Елена Коренева - Идиотка

• Название: Идиотка
• Автор: Елена Коренева
• Издательство: ACT
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2002
• ISBN: 5-17-010878-8

Книгу Елены Кореневой отличает от других актерских мемуаров особая эмоциональность, но вместе с тем — способность автора к тонкому анализу своих самых интимных переживаний. Если вы ищете подробности из личной жизни знаменитостей, вы найдете их здесь в избытке. Название книги «Идиотка» следует понимать не только как знак солидарности с героем Достоевского, но и как выстраданное жизненное кредо Елены Кореневой.

---

В Новый Орлеан мы ехали не только для того, чтобы провести время у родителей, но и по матримониальному поводу. Здесь мы собирались справить вторую свадьбу, ее американскую версию — римейк. Кевин спросил меня, нужно ли нам это, но если мы все-таки хотим, то родители готовы устроить для нас вечер с оркестром и ужин. Не долго думая, я согласилась, преследуя чисто утилитарные цели. Я понимала, что свадьба означает подарки, и коль скоро я приехала к Кевину в дом без приданого, то пусть хоть это станет моим вкладом: вот так, с миру по нитке, вернее, по серебряной ложке или вазе, и наберем целый сервиз. (И я оказалась права — от серебра ломился стол!) Еще более серьезный вопрос встал о венчании. В подтверждение высшего смысла заключенного нами союза мы решили пройти и через это таинство. Была заказана служба и священник из православной Сирийской церкви. Русского храма не оказалось поблизости, поэтому пришлось воспользоваться помещением Епископальной церкви. Мне сшили на заказ платье цвета чайной розы, сплели из белых цветов венок, а Кевин облачился во фрак с бабочкой. Третьего января мы предстали перед священником и двумя сотнями гостей — представителями новоорлеанского света, многочисленной родней Кевина и нашими друзьями — Полем, Клодией и другими. Во время церемонии венчания произошла заминка — я никак не могла надеть на палец мужу золотое кольцо. Священник видел мое волнение и замешательство, а мне казалось — уже тогда понимал, что именно невеста является слабым звеном в этом браке и если кто и начнет ломать, а не строить, так это она. Собравшихся в церкви гостей, в свою очередь, удивило, что священник постоянно произносит имя некоего «Джона». На самом деле это было имя Кевина, которое ему дали при крещении. После церкви состоялся праздничный ужин. На вилле каких-то знакомых родителей Кевина, в арендованном гигантском зале было накрыто несколько десятков столиков с вазами желтых, белых и голубых цветов — мой выбор. Нам с Кевином пришлось долго стоять у входа и пожимать руку каждому гостю, выслушивать поздравления и имена, которые тут же вылетали из головы. По окончании знакомства с приглашенными мы отпробовали свадебного торта. Этот многоэтажный торт — с маленькими куколками жениха и невесты на верхушке — обязательный атрибут здешних свадеб. Жених и невеста должны кормить тортом друг друга, обязательно кидаться его кусками и пачкаться в креме. По американской традиции оставшуюся часть свадебного торта кладут в морозилку и хранят до следующего юбилея. Проделав все, что от нас требовали традиции двух разных культур, мы с Кевином очень быстро напились шампанского и буквально рухнули на стулья возле отведенного для нас маленького столика. Венки уже давно съехали набекрень и у меня, и у моего мужа. Я отвернулась от него, подперла подбородок кулачком, как на завалинке, и принялась о чем-то болтать с Клодией, для удобства сняв под столом новые туфли на каблуке. Голова кружилась под балалаечный перебор — специально в мою честь музыканты исполняли вальс из фильма «Доктор Живаго».

На следующий день мне устроили экскурсию по Новому Орлеану. Из окон французского района, с его кружевных чугунных балконов, из дверей дымных забегаловок — отовсюду торчали улыбчивые, потные физиономии, предлагавшие зайти отведать чашечку кофе, выпить стопочку ликера, сплясать с мулаткой чувственный танец, и словно в подтверждение этих слов мелькали смуглые плечи и бедра, раздавался женский визг и старческое причитание. По узким улочкам шествовали клоуны в париках, неизвестного пола и возраста, они пританцовывали, показывали нехитрые фокусы, зазывая за собой в страну детства, трюков и вымысла, и над всем этим копошащимся человеческим раем возносился голос саксофона, который не уставал провозглашать триумф жизни над смертью — гимн восставшего черного раба. Наша машина остановилась у перекрестка, Кевин высунулся из окна, взглянул на указатель, затем обратился ко мне: «Помнишь Теннеси Уильямса? Он писал пьесы про американский Юг, и именно здесь живут его героини, с которыми случаются невероятные коллизии». Я взглянула на название улицы: «Desire». «Здесь ходит трамвай, — пояснил мне Кевин, — отсюда и название пьесы — „Трамвай „Желание““»!

