Андрей Упит - Земля зеленая

• Название: Земля зеленая
• Автор: Андрей Упит
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1977

Роман Андрея Упита «Земля зеленая» является крупнейшим вкладом в сокровищницу многонациональной советской литературы. Произведение недаром названо энциклопедией жизни латышского народа на рубеже XIX–XX веков. Это история борьбы латышского крестьянства за клочок «земли зеленой». Остро и беспощадно вскрывает автор классовые противоречия в латышской деревне, показывает процесс ее расслоения.

Будучи большим мастером-реалистом, Упит глубоко и правдиво изобразил социальную среду, в которой жили и боролись его герои, ярко обрисовал их внешний и духовный облик.

---

Осис вздохнул, настроение испортилось, комната показалась еще более душной и мрачной. Мара пряла усердно, низко наклонив голову, крепко сжав тонкие губы, большие глаза, казалось, совсем ввалились в темные впадины. Облако уже касалось ее лба, по временам она встряхивала головой и сердито чихала.

— Кончай! — сердито напомнил Осис. — Керосина осталось только полбутылки, так за лето все сожжешь.

Он лег, положив ноги на спинку кровати, чтобы защититься от блох; на минуту затих, потом процедил сквозь зубы неопределенный свистящий звук:

— Две пуры овса… проси, словно нищий. «Возьми мешок и насыпь, ты ведь не украдешь, тебя одного в клеть пустить можно…»

Кровать заскрипела так пронзительно, что дети за изголовьем зашевелились. Катыня даже пискнула. Осиене потушила коптилку, сняла юбку и перелезла на свое место. Некоторое время оба лежали тихо, но испольщик еще не освободился от гнетущих дум.

— Как нищий!.. — повторил он и закинул сжатый кулак за голову, — разве я ему осенью не отдам? Разве я не работаю так, что мне этот овес даже по уговору получить следует. Как подачку бросил. Скажи еще спасибо, что вором не считает…

Осиене притихла, даже не слышно, как дышит. Испольщик задержал дыхание, прислушиваясь: может, уснула? Нет, не заснула, неожиданно заговорила глухо, точно рот был приоткрыт:

— Хозяйский Ешка опять кружился возле Анны на паровом поле Озолиня.

Осис на мгновение притих, словно неожиданно получил по затылку, потом сердито отозвался:

— Что ты болтаешь! В уездном училище занятия еще не кончились, Ешка в Клидзине, у Леи.

Но Осиене точно и не слышала возражений и продолжала все горячее, тяжело дыша, давая волю тому, что за день накопилось на душе.

— И что только будет, что только будет! Добром, по-честному это не кончится… Как пес рыскает сюда через холмы и горы каждую неделю. И Анна размякла… Словно глаз у нее нет и разум вместе с кашей съела! Разве не видит и не понимает, чего ищет этот барчук?.. Мне сегодня так и хотелось схватить палку и бежать туда среди бела дня, пускай все люди видят и слышат…

Рехнулась ты, что ли! — испуганно прошептал Осис.

А чего? — Осиене задыхалась, точно ее душили. — Когда до срама доживем, что тогда будешь делать?.. Горька и тяжела доля бедняка, топчут нас в грязь эти богачи, да еще и оплевывают…

Осис был так потрясен, что не мог и слова вымолвить. Жена помолчала и не выдержала, боль и отчаяние вырывались с приглушенным шипением:

— Был бы ты как отец… Был бы как другие мужики… Сказал бы хозяйке, самому хозяину сказал бы…

Осис отодвинулся как можно дальше, на самый край кровати.

— Что ты говоришь! Я — хозяину!..

Словно она посмела упрекнуть в чем-то самого господа бога! Кажется, и Осиене поняла, что хватила через край, повернулась к стене и затихла. Осис долго прислушивался, но она ничего больше не сказала. Только уже засыпая, он почувствовал, как от легких толчков шуршит соломенная подушка — должно быть, от беззвучного рыдания у нее вздрагивали плечи. На дворе ветер, как бы предостерегая, стучал веткой яблони в окно.

3

Утро в субботу было пасмурное. Облака темно-серым покровом нависли над самыми крышами домов и верхушками деревьев. Холодный ветер не в силах был разорвать их и лишь сердито встряхивал и гнул старые яблони, гремел надетыми на изгородь подойниками и молочными ведрами.

Набух дождем этот серый покров, казалось — вот-вот разразится ливень. Когда хозяин Бривиней, в одной рубахе, босиком, вышел на середину двора, над заросшей зеленью ложбиной Диван прошла полосой дождевая дымка. «Эх, черт возьми! — с досадой передернул он широкими плечами. — Так и не даст закончить работу!» Мартынь с Галынем тем временем торопились запахать картошку; даже серый шагал по борозде быстрее, чем обычно. Но что пользы: как ни старайся, все равно работу до обеда не кончить. Наверное, так же торопились на овсяном поле Большой Андр с Браманом, но что толку — работы было, по крайней мере, до полдника.

Хотя тучка и промчалась мимо, над рекой с шумом клонились ивы. Очевидно, это было только первой пробой, следом начнется вторая, а с третьей — известно уж — хлынет, да так, что вниз по дороге, вдоль сада, понесутся белые бурлящие потоки. Бривинь захлопнул створку двери, через которую ветер взметал золу с еще пылавших на шестке углей. Он толкнул ногой миску Лача, которую Лиена опять забыла убрать под скамью. В комнате за ткацким станком сидела заспанная и хмурая Лизбете. Тале еще не встала, а старик все харкал, и плевки его долетали до самого мотовила.

