Елена Коренева - Идиотка

• Название: Идиотка
• Автор: Елена Коренева
• Издательство: ACT
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2002
• ISBN: 5-17-010878-8

Книгу Елены Кореневой отличает от других актерских мемуаров особая эмоциональность, но вместе с тем — способность автора к тонкому анализу своих самых интимных переживаний. Если вы ищете подробности из личной жизни знаменитостей, вы найдете их здесь в избытке. Название книги «Идиотка» следует понимать не только как знак солидарности с героем Достоевского, но и как выстраданное жизненное кредо Елены Кореневой.

---

Набравшись сил в Лос-Анджелесе, я решаю вернуться. Сначала в Нью-Йорк — заработать немного денег, затем лететь в Москву.

Глава 64. Борщ и «кровавая Мэри»

Побывав на днях на открытии первого кино-ресторана в Москве, я задумалась: странно, но кино и ресторанный бизнес что-то все-таки связывает! Про себя я шутила, мол, приобрела профессию актрисы, а в Америке все в ресторанах работала, чем же мое образование так способствовало продвижению в сфере обслуживания? А тут мне хозяин только что открывшегося заведения и говорит: «Я закончил режиссерские курсы, у Андрея Смирнова лекции слушал, а вот теперь ресторан открыл, „Родченко“…»

Я сижу в полутьме, потягиваю из бокала шампанское, кругом оживленно, играет музыка, и я пытаюсь вникнуть в особенную атмосферу клубного праздника. За моей спиной — экран, на экране фильм «Большая жратва», а передо мной в центре зала — пляшет женщина шеф-повар (торжественная часть уже закончилась). Она одета в брючный костюм и бабочку, на голове — шапка темных кудрей, еще бы усики подрисовать — и превратилась бы в Чаплина. А танцует хорошо, вдохновенно, самое главное — исполнена любви и одержима сложным рисунком импровизации. «Ты знаешь, — шепчу я на ухо своей приятельнице Ленке Поляковой, — люди, работающие на кухне, повара, все ужасно колоритные и эмоциональные, для этой работы нужен определенный характер!» Да, вот уж где артисты, так артисты, и типажи для сценария, ей-богу! Вот где искать характеры и сюжеты: в такси, парикмахерских и ресторанах.

В сфере обслуживания — это модель общества в миниатюре — один служит, другой принимает его заботу и отдает «приказания», руководит. Так и в любви, и в театре! Актер тоже служит, а зритель, развалившийся в кресле, «заказывает», а потом оценивает, дегустирует. Но тот, кто подчиняется, в конечном итоге всегда издевается над хозяином — это закон, хотя хозяин уверен, что все наоборот. (Тот же Ингмар Бергман пишет, что в труппе рано или поздно начинает расти скрытый антагонизм по отношению к главному режиссеру — низы начинают испытывать ярость к тому, кто сверху.) Распределение ролей — как обойтись без этого? Повсюду скрытый садомазохизм и игра в «хозяина» и «раба». А вообще Питер Гринуэй уже снял фильм про современное человечество за длинным ресторанным столом. Ресторан и кухня — метафора, отражающая животное или инстинктивное состояние общества и цивилизации. Гастрономические переживания, торжественный ритуал приема пищи, разделывание тушек — тоже метафора. Каннибализм и веселенькая попытка из него выскочить. Любовь как желание съесть или быть съеденным. А потом претензия: «За что ты меня съел?» Кстати, «Тайная вечеря» тоже происходит за столом, почему-то не лежа в саду, или у моря, или в пути, а именно за трапезой — может неспроста? За столом едят, пьют, за ним пишут, на него кладут… и за ним поминают. Сцена — тоже стол, в символическом смысле. И экран и кровать — тоже белый квадрат, а вернее, прямоугольник.

«Хочешь раскрою тайну? Бифштекс с кровью младенчески весел. Стол заготовлен на горизонте. А в горле полощется несколько песен», — мой ответ на поставленную проблему. Правда, когда-то я написала это по-английски, а теперь вот попыталась адекватно перевести. На тему «ресторан как человеческий театр» я могу добавить еще кое-что.

Лето 1988-го, после поездки в Лос-Анджелес. Идем мы с Аленой Барановой по Бродвею, проходим мимо русского ресторана «Самовар». Давай, думаем, зайдем! Так и сделали. Встретил нас менеджер Толя, усадил, накормил, а когда мы собрались уходить, сказал мне: «Лен, приходи работать, нам официантки нужны». Я усмехнулась, поблагодарила толстого и добродушного Толю за такое неожиданное предложение и пошла с Барановой дальше по Бродвею. Идем и смеемся: ну Толя удружил, наивная душа! Коренева — официантка в русском ресторане, на радость приезжей из Союза публике. Нет, ну я понимаю, где-то там у американцев, где меня никто не знает, а тут все свои. По крайней мере половина посетителей ресторана — приезжие актеры, писатели, министры, шахматисты, спортсмены, шпионы, кагебешники и все-все, кто урвал если не путевку, то командировку в свободный мир. Невозможно подставиться больше, чем ходить перед ними с подносом. Я посмеялась над Толиным предложением и забыла о нем. А ночью снова вспомнила. Лежу, ворочаюсь на кровати и вдруг ловлю себя на мысли: это тебе вызов — слабо пойти работать именно туда? Потому что пока я размышляю, кто как на меня посмотрит и что подумает, мне на самом деле надо жить и выживать. И пока я не заглушу в себе этот голос общественного мнения — лживого, трусливого и управляемого, — пока я не научусь его игнорировать, до тех пор я не освобожусь и буду проигрывать. Тем более что после того случая, когда я сидела в ванной и выбирала между жизнью и смертью, мне надо было отвлечься, окунуться во что-то механическое — чтобы забыть. Трудотерапия в чистом виде! Так я начала работать в «Самоваре» и проработала там шесть месяцев… И получила по полной программе. Юра Шерлинг приехал из Нью-Йорка в Москву и сказал мужу моей сестры, Паше, что я сошла с ума, если хожу с подносом. Даже взгляд мой ему показался особенным. Ага-а-а-а! Испугались? То-то же!

