Илья Троянов - Мир велик, и спасение поджидает за каждым углом

• Название: Мир велик, и спасение поджидает за каждым углом
• Автор: Илья Троянов
• Издательство: Текст
• Жанр: Современная проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-7516-0327-3

Герой романа, вместе с родителями бежавший ребенком из социалистической Болгарии, став юношей, в сопровождении крестного отца, искусного игрока в кости, отправляется к себе на родину, в Старые горы — сердцевину Болгарии, к землякам, которые сохранили народный здравый смысл. Это современная философская притча о трудных поисках самого себя в мире рухнувших ценностей.

---

— Ты победишь.

— Игра еще не кончилась.

— Все равно я сдаюсь. Это не имеет смысла. Я больше ничего не могу поделать.

— В этой игре у человека всегда остается шанс. И положение никогда не бывает безнадежным.

— Ерунда. Что можно выкать из этой хреновой позиции?

Во время нашего маленького, миленького путешествия вокруг великой и необъятной земли нам предстояло, помимо всего прочего, пересечь океан, такая блажь накануне взбрела ему в голову, мы непременно должны побывать за морем, это была бы самая подходящая затравка для моего возвращения на родину. Ах, море, море! И он размечтался. Просто диву даешься, до какой степени он способен вдохновляться затеями, к которым, казалось бы, должен попривыкнуть за почти сто лет жизни. Море, которое так ярко сверкает, которое так богато, которое притягивает к себе людей. Но разумеется, только людей с морским характером. И снова я получил от него ценные сведения: оказывается, бывают люди морские и люди горные, но только морские способны уловить зов моря.

— Приведу тебе один пример из истории городка, в котором я довольно долго жил, городка, расположенного вдали от всех и всяческих морей этой земли. Там я держал банк, а по вечерам встречался в кафе с остальными игроками. Фамилия одного из записных игроков была Умеев; у него был смышленый маленький сынишка, которым отец очень гордился. До тех пор, пока мальчик в один прекрасный день не начал рисовать море. На уроках рисования. Удивленный учитель спросил мальчика, был ли тот хоть раз на море. Нет, отвечал мальчик. А твои родители? Нет, господин учитель, мои родители никогда не бывали на море. Может, тебе рассказывала про него твоя бабушка? Мальчик энергично замотал головой. Бабушка ничего про море не знает. Может, ты видел его в каких-нибудь книжках? Нет, господин учитель, кроме Библии, у нас других книжек дома нет. Тогда почему же ты рисуешь море? Потому, что оно мне нравится. И тут учитель сдался. И что бы он в последующие месяцы ни задавал своим ученикам, маленький Умеев рисовал только море. Учитель велел классу изобразить лучшее летнее впечатление, и тогда маленький Умеев изобразил вихрастую голову на широком песчаном берегу, а дальше на фоне самой густой синевы, какая только могла получиться с помощью карандаша, огромное море. Ничего, это пройдет, подумал учитель. Но он ошибался. Мальчик и дальше продолжал рисовать море, упорно и неизменно, а по прочим предметам его успеваемость стала много хуже, потому что он начал рисовать море и на других уроках. Поля своей тетради по математике он разрисовывал волнами, волнами, которые разбегались по страницам, независимо от того, что было задано, деление или умножение, независимо от того, правильно он решил задачу или нет. Он изводил столько синей краски, что единственная лавка канцелярских принадлежностей в том городке теперь заказывала у поставщиков синих карандашей и синей акварели вдвое больше против обычного. Отца вызвали в школу. После серьезного разговора с классным руководителем и директором он в ярости вернулся домой, твердо решив положить конец этому безобразию. Он запретил мальчику рисовать синим, а жене строго-настрого запретил покупать синюю краску. Но и это не помогло. Учитель велел ученикам нарисовать Старые горы, маленький Умеев нарисовал море. Красного цвета. Учитель пришел в отчаяние. Мальчик никак не желал понять, что ему запрещено рисовать море, когда учитель велит рисовать горы. Умеев-старший тоже пришел в отчаяние. Чем больше он старался выбить море у мальчика из головы, тем упорнее мальчик думал о море. До конца учебного года Умеев успел нарисовать море всеми мыслимыми красками и остался на второй год. Печальный Умеев-старший плелся за нами вечером этого дня, а придя в кафе, и вообще забился в угол. После нескольких конов он попросил у нас совета. Мы этого ожидали, ибо уже и в прошлые вечера он играл как новичок. Мы размышляли и размышляли, и часами можно было слышать лишь перестук костей. И вдруг один из нас сказал: мы должны показать мальчику море. Все игроки сразу оценили хорошую идею — и, прихватив других детей из того класса, мы повезли маленького Умеева к морю.

Он решительно не оставлял меня в покое, он молол и молол языком, рассказывал одну историю за другой, он заклинал меня и осыпал ругательствами, вскоре он знал по имени половину больницы, со всеми сердечно здоровался и продолжал меня уговаривать. Я начал мало-помалу привыкать к нему. Не так уж и докучали мне его визиты. Но конечно же он не мог уговорить меня покинуть клинику. Тут я был тверд как гранит.