— Сволочь! — процедил сквозь зубы Бривинь, проходя мимо ткачихи и отводя в сторону сердитый взгляд. — Отхаркал бы и подох, все равно не жилец…

Лизбете ничего не сказала, только нахмурилась еще сильнее и втолкнула цевку в челнок.

Как и ожидали, еще немного поморосило, но ливня так и не было. После завтрака облака поднялись выше, ветер прорвал в них светлые борозды, шум у реки стал тише, и клены расправили свои смятые лапчатые листья. На время обеда лошадей не погнали за рощу, а пустили на Спилвский луг, чтобы передохнули. Сами наскоро пообедали и на полчасика легли поваляться тут же на дворе, под деревьями. Старший батрак дал слово кончить сегодня с севом и сейчас, примостившись на пороге дома, набивал трубку. Даже Браман понимал, что надо кончить во что бы то ни стало. Подложив руки под голову, он смотрел сквозь листву клена на небо, проклиная облака, за которые никто не мог поручиться.

Но все страхи оказались напрасными. Часам к четырем, когда Мартынь Упит кончил последнюю борозду на картофельном поле и ликующе крикнул «тпру!», так что его услыхала даже хозяйка за ткацким станком, — ветер внезапно утих, и небо стало быстро проясняться. Через час, заложив лошадь в том же рабочем хомуте в телегу, Андр привез борону и до будущего посева ржи поставил под крышу, прислонив к стене риги. Вся гряда облаков тихо опустилась за Стекольный завод и Айзлакстский лес, солнце ослепительно сверкало, и ласточки взвивались до того высоко, что казались не больше стрекоз.

Старший батрак Бривиней вышел на середину двора, сияя подобно солнцу на каштановой шапке его волос, — картуз он нес в руке. Верхняя часть лба словно перетянута обручем — она постоянно защищена от солнца. Грязным, как картофельный мешок, рукавом он смахнул со лба бусины пота и хвастливо тряхнул головой.

— Ну что, разве не по-моему вышло?

Хозяин Бривиней с улыбкой кивнул ему головой.

— Что верно, то верно, — согласился он.

— А теперь пускай льет! — смеялся Мартынь. — Хоть всю ночь лупит. По правде говоря, на том глинистом бугре нам вода нужна, а то ссохнется глина в комья и ничего не взойдет. Вот как прошлой осенью с рожью было.

Сев кончен удачно; субботний вечер, полнолуние — лучшего и желать нельзя. Люди в Бривинях свое дело сделали, — не натворил бы чего тот — наверху. Но повода сердиться у того не было. Анна Смалкайс через воскресенье ходила в церковь, Ванаг с женой и дочерью причащались два раза в год, и старший батрак не какой-нибудь безбожник, хоть и здорово выпивал и любил почесать язык. Браман, — но разве можно принимать всерьез его проклятия? К тому же наняли его только до Мартынова дня, а по одному взятому на сезон батраку, хотя бы и отпетому бродяге, судить обо всех бривиньских было бы не только несправедливо, но и просто глупо.

Ванаг с доверием и надеждой поглядел в синюю высь над головой и проговорил:

— Ну, теперь до вечера ничего начинать не стоит, пускай там доделают что надо по хозяйству, а что — ты сам лучше знаешь…

Старший батрак хорошо знал, что и когда нужно сделать. Галынь и Браман могли сгрести солому у риги, на месте прошлогодних скирд, перетаскать в хлев, а то там полно навозу, — работницы, доя коров, вязли в нем по щиколотку. Сам Мартынь с Большим Андром принялся разбирать сложенные в кучу еловые ветки; верхние подсохшие сучья кидали в сторону, а прелые и заплесневевшие тут же мелко рубили. Когда вывезут навоз из хлева — пригодятся на подстилку, пока рожь не обмолотят.

Батрачки, болтая и пересмеиваясь, убирали двор граблями и метлами — за неделю скотина загадила все углы. Из дома доносился запах горячих щей и лепешек. Хозяйка хлопотала в кухне, Лаура в комнате все пыталась петь, но так фальшиво, что Анна не выдержала, нагнулась к самому уху Либы, чтобы Лиена не услыхала, и обе прыснули, прикрыв рты уголками платков. Даже Осиене, спеша из амбара с крупой, не прикрикнула на Тале, которая вместе с обоими малышами, раззадорившись, каталась по свежевыметенной муравке. На горке Маленький Андр громко распевал за дубом песни Лиго, стараясь перекричать карлсонского пастуха Заренов, пение которого доносилось из кустарника, что пониже рощи.

Хозяин Бривиней легким шагом, но ничуть не спеша, вышел со двора взглянуть на только что заборонованное овсяное поле и проверить, не взошла ли рожь в низине. На горе за Спилвским лугом, уже у самого загона, Осис за бороной понукал своего чалого: он тоже хотел кончить до вечера. Все было в наилучшем порядке, Бривини и в этом году отсеялись первыми в Межгальской волости. Первыми!.. В этом году?.. А разве Бривини в иные годы… разве они вообще когда-нибудь и в чем-нибудь были последними или хотя бы вторыми?