова и тут же спряталась; немедленно в другом окне показалась мужская голова и тоже исчезла. Лишь спустя некоторое время отворилась дверь, и на крыльцо вышел мужчина лет за пятьдесят, небольшого роста, толстый, с могучей лысиной, блестевшей среди седоватых волос, и с румяным и приветливым, однако как бы озабоченным лицом; он поспешно одергивал на себе черный сюртук, надетый, очевидно, в последнюю минуту, и хватался за галстук, узел которого уже почти развязался. Нетрудно было догадаться, что арендатор Адамполя совершал свой туалет второпях, нарочно в честь прибывшего гостя.

Едва бричка остановилась перед крыльцом, путешественник живо соскочил с нее, а хозяин дома шагнул ему навстречу. Они посмотрели друг на друга, и у обоих вырвалось громкое восклицание.

— Анджей! — с непритворной радостью вскричал арендатор.

— Ежи! — ответствовал приезжий.

И, бросившись друг другу в объятия, они расцеловались.

— Сколько лет, сколько зим! — восклицал пан Ежи в перерывах между поцелуями. — Откуда же Бог привел? Каким счастливым ветром занесло тебя в наши края?

— Да, давненько, давненько мы не видались, дружище, — отвечал пан Анджей, высвобождаясь из энергичных объятий хозяина. — Как видишь, гора с горой не сходится, а человек с человеком вдруг да и сойдутся.

— Да, уж что вдруг, то вдруг! Но прошу, прошу в хату, ведь жена еще и не знает, кто у нас в гостях!

И, взяв под руку дорогого ему, как было видно, гостя, адампольский арендатор повел пана Анджея в дом. На крыльце он еще оглянулся и крикнул стоявшему поблизости парубку, который с раскрытым ртом таращился на панские объятия и поцелуи:

— Лошадей поставь в конюшню и задай им овса! А кучера отведи на кухню, пусть ему там дадут пообедать!

Спустя какой-нибудь час после столь сердечной встречи Снопинские и пан Анджей сидели в просторной комнате, которая напоминала обычную сельскую горницу, не лишенную при этом известных претензий казаться гостиной. Перед ними на столе стояли разные домашние закуски и настойки, однако, судя по отодвинутым тарелкам и пустым рюмкам, застолье было окончено.

Гость и хозяин сидели рядом. Оба были одних лет, оба глядели друг на друга с одинаковым выражением сердечной симпатии, вместе с тем трудно было бы найти двух людей более несхожих, чем эти. И отличались они друг от друга не тем только, что пан Анджей был высок и широкоплеч, мускулист, но скорее сухощав, а пан Ежи, наоборот, роста был малого и толщины непомерной; также и не только тем, что у второго была лысина, а у первого ее не было; главным образом и с разительной наглядностью их несходство выявлялось в характере лиц. Лоб у пана Ежи был изрезан морщинами, но морщины на его лбу пролегли в ширину, как обычно у людей, которые поглощены постоянной борьбой за существование и пекутся единственно о материальном достатке; морщины же на лбу пана Анджея, не менее многочисленные и глубокие, располагались вертикально, причем самая глубокая была между бровями, что свидетельствовало об усиленных умственных занятиях и о приверженности к нелегким размышлениям над делами общегражданскими и общечеловеческими. В честных и добродушных глазах хозяина постоянно сквозила забота, ставшая, видимо, уже привычной. Взгляд гостя был приветлив и ясен, но когда он умолкал и задумывался, серые, все еще огненные глаза его застилались как бы печальной тенью. Случалось, он с отсутствующим выражением устремлял свой взор вдаль, словно озирая некие необъятные, недоступные другим пространства и горизонты, — вот тогда-то тень печали в его глазах становилась заметнее всего.

Словом, нетрудно был распознать в пане Ежи человека, который всю жизнь хлопочет об одном лишь хлебе насущном и мысли которого заняты исключительно посевами, жатвой и молотьбой; не было для него горя горше, чем градобитие либо неурожай, а единственные его радости, — не считая урожаев в хорошие годы, когда с одного морга удавалось собрать целых десять мерок пшеницы, — были женитьба на любимой Анусе и затем рождение сына. Что до пана Анджея, то он непременно должен был принадлежать к тем, кому отдано во владение царство духа и чьим мыслям привольно в этом царстве.