Андрей Упит - Земля зеленая

• Название: Земля зеленая
• Автор: Андрей Упит
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1977

Роман Андрея Упита «Земля зеленая» является крупнейшим вкладом в сокровищницу многонациональной советской литературы. Произведение недаром названо энциклопедией жизни латышского народа на рубеже XIX–XX веков. Это история борьбы латышского крестьянства за клочок «земли зеленой». Остро и беспощадно вскрывает автор классовые противоречия в латышской деревне, показывает процесс ее расслоения.

Будучи большим мастером-реалистом, Упит глубоко и правдиво изобразил социальную среду, в которой жили и боролись его герои, ярко обрисовал их внешний и духовный облик.

---

— Крупу у него ободрать нельзя, — добавил Осис. — Когда сильный ветер, прямо в муку растирает, а когда слабый — половина шелухи на зерне остается. Или сам дела не знает, или в мельничных жерновах что-нибудь не так. Тупень мелет куда лучше.

Мартынь Упит терпеть не мог Тупеньвилка еще с тех пор, как тот обозвал его хвастуном и бахвалом.

— Тупень больше языком мелет. Вот у Ритера в этом году ученый подмастерье.

— Может, он и ученый, — отозвался Лапса, — да не работает, почти каждый день пьянствует. Помольщики ждут, ждут, плюнут и уедут. А без шкалика к нему и не показывайся. Из немцев. Хвастает, что в Елгаве пшеницу через вальцы пропускал. Тоже вальцовщик нашелся!

Лапса тряхнул своими космами — сейчас начнет сквернословить, и Мартынь постарался его отвлечь:

— Ну как твоя корова, не сдохла?

Лапса стих и помрачнел.

— Сдохнуть не сдохла, но и толку этим летом от нее не жди. Только кости да кожа остались — пять недель кровавый понос, откуда молоко возьмется. Я говорил жене: «Не носи ты корм из леса, эта болотная трава для непривычной скотины чистый яд». Но как такой сумасшедшей бабе вдолбить в голову? Сынишка мог бы нарвать травы здесь же, на заренском лугу, — с палкой ведь его никто не караулит, но этому сорванцу по душе больше в болоте змей бить, на ели лазать, штаны рвать, — звереныш, а не мальчишка! Не знаю, что из него только получится…

Осис больше не улыбался. Если послушать Лапсу, то покажется, что ты живешь не на зеленой земле, а по горло увяз в трясине и ржавая болотная вода уже вливается тебе в рот. Разве есть у кого жена лучше? А дети? Что пользы выкладывать все свои горести перед людьми? Все равно никто не поможет.

Он повернулся спиной и начал шарить по карманам, отыскивая кисет с табаком. К таким разговорам Дудинский относился равнодушно. Присев, он просунул руки в лямки, кряхтя вскинул тяжелую ношу на спину и, согнувшись, пошел той же тропой, где недавно прошла Осиене с объемистой охапкой травы. Концы лык перекинулись через голову и болтались, — казалось, что не вязанка похрустывает при каждом шаге, а кости самого Дудинского. Лапса тоже спохватился, что задержался, и поспешил вдоль выгона к Айзлакстскому лесу, где межой шла прямая дорога до Ритеров.

Мартынь, смеясь, указал Осису пальцем:

— Посмотри, Оталя опять ломает твою новую изгородь!

Норовистая бурая Оталя уперлась комолым лбом в только что починенный плетень и ловко его разворачивала. Осис схватил в руки прут и, осторожно подкравшись, стеганул ее два раза. Корова отскочила, лежавшие в траве овцы испугались и шмыгнули в кусты, белоголовый теленок, пошатываясь, поднялся и побежал за ними. Спутанный чалый стоял и равнодушно смотрел, как хозяин гонял этот глупый скот. А Оталя уже лениво жевала жвачку, отгоняя хвостом мух, как будто ей никакого дела не было до всей этой суматохи.

— Эту упрямую скотину не научишь, — сердился Осис. — Самой от этого пользы нет, а изгородь ломает как будто нарочно, чтобы овцы в рожь лезли.

Да ведь на твоем пастбище, кроме этой чахлой травы, есть нечего, — покачал головой Мартынь.

В том-то и дело, — согласился Осис. — Что мне проку, что участок большой, — на нем только кусты да болото. Конечно, если кустарник вырубить, хорошая трава вырастет. А какая польза испольщику расчищать леса Бривиней?

— Пользы, правда, никакой. Хозяин уже пронюхал, что ты подыскиваешь другое место.

Осис ничего не ответил, очевидно боялся, что этот болтун передаст хозяину.

— Что ты пустую трубку сосешь, возьми набей моего табаку.

Они закурили и пошли домой — Мартынь впереди, а испольщик позади. За клетью только что скрылась Осиене, как паук с серым пузырем на спине.

— Ты бы ее побранил, — сказал старший батрак, — вредно ей сейчас такую тяжесть таскать.

Осис вздрогнул.

— Чего ей говорить! Наш скот только и поест, что по утрам на паровом поле. А как поле запашем, то и корма не будет, кроме того, что она на спине принесет.

— Ну, тогда луг скосишь, и Тале сможет пасти на нем.