Глава 47. Туда, не знаю куда

Весной 1983-го я собралась было в Москву навестить родственников. Мама сделала мне приглашение, как тогда полагалось, и ждала оформления моей въездной визы. Но вдруг пришло известие — мне отказали во въезде в СССР. Долгожданный звонок из Москвы принес разочарование и тревогу. Мама сказала, что в ОВИРе ей ничего не объяснили, только предложили попробовать еще через шесть месяцев. Полгода ждать, надеяться и не знать наверняка, впустят или нет, — хорошенькую месть придумали мне… «эти». Кто они, какие у них лица, у тех, кто рассчитал наверняка мою реакцию боли и отчаяния от того, что я не могу сама выбирать, когда увидеть маму? Кто эти воспитатели, моралисты, учителя, решившие преподать мне урок тоски по Родине? Я была совершенно выбита из колеи и кожей ощущала, что мне кто-то мстит. Я хотела знать его имя — мне было бы легче ненавидеть его. Но я не знала даже своей вины, ее мне никто не предъявил, все шито-крыто. «Боже мой, — думала я, — как все это похоже на коммунальную склоку: ты мне в борщ подсыпала, а я — тебе! Вот, оказывается, что стоит за конфликтами власти с ее гражданами: обида, ревность, зависть, короче — „бытовуха“. А я-то думала, что надо по крайней мере выдать государственную тайну! Ну кому я сдалась, да я ж правда не Мата Хари — ни телом, ни мозгами, что ж меня так мучают?»

Мне начали сниться не совсем обыкновенные сны. Будто где-то на площади Восстания ходит за мной Андропов в длинном черном пальто и держит в руках бриллиантовое ожерелье. А я, одетая в школьную форму с красным галстуком, задом пячусь от него. Так мы и движемся вокруг высотки — он наступает, я отступаю, завороженная до смерти!

Тем временем мама бегала по коридорам «Мосфильма» и искала помощи. Ей навстречу шли народные и заслуженные, премированные и всякие, и никто ничего не мог — ни помочь, ни объяснить. Она позвонила Сергею Владимировичу Михалкову: уж он-то может что-то сделать. «Ми-ми-миленькая, у меня у самого из-за сына неприятности, я с-сам не знаю, что и к-как, а тут ты…» — ответил он, заикаясь, извиняясь и отнекиваясь. Пришлось ждать.

Побродив несколько дней по горам и склонам Итаки, постояв у водопадов с зареванным лицом, выслушав от друзей слова сочувствия и гневные речи в адрес советской власти, я смирилась с ситуацией, понадеявшись, что спустя полгода она может измениться. И стала потихоньку примериваться к статусу эмигрантки, в отличие от положения просто жены американца. В те годы это было принципиальной разницей: уехать по браку или по политическим причинам. Теоретически рассуждая, те, кто выехал по браку, имели право вернуться, тогда как эмигранты — нет. Теперь это забывается, как все плохое, но до падения «железного занавеса» переезд через границу СССР был редчайшей привилегией для избранных — хотя по Конституции все граждане сохраняли право на въезд в свою страну. Как я вскоре выяснила, эмигранты делились на три волны: первая — после революции, вторая — после Великой Отечественной, третья — брежневская, в семидесятые годы. Взаимоотношения между «волнами» были напряженные, особенно между первой и двумя последующими. Первые эмигранты считали, что не уехали из России, а были изгнаны из нее — потому, наверное, и не принимали добровольную эмиграцию последних лет. И совсем другое дело — выехавшие по браку, как я: их считали просто «блатными», приехавшими на все готовое ради хорошей жизни. В отличие от эмигрантов-диссидентов, мы ничем не пожертвовали ради этой свободы — или несвободы, смотря как воспринимать. Мне неоднократно намекали или даже говорили в открытую, что я сижу на двух стульях, живя в США с советским паспортом, и призывали выбрать что-нибудь одно, как это вынуждены были сделать они.

Надо признаться, что смена перспективы — становишься ты невъездным или можешь кататься туда-сюда — существенно влияла на психологию, поведение и характер. Есть такая притча: один человек, чей жизненный срок подошел к концу, был в приятельских отношениях с Богом и когда умирал, «по блату» выпросил себе место в раю. Однако, вкусив всех прелестей райской жизни, он заскучал и попросился в ад. Бог разрешил. Спустя еще какое-то время ему надоело жариться на сковороде, и он попросил Бога разрешить ему снова вернуться в рай. Бог согласился, но предупредил: это последняя твоя возможность выбирать, так что решай окончательно! Человек согласился и отправился в рай, а вскоре вновь захотел перемен. Но на этот раз Бог сказал: «Все, ты использовал свои возможности, теперь сиди, где сидишь». Резюме: вот чем отличается туризм от эмиграции!

Теперь, в сложившихся обстоятельствах, мне хотелось постоянно проверять и определять пределы своей свободы, границы дозволенного. Ущемленная в своем праве на передвижение и независимость, я рвалась получить их там, где было возможно. И, увы, делала это не всегда вовремя.