А вообще было презабавно. Доводишь свои движения до автоматизма, словно в танце, к столику, принять заказ, затем на кухню — его отдать, затем к бару — принести выпивку, затем опять в кухню — принести закуски и так далее. В перерыве стоишь и куришь. Курила я много, даже очень, но и много двигалась на ногах, и от этого мышцы стали крепкими. Зато когда вечером все схлынет и наступает тишина, возникает ощущение приятного расслабления, не зря прожитого бурного дня. И идти по ночному городу приятно — уже имеешь на него какое-то право, уже своя! Странно, но непосредственная работа с людьми и для людей приносит ощущение опыта, взрослости. Кажешься себе родителем, а посетители — детьми, капризными, злыми, крикливыми, порой сбрендившими, но детьми. Бывали случаи — просто обхохочешься.

Зашла как-то часа в три посетительница огромного роста и просит зарезервировать себе место на вечер. Продиктовала имя — Синди — и ушла. Мы все в недоумении: вроде в платье и шляпе, а говорит надтреснутым голосом, словно юноша в переходном возрасте. Дело ясное — это трансвестит. Я так близко никогда с ними не общалась, и у меня сердце в пятки ушло. Приходит Синди вечером, сменив розовое платье на лиловое, садится за столик и ждет, кто из официанток к ней подойдет. Возникла пауза — все переглядываются, никто не хочет обслуживать. Синди начала возмущаться, что никто не спешит к ней. Затем поворачивается ко мне и плаксивым тоном зовет: «Я же у вас записалась, что же вы?» Я в ужасе — у меня короткая стрижка «под мальчика», на ногах узкие брюки — рядом с Синди, которая говорит басом, я чувствую себя гибридом Маленького принца и Красной Шапочки, попавшим в лапы к гибриду Бабушки и Серого Волка. Подхожу к столику и, потеряв дар речи, смотрю на огромную руку с боксерским запястьем, затем на ногу сорок шестого размера в туфле на высоченном каблуке, и мне становится дурно. А Синди времени не теряет — глазки строит, ресницами хлоп-хлоп! Мне начинает казаться, что я попала в фильм ужасов, и я пытаюсь как-то определить свою особь в мире мутантов, так как общение с Синди, которая кокетничает и говорит басом, напрочь стирает все обычные критерии. Наконец я не выдерживаю, бегу на кухню и прошу кого-нибудь из девочек принять заказ у Синди. Она сидит одна в пустом ресторане, в то время как мы все сгрудились в коридоре возле кухни и перешептываемся, решаем, что делать. Наконец вместо меня идут ирландки с крепкими нервами. Но вскоре Синди закатывает сцену, очень напоминающую опереточную, со слезами поднимается с места и шумно уходит. Чем-то ей не угодили. «Она» или «он» со всеми своими ужимками и прыжками оказался такой яркой пародией на женские претензии, кокетство и истерику, что я с тех пор раз и навсегда зареклась устраивать сцены мужчинам.

А теперь история про вурдалаков и оборотней. Приходит как-то на обед посетительница — престарелая дамочка в шляпке и перчатках. Села, тяжело, астматически дышит. Я подхожу к ней, кладу меню на столик, называю блюдо дня и все такое. «Суп?» — спрашиваю я ее. Она кивает утвердительно. Я перечисляю: борщ, бульон. Она поднимает на меня свои карие, немного мутные от катаракты глаза, затем делает знак пальцем, чтобы я наклонилась, и говорите расстановкой: «Только не борщ! Знаете, почему я не люблю борщ?» Я говорю, что понятия не имею, почему она не любит борщ. Она делает страшные глаза и буквально шипит: «Потому что он мне напоминает кр-р-ровь!» По моей спине побежали мурашки, но я приняла заказ. После десерта полагается спросить: «Что-нибудь выпить?» Я спрашиваю ее, и тут она с безапелляционным видом произносит: «Кровавая Мэри!» Но на этом история не закончилась. Когда дамочка-вурдалак закончила обед и стала расплачиваться кредитной карточкой, наступил апогей этой абсурдной чернухи. В графе «фамилия» значилось «Bat». Что в переводе означает «летучая мышь». А как известно, летучие мыши пьют кровь, являются символами вампиризма и перевоплощением Дракулы. Во как! Вы что-нибудь поняли? Я тоже.