Играть мы продолжали, и теперь у меня получалось несколько лучше. Но ему повезло больше, и он выиграл. Хоть и с трудом.

— Единственный дубль.

— Не горюй, когда-нибудь он достанется тебе.

— Хорошо тебе говорить. С твоим-то везением.

— Везение здесь ни при чем.

— Только везение и при чем.

— Объясни мне тогда, что ты этим хочешь сказать.

— То есть как это объясни? Когда любому известно, что для игры в кости нужно везение.

— Почему?

— Не действуй мне на нервы.

— Я очень рад, что ты перешел со мной на «ты», и я никоим образом не желаю действовать тебе на нервы, просто я не считаю, что эта игра в такой степени зависит от везения, как утверждаешь ты.

— Я имею в виду выбрасывание, а не тактику и тому подобное. Бросок зависит только от случая.

— Тогда объясни мне, пожалуйста, где в этой игре место для случая. Разве ты не держишь все в собственных руках? Разве не от тебя зависит, с какой силой ты бросаешь кость, под каким углом к игральной доске, какие цифры находятся сверху перед началом игры? Это не имеет никакого отношения к случаю, ты со мной согласен? А знай ты свойства поверхности, по которой катятся кости, и устройство самих костей, ты мог бы рассчитать и свой бросок. Ты мог бы знать заранее, как ляжет кость, хотя, конечно, без ловкости рук и известного опыта здесь не обойтись. Ты вообще-то понимаешь, о чем я тебе толкую? Чем хныкать, потренировался бы лучше на досуге.

Я не нашелся, что возразить.

Спустя день моя дверь распахнулась от удара, и в палату, приплясывая, вступил дорожный посох, крепкий узловатый посох. Причем, как выяснилось, этот посох преследовал одну-единственную цель: раскачать тормозное устройство на моей подвижной кровати, занять место у перекладины в ногах и протащить кровать через всю палату. Бай Дан, завопил я, сейчас же перестань! Мальчик, тебе необходимо движение, а раз ты слишком ленив или труслив, приходится мне выводить тебя на прогулку вместе с кроватью. Мой крестный явно рехнулся, он протащил мою кровать по всей комнате, да еще при этом грозил мне. Я даже начал за него тревожиться, у него стало такое красное лицо… Не хватало еще, чтобы с ним прямо в моей палате случился инфаркт. Господи, какие сложности! Его идиотское поведение вынудило меня встать с постели. Невероятно, но из-за этой дурацкой возни я встал. Иначе он не уймется. Ясное дело, не уймется. Такой, как он, — да ни в жисть. Едва моя кровать ударилась о стену, я встал. И, как всякий раз, голова у меня при этом слегка закружилась. А Бай Дан тем временем вознамерился протащить мою кровать в другую сторону. Увидел меня. Окинул мрачным взглядом. И ринулся на меня, занеся над головой свою палку. Тут мне вдруг стало страшно. Он уже подошел ко мне вплотную и ударил меня рукояткой по заду, не изо всех сил, но все же чувствительно, очень даже чувствительно, и при каждом ударе он что-то приговаривал — и избавиться от этого не было никакой возможности. Тебе разве настолько обрыдла жизнь, что ты не желаешь хоть самую малость рискнуть? И очередной удар обрушивается на мой зад. Как ты можешь бояться неизвестного, если известное для тебя невыносимо? И опять удар. Обещаю тебе — и он угрожающе воздел свою палку, — я буду бить тебя до тех пор, пока ты не возьмешь себя в руки, ой, пока не соберешься с духом, ай, пока не пойдешь со мной, ой-ой-ой.

Что тут еще оставалось делать — пришлось повиноваться. В конце концов, лежать можно и дома. А значит, можно и пойти с ним. Перестань, Бай Дан, я сейчас оденусь, ладно? Очередной удар, словно он не расслышал. Я надеваю джинсы, видишь? А потом рубашку, теперь ты доволен? Он явно не был доволен. Я спасся от его ударов в ванной комнате. Вот видишь, это мой несессер. Ой. Да иду же я, иду, только перестань. Когда я открыл дверцу шкафа, чтобы достать оттуда чемодан, более чем чувствительный удар снова обрушился на мой зад. Я бросил чемодан на пол, покидал туда свои вещи, все, что подвернулось под руку. Он распахнул передо мной дверь, и мы покинули больничную палату.

— Но господин Луксов! — ужаснулись сестры, припустив за нами. — Так же нельзя, ведь не можете вы просто так…

— Очень даже можем, дорогие дамы, вы и сами видите, что можем и что все прекрасно получается. Я — новый доктор, и я распорядился немедленно выписать пациента из больницы, и это не последнее мое распоряжение, еще ему показано движение, свежий ветер и волнующие беседы.