Владимир Гаков - Ультиматум. Ядерная война и безъядерный мир в фантазиях и реальности

• Название: Ультиматум. Ядерная война и безъядерный мир в фантазиях и реальности
• Автор: Владимир Гаков
• Издательство: Политиздат
• Жанр: Филология
• Год: 1989
• ISBN: 5 - 250 - 00332 - X

Что делать, чтобы каждый человек на Земле задумался о вероятности ядерной катастрофы, проникся и личной ответственностью за сохранение жизни на планете? Фантасты предвидели ядерную опасность и своими средствами боролись с угрозой уничтожения человечества еще тогда, когда о ней не задумывались ученые и политики, В книге сквозь призму «антиатомной» темы в научной фантастике рассматриваются проблемы войны и мира, возможности безъядерного мира и выживания человечества. Автором собраны своеобразные досье, отражающие мнения по этим вопросам известных писателей, режиссеров, ученых, журналистов, политиков, общественных деятелей, причем как сторонников мира, так и апологетов войны.

Книга адресована широкому кругу читателей.

---

В фильме есть кадры незабываемые. Подводная лодка, посланная в Сан-Франциско с целью узнать, кто остался в живых (в эфире постоянно присутствует какая-то нелепая "морзянка" — значит, чья-то рука нажимает на ключ?), всплывает в бухте Золотые Ворота. Одетые в противорадиационные костюмы, члены экипажа проходят по улицам обезлюдевшего города — чтобы убедиться: на рации "работает" ветер, гуляющий по помещению пустынной радиостанции.

За первым тяжким ударом по всегдашнему человеческому оптимизму, дающему веру в лучшее даже в ситуациях безнадежных, следует второй. Над Австралией проливается благодатный в этих местах ласковый дождь, на сей раз несущий всему живому гибель от лучевой болезни. И людям начинают раздавать пилюли с ядом.

Все, конец…

Как посерьезнела научная фантастика всего за несколько лет, прошедших после Хиросимы. Теперь вопрос о выживании цивилизации поставлен жестко и бескомпромиссно, без обычных в фантастике утешительных "если".

Чтобы подчеркнуть эту бескомпромиссность, и Шюту, и Креймеру нужна была именно научная фантастика. На меньшее — просто реалистический антивоенный роман и фильм — не соглашались. И хотя фильм, например, оставляет вопросы — неясно, почему Сан-Франциско стоит себе целехонек, а жители вымерли все до единого (нейтронная бомба?), — художественный образ создан потрясающий.

Нужен был режиссеру этот вымерший, но абсолютно сохранившийся город. Города отстраиваются и на пепелищах, а в честь погибших в войнах ставят мемориалы. После новой, последней войны цивилизацию заново не построишь, и служить панихиду по всему человечеству будет некому.

Финальный эпизод фильма ныне причислен к киноклассике. Ветер бродит по пустынной площади, лениво перебирает рассыпанные клочки бумаги — листовки, призывающие обреченных на мучительную смерть к добровольному уходу из жизни. И полощет огромный транспарант с надписью: "Еще не поздно, брат!"

К кому обращен жутко смотрящийся на безлюдной площади призыв? К оставшимся в зрительном зале. От них теперь зависит финал этого "кино".

Разговор об атомной фантастике первых двух десятилетий после Хиросимы останется неполным, если не упомянуть другой знаменитый фильм с непривычно длинным названием: "Доктор Стрейнджлав, или Как я перестал волноваться и полюбил бомбу". Его поставил в 1963 году уже знакомый нам Стэнли Кубрик.

В различных биографиях имя автора литературного первоисточника называют по-разному. Некоторая путаница, действительно, имела место.

В 1958 году бывший военный летчик англичанин Питер Джордж под псевдонимом "Питер Брайант" выпустил научно-фантастический роман о начале третьей мировой войны. Книга называлась "За два часа до гибели" (в США она вышла под названием "Красный телефон тревоги").

Отдельные сюжетные линии и образы — безумец ученый, свихнувшийся на почве антикоммунизма американский генерал, отдавший приказ нажать злополучную кнопку, — привлекли внимание Стэнли Кубрика. Однако он увидел в книге совсем не то, что пытался изобразить автор. В соавторстве с известным кинодраматургом Терри Сазерном Кубрик написал сценарий фильма и поставил картину, принесшую ему успех. А Питер Джордж, книгу которого, не выйди фильм Кубрика на экран, скорее всего просто забыли бы, довольствовался тем, что в тот же год создал новую "версию" (фактически добросовестно переписанный сценарий) — уже под собственным именем и сохранив название фильма… Так появился "роман" Джорджа "Доктор Стрейнджлав".

Имя автора ныне действительно забыто. Два года спустя он еще раз попробовал силы в фантастике (герой романа "Командир-1" — еще один спятивший, капитан атомной подводной лодки, начинающей третью мировую войну), а затем случилось событие непредвиденное и драматичное. Не выдержав давления атомной истерии, Питер Джордж в 1960 году покончил с собой… Что касается Стэнли Кубрика, то его имя отныне прочно ассоциируется с фильмом "Доктор Стрейнджлав…".

