Марек Малятынский - В тени Канченджанги

• Название: В тени Канченджанги
• Автор: Марек Малятынский
• Издательство: Мысль
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1983

В 1974 году польские альпинисты совершили восхождение на одну из высочайших вершин Гималаев и мира ― Кангбахен.

Книга написана одним из участников восхождения о драматических событиях подъема.

---

Чтобы воспрепятствовать безрассудной, импровизированной гонке на вершину, я уже заранее решил: если состоятся два восхождения, обе даты будут сообщены одновременно и фамилии всех восходителей даны в алфавитном порядке.

В тот день вы подтвердили, что отправляетесь на штурм, и я назначил в штурмовую группу Вальдемара Олеха и Войцеха Бранского, остальных — во вспомогательную группу. Окончательно решать вопрос я уполномочивал моего заместителя — Вальдека. Потом мы говорили еще раз, и Войтек сообщил, что вы отправляетесь все вместе, хотите заложить лагерь V, и просил о поддержке снизу. Я по радиотелефюну связался с перевалом — Шимек был нездоров, а Мацек, кажется, пребывал в состоянии эйфории. Он похвалялся, что дошел до лагеря IV, что на высоте 7300 метров оставался в отличной форме, а теперь собирается спускаться в «двойку». Рассчитывать на них я не мог. Несмотря на эти тревоги, всех в базовом лагере захватило настроение близости вершины. Мы выпили за успех нашего штурма бутылку «Туборга», единственную, какую я донес из Биратнагара. Завтра нам предстояло двинуться вслед за вами. Я планировал, что ваша группа может достичь вершины 25 мая, у нас есть шансы — 27-го. В ближайшие дни мы будем обеспечивать вас. Эмоции, состояние возбуждения захватили даже Большого. Хотя он страдал желудочными недомоганиями, он жаждал отправиться в «четверку» фотографировать победителей. Офицер и наики допытывались, когда мы заканчиваем горную акцию: они торопились домой».

Весек:

«Я молча лежал в спальном мешке и все еще переживал ссору с Вальдеком. Я чувствовал всю глупость и неприглядность положения. Это столкновение высоких идеалов альпинизма с прозой жизни. Мы идем штурмовать вершину, цель наших стремлений, нашу хрустальную гору, и ведь известно, что если потерпим неудачу, то всем мечтам конец!

А тут придирки из-за всякой ерунды! Неужели Вальдек не способен отвлечься от пустяков, отделить крупное от мелко го хотя бы в тот момент, когда начинается наш знаменательный день?

Я немного побаивался, оттого что мы отправляемся в путь в таком скверном настроении. Меня охватывало отчаяние, злость на Вальдека и на самого себя, поскольку я осознавал это противоречие между могучим братством, товариществом и заурядной ссорой, которой мы сами были причиной. Я досадовал и на тебя за то, что ты не занял четкой позиции, предпочел остаться в стороне, свалив все на действие высоты. Ведь, чёрт возьми, я действительно чувствовал себя великолепно и высоту на этот раз, о чем ты и сам знаешь, сносил превосходно. А предстоящий путь? Да, я отдавал себе отчет в том, что это безумная затея: если нас настигнет муссон, то нам уже не вернуться»

Вальдек:

«Ссора с Весеком? Какая ссора? Возможно, я избрал слишком резкий тон, но сделал это сознательно… Вам дали задание установить верёвочные перила вплоть до террасы — вы этого не сделали!

Если кто-то не понимает того, что насущно необходимо, то проявляет только свою неопытность, но он всегда должен отвечать за последствия. Это обычное мужское дело!

Я не собирался устраивать дискуссию о целесообразности установки перил. Безопасный доступ к исходному лагерю на краю террасы я рассматривал как крайне важный момент на нашем пути. Это облегчало транспортировку, не позволяло заблудиться в тумане. И когда вы позже укрепили перила — задача была решена, вопрос исчерпан. Имелись более существенные проблемы.

До этого вечера я еще не знал, отправимся ли мы на вершину или только заложим лагерь V около ребра Кангбахена. Однако из разговора с Петром мне стало известно (только теперь!), что 16 мая муссон дошел до Мадраса. Ничего другого не оставалось, как попытаться прибегнуть к альпийскому штурму вершины.

Каждого из вас я поименно спрашивал: хочешь ли идти? При следующей связи я подтвердил Петру: мы идем все! А потом все время думал: какой путь избрать? Продолжать подниматься или же сразу начать траверс? Важно было одно, чтобы траверс пролегал возможно выше. Чем выше, тем меньше опасность лавин, даже если по пути пришлось бы преодолевать скальные ребра.

Тревоги? Мечты? Времени «психологизировать» у меня не было. Обдумав, как идти, я привел в порядок фотоаппаратуру, потом приготовил еду. И наконец — спать. Лечь как можно раньше!»

