Владимир Мавродин - Очерки истории Левобережной Украины (с древнейших времен до второй половины XIV века)

• Название: Очерки истории Левобережной Украины (с древнейших времен до второй половины XIV века)
• Автор: Владимир Мавродин
• Издательство: «Наука»
• Жанр: История
• Год: 2002
• ISBN: 5-02-026834-8

Данная работа преследует своей целью обрисовать историю одной из частей Украины, а именно Днепровского Левобережья, с древнейших времен и до второй половины XIV в., т. е. до захвата Левобережной Украины Литвой.

… я попытался поставить и в какой-то мере подойти к разрешению ряда вопросов (например, о древнейшем населении Днепровского Левобережья и о его связи со славянами, об этногенезе славян, о разложении первобытнообщинного строя и развитии феодализма, о роли Хазарского каганата и тюрко-яфетических племен лесостепной полосы и степей Причерноморья в жизни и быте населения Левобережья, о формировании украинской народности на территории древней Северской земли, о наиболее слабо изученном времени татарского владычества на Украине и др.), не затронутых или неправильно разрешенных моими предшественниками: П. Голубовским, Д. Багалеем, В. Ляскоронским, М. Грушевским, Р. Зотовым и др.

---

Городища при с. Гнездилово и д. Липиной у Курска в нижних своих слоях датируются VIII–IX вв. Население жило в хижинах-мазанках из хвороста и землянках. Жернова указывают на земледелие, кости животных и рыб — на скотоводство, рыболовство и охоту.[325] Липинское городище (в 20 км от Курска) представляет большой интерес именно в силу того обстоятельства, что древнейшие слои его ведут к городищам дьякова типа, в то же самое время более верхние слои дают улучшенную раннеславянскую керамику, вещи салтовского типа и, наконец, оно превращается в типичное городище так называемой «великокняжеской поры».[326]

Поселения дьякова типа приближаются к северной Черниговщине, идя по лесной полосе к району Брянска, вытягиваясь узкой полосой по направлению на юго-запад от основного своего центра.[327] Дальнейшие раскопки городищ этой области дадут, по-видимому, много нового для установления картины родового строя на территории Северской земли.

Кроме того, исследование могильников броварского типа и главным образом окружающих их поселений поможет установить социальную структуру того населения, которое хоронило своих покойников в определенных, одних и тех же местах, начиная с периода полей погребальных урн и кончая VIII–IX–X вв. Погребальные обычаи Броварских могильников, представляющие собой единую цепь трансформации погребения от урн до курганов, свидетельствуют о коренном, автохтонном населении с древнейших времен до IX–X вв. во всяком случае. Инвентарь позднейших погребений X–XI вв. типично северянский. Устанавливая автохтонность северянского населения на самом юго-востоке области их жительства, археологическая наука должна будет со временем показать и социальную структуру населения VIII–IX вв., которая предстанет пред нами несомненно как разлагающаяся родовая. Отдельные находки вещей броварского типа славянской эпохи в других местах (близ Полтавы, у с. Ивахнино б. Лохвицкого уезда Полтавской губ. и т. д.) позволяют судить о распространении населения Броварских курганов.[328]

Мы не будем пытаться составить археологическую карту древнейших славянских поселений VIII–IX вв. с соответствующим описанием каждого из них. Отсутствие археологических работ, соответствующих современному состоянию науки, как результат почти полного отсутствия полевой работы археологов в данной местности, не позволяет проделать подобное исследование, а, между прочим, Северская земля заслуживает того, чтобы на нее обратили большее внимание именно археологи. На это в свое время указали исследователи, непосредственно столкнувшиеся с трудностью работы в этой области в силу слабой изученности вещественных памятников и, прежде всего, материалов поселений Чернигово-Северской земли, так как труды Д. Я. Самоквасова безнадежно устарели и служить руководством не могут.[329] Он, как и все археологи старой школы, исследовал вещи, хозяйство, но не социальные отношения.

Многое может дать последующая работа над уже известными городищами, не говоря уже о новых раскопках. Может быть, придется взяться и за новые объекты. Прав Дмитров, указавший на роль болот для археологических изысканий, так как они в свое время служили для поселения и до известной степени страховали славян от нападений врагов, о чем писал еще Иордан. Остатки свайных построек, находимых на болотах, как ныне высохших, так и по сию пору опасных для ходьбы, подтверждают его мысль.[330]

Большой интерес представляют раскопки последних лет, проведенные Б. А. Рыбаковым на Гочевском городище в Белевском районе Курской области.

Б. А. Рыбакову на городище, приписываемом им радимичам X–XII вв., удалось обнаружить древнеславянские слои VII–X вв., характерные наличием землянок, остатками грубой лепленой от руки керамики, редкими железными вещами и изделиями из кости.