Режиссеру удалось создать нечто принципиально повое по сравнению с предшественниками. Брэдбери с библейским пафосом клеймил, Шют и Креймер взывали к холодному разуму, здравому смыслу. А Кубрик попытался атомную бомбу высмеять. Высечь ее беспощадным смехом.

Тут, конечно, встает вопрос: а можно ли? А нужно?..

Вопрос закономерен, но, как часто в искусстве случается, решение зависит от прецедента, от чьей-то удавшейся попытки. Как метод, пример для подражания — вышучивание атомной бомбы, хохот над сожженным, пусть и в результате собственной глупости, человечеством вряд ли вызовет сочувствие. Но в качестве исключения… В данном случае фильм удался, и победителя не судят!

Время Кубрик вычислил точно. В те годы настроение отчаянного безрассудства в отношении видов на будущее преобладало. Считалось само собой разумеющимся, что военные безумны, вся их атомная машинерия абсолютно неуправляема и, следовательно, катастрофа неизбежна. А психологам хорошо известно: когда наваливается отчаяние и вот-вот произойдет истерический срыв, психологическим механизмом его предотвращения часто служит смех.

В этом тоже чувствуется какая-то уступка, слабость. Защищаться от "дискомфортной" мысли можно ведь и по-другому? Мужественно и трезво взглянув в лицо опасности, искать пути ее предотвращения, как бы ни был затруднителен этот поиск: бить в набат, заставляя проснуться и других.

Но… высмеять оказалось проще: "Вместо трезвого анализа постановщик предложил свой метод — абсурда, своего рода защитный механизм, позволявший просто выкинуть проблему вон из головы. Мало ли в жизни трагических, в принципе не поддающихся исправлению мерзостей!.. Так люди проникаются чувством фатальной неотвратимости гибели и первыми стремятся туда, где наиболее интенсивная бомбардировка: чем скорее, тем лучше. Большого мужества, впрочем, в таком отчаянном шаге мало"[84].

Присмотримся к персонажам "черной комедии" Кубрика. Свихнувшийся на почве антикоммунизма американский генерал (его фамилию можно перевести на русский язык как "Потрошитель"), пославший стратегическую авиацию бомбить советские города. Командир одного из экипажей, чей самолет из-за поломки в бортовой рации не удалось вернуть на базу, — форменный дебил с тоже "говорящей" фамилией Конг (немедленная ассоциация с крушащей что ни попадя гигантской обезьяной из нашумевшего кинофильма "Кинг Конг"). Наконец, еще один потенциальный пациент психиатрической лечебницы — член экипажа злополучного бомбардировщика, севший верхом на атомную бомбу с надписью на боеголовке: "Эй там, приветик!" — и ринувшийся вниз, едва раскрылись створки бомбового люка…

Шутовской хоровод возглавляет совсем уже инфернальная маска доктора Стрейнджлава, фамилия которого переводится как "Странная любовь". Это маньяк-ученый, искалеченный — у него все, и душа, кажется, тоже на протезах, — но бодро деловитый, когда речь идет об уничтожении человеческих особей. На его прошлое указывают любопытные детали: оговорки "мой фюрер" (в обращении к президенту США) и чисто рефлекторное выбрасывание вперед руки-протеза… За экранным доктором Стрейнджлавом американские зрители увидели и некоего "доктора" из Освенцима, по имени Йозеф Менгеле, и кое-кого из персонажей более близких по времени. Бывшего военного министра США Джона Форрестола или, скажем, Вернера фон Брауна.

Да, конечно, все это зло, остроумно, забавно, но…

К середине 60-х годов подобные образчики "черного юмора" на тему атомной войны можно было рассматривать уже как тупик, кризис сознания, не находящего выхода. В то время многие почувствовали зловещую западню, в которую загоняло себя человечество — позже ее точно охарактеризуют как "атомный пат", — и, чтобы от отчаяния не опустились руки, вовсю язвили и зубоскалили.

Страх парализовал волю, мысль, остатки гражданского чувства. И вот уже наступление атомного конца света некоторыми авторами было воспринято как нечто неизбежное — "преступление" природы, вроде лавины или землетрясения, остановить которое невозможно. И единственное, что остается: попытаться пережить, пересидеть. Восстановить все заново, когда уцелевшим, выползшим из своих нор-убежищ предстанет ужасающий "пейзаж после битвы".

Пол Брайнс в книге "Ядерные холокаусты" с тревогой отмечал, как мало в американской фантастике произведений, герои которых хоть что-то попытались бы сделать в "дни до" (их действия в "день после" описаны сотни раз, и об этом еще пойдет разговор). Предотвратить катастрофу, вместо того чтобы напрягать воображение в поисках вариантов выживания на атомном кладбище. "Если герои романов все же протестуют против наличия у сверхдержав атомного оружия и его распространения по планете, — пишет Брайнс, — то эти протесты, как правило, выглядят либо неразумно, либо подозрительно. Но если даже персонажу той или иной книги удастся убедительно разъяснить читателю свою точку зрения и продемонстрировать самые благородные намерения, его попытки вмешаться в исторический процесс и предотвратить катастрофу обычно малоэффективны"[85].