Юзек:

«Во время этого перехода я чувствовал себя иначе, чем обычно, ощущал какую-то слабость. Состояние оказалось далеко не лучшим… Поэтому возникали минуты сомнений и колебаний. Помню, как за несколько дней до этого мы спустились на перевал и я говорил с Вальдеком: «Я не в лучшей форме, еще не пришел в себя после воспаления надкостницы. Перед штурмом следовало бы отдохнуть несколько дней на базе».

С другой стороны, покидая базовый лагерь, я сказал себе (даже упомянул об этом в письме домой), что это последний выход. Конец постоянному ползанию по леднику! Теперь либо вершина, либо… прости-прощай.

И когда дорога выше перевала, с верёвочными перилами, была позади, я (несмотря на усталость, голод и тревогу из-за своего состояния), как и Вальдек, сохранял оптимизм. Трудности, кажется, уже преодолены, теперь траверс, мы выйдем на ребро — и Кангбахен недалеко.

Но меня продолжали терзать сомнения: спускаться или не спускаться на базу?

Однако, чёрт подери, прибыли вы. Было известно: вы направляетесь на вершину. Все было предрешено. За вами должна следовать группа Петра, но я знал, что с ними мне на вершину не взобраться: у них мало шансов на это, пожалуй, им не успеть.

И я остался. Потом был этот подъем с вами к японскому лагерю, когда у меня начались перебои в дыхании и я почувствовал страшную слабость. Да… лучшее доказательство — то, что я провалялся в палатке весь день, пока Вальдек и Войтек устанавливали верёвочные перила: я действительно даже не приготовил поесть, и когда Вальдек обложил меня, я сказал, что болен и завтра, пожалуй, спущусь. Я действительно так думал, но отложил окончательное решение до утра. Просто не нашлось никого, с кем я мог бы спуститься.

Утром я почувствовал себя лучше, и мы отправились выше. Я все время вел нашу тройку, чтобы доказать им и самому себе, что вчера у меня был просто кратковременный кризис, а сегодня все в порядке. Позже мы расчищали площадку, и, когда все укрылись в палатках, я еще продолжал расхаживать, принес снег и продукты, стремясь показать, что я в хорошей форме и чувствую себя совсем неплохо.

Уже лежа в палатке, я решил, что мои дела не так скверны, надо идти, надо пытаться, пока есть возможность!»

Войтек:

«Что я чувствовал, что думал в лагере IV накануне штурма?

Периодом сомнений, раздумий, колебаний и, наконец, решения атаковать вершину «с ходу» было для меня время, проведенное на базе, куда мы спустились, пришибленные нечеловеческими условиями над перевалом и намерением двух Анджеев вернуться домой.

В течение этих двух дней на базе я писал корреспонденции, готовил партию барахла для продажи сардару, пытался при этом еще что-то читать и все время взирал на неприступную стену Кангбахена и на это чертовски крутое, почти трехкилометровое снежное пространство у ребра, которое мы называли верхней террасой. Решающей для меня оказалась беседа с Дорджи. Он сказал, что во время экспедиции югославов в 1965 году добирался из лагеря IV в лагерь V без подстраховки за три-четыре часа. Это, конечно, происходило в послемуссонный период, когда снежный покров не так глубок.

Тогда я уверовал в возможность штурма горы по альпийской системе. С этого момента я перестал философствовать. Когда мы шли к «четверке», я несся вперед, не ввязываясь ни в какие свары, не реагируя на них. Меня уже не тяготил рюкзак, но я мог понять Весека, который поспешил освободиться от двух, вероятно, обременявших его кассет с кинопленкой. Я не настаивал также на более справедливом дележе продуктов. Я был полон веры, а вместе с тем побаивался, как бы что-то не забарахлило в моем организме.

А в лагере IV? Когда все сказали: «Да!», я думал уже только о деталях чисто технического порядка и о том, не разболятся ли у меня зубы, как это случилось со мной у пика Коммунизма»

Шимек:

«Свои мечты о вершине, свои ожидания и надежды я пережил уже раньше… Я был в группе Петра. Мы ходили на перевал, потом в японский лагерь и снова на перевал. Мы трудились в меру своих сил, но что-то во всем этом было не в порядке… То, что я был не в форме, тоже, вероятно, сказывалось.

Петр всю операцию организовал в расчете на то, чтобы обязательно взойти на вершину, но ведь, пожалуй, никто из нашей четверки еще не дозрел до этого. На леднике мы оказались десятью днями позже вас…

В эти дни я ощущал какую-то магию вершины. Чувствовалось, что все охвачены жаждой восхождения, все хотят достичь вершины. И поэтому, как мне казалось, мы поступали не так, как удобнее всего для вас — штурмовой группы, но так, чтобы самим оказаться ближе к вершине и стремиться к ней.