— Да, тогда сможет.

Дошли до самого топкого места спилвской низины. Бревна, настланные на проезжей дороге и развороченные, ободранные колесами, лежали вдоль и поперек. Старший батрак зацепился ногой и чуть не упал.

— Да здесь сущий ад! Как ты пробираешься с навозом на свой остров?

— В сухую погоду еще туда-сюда — нарублю ветвей и набросаю в топь. Но после ливня — беда! Телега ломается, лошадь калечится. Можно бы настлать мостки, в загоне ельника много, да на один год разве стоит трудиться? Сделаешь, надорвешься, а в Юрьев день уходи на новое место…

— Да, правда, — согласился Мартынь. — Если договорились только на один год, то испольщику трудиться не стоит. Помнишь, как было с твоим шурином Калвицем в Вецкалачах? Распахал сухую поляну, на хлев поставил новую крышу, а у хозяина сестра выходила замуж, домишко-то ей и понадобился. Хорошо еще, что в Силагайлях нашлось свободное место, а то продавай скотину и имущество и опять иди с женой батрачить к новому хозяину или лесорубом в имение.

— Испольщик и арендатор что птичка на ветке, — усмехнулся Осис. Смех у него был такой грустный, что у Мартыня защемило сердце.

Жизнь Осиса такая тяжелая, что и говорить о ней не хотелось. Мартынь Упит попытался думать о другом. Не особенно приятное зрелище являла собой эта спилвская низина Бривиней. Вверх от дороги, близ поля, — пастбище и выгон усеяны кочками, в ямах скоту поживиться печем. Вниз, до Диван, — низина каменистая, поросла редкой черной ольхой, не то луг, не то болото. У дороги пруды для мочки льна, заросшие аиром. Старший батрак покачал головой.

— Расчистить бы их нужно. С каждым годом зарастают все больше. Лен в этой ржавой воде после трех недель становится красным.

— Если бы у меня был договор на шесть лет, — сказал Осис, — я со дна этого пруда вычерпал бы весь ил на глубину в пять футов да свез бы его на остров, где белая глина и песок, — увидали бы, какая там рожь может расти! А внизу такая жирная глина, что и лен вышел бы хоть куда. По правде говоря, здесь нужно прорыть отводную канаву от трясины Озолиня до Диваи, и еще одну через мое пастбище — вот ты посмотрел бы: не стало бы ни пушицы, ни водяного трилистника, начала бы хорошая трава расти.

— Ты думаешь, Бривинь этого не знает? Планы у него большие, только не успевает. Постройки разваливаются, первым делом их спасать нужно… Этот старик, сволочь, все почти прахом пустил. У сына — голова, но этого мало, нужны деньги.

— Пусть отдаст мне землю на шесть лет, я ему этот остров сделаю таким, что не узнает. По этой же Спилве на паре можно будет проехать.

— Почему не поговоришь? Может быть, и отдаст. Разве только тебе выгодно? Ему тоже на пользу. Что в землю вложено, с собой ведь не унесешь. Бривиню лучше тебя испольщика не найти.

— Ну как мне говорить, разве он сам не видит? Идти и просить — это мне что в петлю лезть.

— Это правда, ты не такой, чтобы просить. Он, видишь ли, сердится, что ты другое место подыскиваешь. Если уж надумал, я на твоем месте осмотрелся бы — не будет ли выгоднее у Озолиня. Старик — хороший человек, и кроме того, твоя Анна у него работает.

— Человек-то он хороший, что и говорить, да и сама тоже. И согласен хоть на шесть лет, да мне не подходит. Я присмотрелся, взвесил, обдумал и с Марой переговорил, — но нет расчета. Его маленький домик, где жил Лауска, уже третий год пустует, в хлеву провалился потолок, в комнате печь развалилась. Этот хулиган, мальчишка ритерского Лапсы, по всей округе все ломает, куда только не заберется! Хозяин ничего сделать не в силах, — мне самому придется подвозить бревна и кирпичи, а может, и платить мастеру. Земли он готов дать хоть тридцать пурвиет, и не хуже той, что у меня здесь, на острове, хотя тоже запущена, и канавы лет десять не чищены. Все это можно еще стерпеть, не впервой мне, хозяину, из пустопорожнего места делать плодородное поле. Но что из этого, если пастбище все в той же спилвской трясине? Шесть пурвиет торфяного болота, где на кочках растет только брусника да багульник. И скотина будет держаться только на охапках, которые Мара принесет; а разве сможет она в будущем году столько таскать? Новую скотину вырастить и думать нечего, того же теленка не продержишь. И семян на весну тоже нет, в магазине брать придется. А кто не знает, какие семена в магазине, чего можно ждать от них осенью. Нет никакого расчета переходить…

— Если так, то конечно, — согласился Мартынь.

— Это было бы еще ничего, если бы у Озолиня все не висело в воздухе. Когда помещик принимал у него весенний платеж, будто бы говорил, чтобы готовились выкупать землю, все хочет продать в собственность. «А где я деньги возьму? — спрашивает меня Озолинь. — И зачем нам, двум старикам, свои последние годы надрываться, все равно дом чужому достанется».