Нина Эптон - Любовь и испанцы

• Название: Любовь и испанцы
• Автор: Нина Эптон
• Издательство: Издательство «Урал Л.Т.Д.»
• Жанр: Культурология
• Год: 2001
• ISBN: 5-8029-0114-4

Российскому читателю предоставляется уникальная возможность познакомиться с серией книг Нины Эптон — английского литератора, искусствоведа, путешественницы,— посвященных любви во всех ее проявлениях и описывающих историю развития главнейшего из человеческих переживаний у трех различных народов — англичан, французов и испанцев — со времен средневековья до наших дней. Написанные ярким, живым языком, исполненные тонкого юмора и изобилующие занимательными сведениями из литературы и истории, эти книги несомненно доставят читателю много приятных минут.

---

Встречи с людьми, дававшими мне интервью, происходили на Пласа Санта Ана, расположенной поблизости, поскольку в салоне отеля всегда было множество чужих жадно-бесцеремонных глаз и ушей. Здесь я беседовала с танцовщицей Пепитой и испанской бабушкой мисс Сэквилл-Уэст, здесь обедал со своей любовницей-цы-ганкой художник, друг моего севильского поэта. Должно быть, раньше в этом сквере кипела жизнь богемы. Теперь его заняли буржуа, лишь иногда сюда заносит неуклюжих, нелепо выглядящих здесь морщинистых деревенских стариков с ослами, нагруженными botijos[146]. С одной стороны сквера расположился большой современный магазин, с других — ряды кафе; но сам сквер, небольшой, компактный и засаженный кустарниками, так тесно заставлен столиками, стульями и скамейками, что можно и наблюдать за местной жизнью, и участвовать в ней.

Пласа Санта Ана — семейный сквер, атмосфера там царит интимная и дружелюбная. Дети играют, одинокие дамы потягивают horchata, поджидая своих мужей или novios; молодых женщин с детьми, разряженных так крикливо, что в Англии их бы приняли за проституток, сопровождают их желтолицые матери, одетые в черное; единственные люди, от которых можно услышать что-то неприличное,— неисправимые чистильщики обуви, обитающие каждый в своем углу; однако даже они через несколько дней перестают делать вам свои бесстыдные piropos и начинают обходиться уважительно, как с постоянным клиентом.

Единственной моей собеседницей, которая настолько привлекла к себе внимание, что дети бросили свои игры, а любопытные наполовину окружили крохотный сквер, была Кармен, цыганка из Севильи. Чтобы поговорить с настоящей цыганкой, мне пришлось вернуться в Мадрид. В Севилье я не нашла ни одной цыганки, не способной нагнать на человека зевоту. Кармен была сделана из другого теста. Она пришла ко мне по просьбе одного моего испанского кузена, журналиста с золотым сердцем, который вечно вытаскивает людей из трясины отчаяния, хотя его собственного заработка хватает только на то, чтобы кое-как прокормиться.

Когда я сказала Виктору, что хочу взять интервью у цыганки, он тут же принялся действовать. Пять минут спустя кузен позвонил мне и весело спросил: «Тебе все еще нужна цыганка? Если да, то здесь сейчас есть одна. Она поет у меня на лестничной клетке».

Вот в этом-то и заключалась вся проблема с Кармен. С тех самых пор, как эта цыганка завоевала первый приз на конкурсе исполнителей saeta в Севилье,— Кармен постоянно носила с собой в потрепанной кожаной сумке фотографии, сделанные на память об этом знаменательном событии,— она считала, что при любом удобном и неудобном случае должна петь. Это стало делом ее жизни и вместе с тем — способом заработать на жизнь. Она оставила торговлю в Андалусии, чтобы попытать счастья в Мадриде, где у нее были родственники, наполовину цыгане; так получилось, что они работали консьержами в доме, где жил Виктор. Те сказали Кармен, что мой кузен знаком со многими людьми, имеющими отношение к киноиндустрии, и цыганка, едва услышав это, ринулась петь серенады у его дверей. «Вам придется ее сдерживать,— предупредил меня Виктор.— Голос у нее очень сильный».

Выпив со мной кофе на Пласа Санта Ана, Кармен начала рассказывать свою биографию. Вспоминая сиротское детство и жестокую мачеху, она так взвинтила себя, что слезы покатились из ее глаз, а пышная грудь вздымалась от рыданий. На этой «стадии» Кармен привлекла к себе внимание только наших ближайших соседей и официантов, но когда она разразилась saeta, вокруг нас не замедлила собраться толпа. Кармен продолжала говорить со мной как ни в чем не бывало. Похоже, что она даже не заметила людей, окруживших нас, которые, недоуменно поглазев на нас, неохотно начали разбредаться.

«Хотите, я спою еще? — спросила Кармен сквозь слезы. — У меня обширный репертуар».— «Я в этом уверена, вы прелестно спели,— успокоительным тоном ответила я,— но, может быть, нам устроить вечер saeta у моего кузена Виктора — это было бы лучше, чем петь здесь».— «Ах, ваш кузен Виктор! — взвизгнула Кармен, закатывая в экстазе глаза и воздевая руки, как героиня греческой трагедии.— Ваш кузен Виктор! Он — святой! Я люблю его, как родного брата! Я не говорила вам, что он свел меня с кинорежиссером и тот предложил мне сниматься в своей следующей картине? Ваш кузен Виктор — это...» — я попыталась прервать ее по-цыгански бурный поток благодарностей и как можно тактичнее перевести разговор на тему, которая меня интересовала. Это оказалось нелегкой задачей.