К сожалению, результат раскопок еще не опубликован.[331] Вот и все основные материалы, касающиеся населения Северской земли, добытые археологами.

Но приведенного выше уже достаточно для того, чтобы охарактеризовать хозяйственный быт и социальные отношения обитателей Северской земли в VII–IX вв.

Основным занятием населения было земледелие. В северных районах, в полосе лесов, превалировала архаичная подсечная форма земледелия, требующая больших затрат человеческого труда на уничтожение лесных массивов на определенной площади, что приводило к необходимости коллективной его организации. Но уже в IX–X вв. пашенное земледелие начинает бытовать и в лесной полосе; так, например, вятичи платят хазарам дань от «рала», от плуга.[332] На юге, в степях, перелог, а позднее пашенное земледелие, несомненно были развиты еще в гораздо более отдаленные времена.[333] В лесостепи переход от подсеки к пашне происходил тем же путем, что и в лесной полосе, но несколько ранее.

В XI–XII вв. смерд пашет землю уже в поле, а не среди лесов. Об этом говорит место в летописи, описывающее знаменитый Долобский съезд князей.

Но хозяйственный быт населения VIII и начала IX в. не дает еще возможности говорить о высокоразвитом пашенном земледелии. Орудий труда, которые могли бы установить его наличие, мы не знаем. Примитивный строй хозяйственной жизни, быта и социальных отношений обитателей древнейших, так называемых «раннеславянских» городищ говорит скорее за наличие в лесах пристепной полосы еще подсеки, архаических земледельческих орудий («рало», косуля, а иногда и мотыга), за слабое использование в земледелии рабочего скота. Подобное земледелие требовало коллективного труда общин.

Промыслы — охота, рыболовство, бортничество — также в некоторой части своих функций требовали объединения и коллективного труда. Из подобного рода хозяйственных функций вырастает впоследствии складничество, сябрина. Но об этом несколько ниже.

Одновременно с земледелием большую роль играют скотоводство (разводились лошади, коровы, свиньи, мелкий рогатый скот и т. д.), охота и рыболовство. Ремесло еще не отделено от земледелия. Нет указаний на выделение ремесленников. Единственным возможным следом начала отделения промышленной деятельности от сельского хозяйства, конечно, на примитивной основе, является приведенное выше указание Н. Макаренко на землянку ремесленника-гончара. Бедность и отсутствие дифференциации в инвентаре погребений и поселений свидетельствуют в свою очередь о слабой имущественной дифференциации и относительном равенстве всех членов большой семьи, рода. Брачные пары еще не превратились в различные по экономической мощности малые семьи — грозный признак распада родового строя. Имущественное неравенство, проникающее вслед за разделением труда, еще не потрясло основ первобытнообщинного строя. К. Маркс указывает на роль разделения труда в родовой общине: «Первая форма собственности, это племенная собственность. Она соответствует неразвитой стадии производства, на которой народ живет охотой и рыболовством, скотоводством или, в лучшем случае, земледелием. В последнем случае она предполагает огромную массу еще не освоенной земли. На этой стадии разделение труда развито еще очень слабо и ограничивается дальнейшим расширением существующего в семье естественно возникшего разделения труда».[334]

Выделилась родовая знать, аристократия, которая к VII–VIII вв., возможно, усиливается на основе эксплуатации рабского труда, но она еще не перешла к эксплуатации своих сообщинников.

Так рисуется нам картина родового строя по весьма немногочисленным, к сожалению, археологическим материалам поселений.

В то же время следует отметить, что рисовать однообразную картину распада родового строя в VIII–IX вв. на территории Северской земли нельзя. Выше мной было отмечено значение салтово-маяцкой культуры, в той или иной степени уже феодального типа, в процессе этногенеза и в процессе складывания социальных отношений в Северской земле. Отдельные лучи, расходящиеся от Салтовского и Маяцкого городищ и подобных им, указывают на определенные, географически очерченные районы, в которых процесс распада родовых отношений и становление классового общества шел и в этот период и, возможно, несколько ранее. Понятно, что лишь отдельные поселения, тесно связанные с салтовской культурой, хотя непосредственно к ней не примыкающие, позволяют усмотреть влияние Салтова не только по линии развития определенных типов орудий, посуды и украшений, но и по линии воздействия феодализирующегося центра на попавшее в орбиту его влияния население отдельных пунктов в области социальных отношений. Нельзя забывать и того, что в определенном районе часть антов уже в VI в. вступила в высшую стадию варварства, хотя это отнюдь еще не говорит за то, что и в других местах Восточной Европы предки русских племен вступили в ту же фазу общественного развития. Поскольку эти случаи единичны и локальны, поскольку в данном разделе мы ставили своей задачей, по возможности, обрисовать родовой строй по типичным вещественным памятникам, постольку, естественно, мы обратили внимание главным образом и на соответствующие материалы.