Кармен нырнула в свою сумку и извлекла оттуда разнообразную коллекцию старых железнодорожных билетов, документов, выцветших писем и фотографий. «Это я пою saeta перед мэром Севильи. Это транслировали по радио»,— торжественно говорила она. Я нашла фотографию джентльмена лет сорока, с круглым лицом, обрамленным бакенбардами, и спросила, кто это. У Кармен задрожал подбородок, и она снова расплакалась. «Это мой бедный муж — он умер десять лет назад. Он был очень добр ко мне,— сказала цыганка.— Что за жизнь у меня была! Ах, сеньорита, что за жизнь!» По ее лицу ручьем катились крупные слезы.

Я, уже не принимая так близко к сердцу ее взрывы отчаяния, упорно желала знать больше о ее браке и о том, как муж за ней ухаживал. Она пожала плечами, как будто я спрашивала о не стоящих внимания мелочах: «О, он ухаживал за мной по-старому, как принято у цыган. Теперь это перевелось. Сейчас мы все — добрые христиане, осели на одном месте, повыходили замуж за ан-далусцев... А было это очень просто. Не о чем говорить, право. Мой муж увидел меня, а я посмотрела на него, и мы поняли, что созданы друг для друга.

После этого мы еще несколько раз виделись. А потом он предложил мне бежать с ним. Вы знаете фильм “Мария де ла О”? Ну вот, в точности как у нас. Представьте себе,— тут она наклонилась ко мне, сделав свирепую физиономию, и стиснула мою руку,— до свадьбы он ни разу не прикоснулся ко мне, ни-ни, даже не дотронулся. Я жила с его родителями, у них дома. Так было принято. Теперь нравы переменились». Я спросила ее: «А мужья ревнуют?» Глаза Кармен зажглись радостью. «Они не позволят вам даже взглянуть на другого мужчину»,— сказала она. «Ну а мужчины?» — «Мужчины,— нравоучительно произнесла Кармен,— похожи на всех других мужчин. Целомудрие — женская добродетель».

Я тут же, не дав ей углубиться в эту тему, спросила: «А на вашей свадьбе пели песни?» Слезы снова наполнили глаза Кармен-ситы: несомненно, она унаследовала от женщин восемнадцатого века способность «включать» слезные железы точно в нужный момент. «Конечно, пели,— сказала цыганка.— Тогда для певцов было обычным на ходу сочинять coplas про невесту и жениха и вставлять туда все, что они знали про их жизнь и характеры. Я помню, что они пели про меня и про мою унылую жизнь до свадьбы,— да, я помню все, как будто это было вчера. Они пели: “Кармен, мы хорошо знаем, что в детстве ты была одинока и не ведала, что такое материнская любовь. Теперь ты нашла хорошего мужа, он будет о тебе заботиться, и ты узнаешь, что значит быть любимой. Мы желаем тебе счастья, Кармен, потому что до сих пор твоя жизнь была полна печали”.

На другой день после свадьбы мы восседали на чем-то вроде платформы, а позади нас висела свадебная простыня — вы, сеньорита, понимаете, о чем я говорю? — и нам пели copla про три красные розы на белом поле. Считалось, что чем меньше пятна крови на простыне, тем нежнее обошелся жених с невестой, и поэтому пели особый copla в его честь. О да, мой Фернандо был очень хорошим мужем!»

С другой стороны, мой приятель, который был знаком с богатым цыганом-матадором, рассказывал мне о его детях, которые разбежались, как кролики, по всей Андалусии. Однако большинство из них матадору, похоже, подарила женщина, которую он, кажется, считал своей женой. Однажды его спросили, почему он не купит дом и не поселится в нем со всем своим семейством. «Я подумывал об этом,— ответил цыган, но стоит людям узнать, что я нацелился купить дом, как они тут же заламывают за него тройную цену, и я отступаюсь».

На этот раз, когда Кармен повышала голос и пела свадебные coplas, я не стала ее одергивать — ведь их теперь больше не поют, жизнь становится однообразной и благопристойной.

Однако это не совсем так. Испания — одна из немногих стран, население которых еще не стало бесформенной массой скучных людей, начисто утративших природные инстинкты и забывших свои народные сказки и обычаи. В Мадриде сохранилось как минимум два связанных с ухаживанием веселых обычая: tuna[147] и праздник, когда ищут novios,— Сан Антонио ла Флорида.

В сердце Мадрида, на Калле де Айяла, студенты по-прежнему поют девушкам серенады под окнами новых многоквартирных домов. Совсем недавно моя тетя писала мне: «Прошлой ночью участники tuna опять пришли петь серенады прелестным студенткам из дома напротив. В таких случаях собирается человек сорок— пятьдесят парней, одетых в черное, в узких штанах, черных чулках и блестящих лакированных ботинках. На плечах у них черные плащи, увитые разноцветными лентами, их тамбурины, гитары и bandurias[148] тоже украшены лентами. Они поют вперемешку разные песни, и классические и современные, но все — о любви. Девушки выходят на балкон и спустя некоторое время приглашают парней к себе, отведать бисквитов и ликера, конечно, при условии, что те — их знакомые. Все это очень весело и свойственно юности».