Эдуард Асадов - Судьбы и сердца

• Название: Судьбы и сердца
• Автор: Эдуард Асадов
• Издательство: "Правда"
• Жанр: Поэзия
• Год: 1990

В сборник советского поэта Э. Асадова включены стихотворения и поэмы разных лет. Автор этой книги фронтовик, поэтому военная тема прежде всего нашла в ней отражение (лирический монолог "Родине"). В настоящее издание вошли также стихотворения и поэмы, посвященные красоте и богатству родной земли, любви к русской природе. Книга заканчивается лирической повестью "Галина". Это полный задушевности и страстного драматизма рассказ о месте человека под солнцем, о большой и трудной любви, об ответственности взрослых за судьбы детей.

---

Глава II

1. ПЕРЕКОП

Фронт катился за врагом, как лава,
И внезапно, как на стену, — стоп!
Не пройти ни слева и ни справа,
Впереди твердыня: Перекоп!

Он рычал, сплошною сталью лязгая,
Полыхая бешеным огнем.
Но ведь брали мы его в гражданскую,
Значит, в эту как-нибудь возьмем!

И однажды, нарубив ступеньки
И врезаясь с ходу, как кинжал,
Дьявольские хлопцы Кириченко
Прорвались через Турецкий вал.

Что же, фриц, не вышла остановочка?!
Дальше жди покрепче чудеса!
Хороша гвардейская сноровочка?
То-то, немец-перец-колбаса!

И хоть дали мы врагу острастку.
Но, пока тылов не подвели,
Прорвались на километр к Армянску
И шабаш! Зарылись, залегли.

И туда, где залегла пехота,
Прижимаясь кузовом к земле,
Шли машины медленно во мгле
Сквозь одни разбитые ворота.

Каждой миной огрызался враг.
Весь белел от пулеметной дрожи,
Да и был он вовсе не дурак
И про те ворота ведал тоже.

И из дальнобойки по воротам
Клал снаряды, будто сахар в чай,
Через три минуты, как по нотам,
Хоть часы по взрывам проверяй.

Выход был тяжелый, но простой:
Взрыв! И мчишься в дым без промедленья,
Проскочил — и грохот за спиной,
Не успел — остался без движенья…

2. МУЖЕСТВО

Залп наш — в семь пятнадцать, на рассвете,
Все в работе. Звякают ключи,
Сняты маскировочные сети,
И снаряды бережно, как дети,
С «газика» сгружаются в ночи.

— Что случилось? Почему затор?
Где четвертый? В чем у вас причина? —
Не пришла последняя машина.
Где-то призамешкался шофер.

И, послав его сначала к черту,
А затем по дальним адресам,
Кинулся назад комвзвод четвертой:
— Если цел — получит по мозгам!

Добежал до взорванных ворот,
Да забыл о пушке у залива.
Надо б выждать, высчитать разрывы.
А комвзвода ринулся вперед.

И когда над шпалами взметнулся
Огненно-грохочущий цветок,
Лейтенант вдруг словно бы споткнулся,
Уронил ушанку, повернулся
И скатился с насыпи в песок.

Не успел опомниться народ,
Как уже к дымящимся воротам
Пулей мчался напрямую кто-то
По воронкам, к насыпи, вперед!

Старшина присвистнул, холодея:
— Метров сто осталось… Молодец!
Только нет, ей-богу, не успеет…
Вот сейчас накроет — и конец!

Шурка, Шурка! Светлая девчонка,
Как успела, даже не понять.
Затащила взводного в воронку,
Но от взрыва некуда бежать!

Торопилась, сумку открывая,
Только вот он, леденящий вой,
И тогда, почти не рассуждая,
Кинулась, комвзвода заслоняя
От осколков собственной спиной!

В грохоте сначала показалось,
Что навеки наступила мгла,
Только смерть, наверно, просчиталась,
Лишь горячим дымом обожгла.

Ах, как время тянется порой!..
Но секунды на краю у смерти
Мчат с непостижимой быстротой,
Словно пули в пулеметной ленте.

Может, и минута не прошла,
Как взвалила взводного на плечи.
И пошла, пошла, пошла, пошла
К тем, кто мчал на выручку навстречу.

Через час, спеленатый бинтами,
Чтобы как-то боль угомонить,
Шевеля бескровными губами,
Взводный уже пробовал шутить.

— Ты, Шурок, наверно, понимала,
Что за птицу тащишь из огня.
Ты, конечно, верно рассуждала:
Вот, мол, выйдет парень в генералы
И тотчас посватает меня.

И она, укладывая в таз
Иглы и пинцет для кипяченья,
Бледная еще от напряженья,
Улыбнулась искорками глаз.

— Ладно уж, помалкивай, герой,
Униженье рода человечьего!
Просто нынче делать было нечего,
Вот я и сходила за тобой.

А сейчас вот села, пошабашила.
Ну а замуж если и пойду,
Ты уж это поимей в виду,
То никак не меньше чем за маршала.

Глава III

1. ПРАЗДНИЧНЫЙ ДЕНЬ В МОСКВЕ

Что за день сегодня, что за день!
Снег под солнцем розовато-белый,
Он душистый нынче, как сирень,
И, как плод, хрустяще-загорелый!

Солнечные зайчики сидят
На ажурных жердочках балконов,
А под ними царственно горят
Клены в звонко-ледяных коронах.

Мастер-ветер, празднично-хмельной,
Пробежит то крышами, то низом,
Белою, пушистою рукой
Полируя стены и карнизы.

Будут пушки вечером слышны,
Прошагает с песнею пехота,
Только нету никакой войны,
Нынче мирный день моей страны —
Гордый праздник Армии и Флота!

Сколько раз поздравит телефон
С праздником поэта и солдата.
Сколько прилетит со всех сторон
Телеграмм взволнованно-крылатых,

Сколько писем, сердце теребя,
Что-то стародавнее разбудят
Только знаю точно: от тебя
Ни звонка, ни весточки не будет…

2. ПЕРЕДЫШКА

Степь спала в предчувствии весны,
В зябкой дымке сумрака ночного.
Только не бывает у войны
Нн цветов, ни трепета хмельного.

Нету здесь улыбчивых зарниц,
Есть лишь брызги всполохов ракетных
Да взамен звонкоголосых птиц —
Перебранка пушек предрассветных.

Все живое словно бы во тьму
Тут в дыму сражений погружается.
Лишь сердца наперекор всему
Даже здесь порою улыбаются.

* * *

За селом артиллерийский склад.
Впрочем, склад — скорей одно название,
Просто в яме, вырытой заранее,
Штабелями ящики лежат.

Я — комбат, дежурный по бригаде,
Обошел вечерние посты.
Солнце рыжегривое в леваде,
Словно конь, ни на кого не глядя,
Мирно щиплет чахлые кусты.

И вокруг такая тишина,
Что не знаешь, да война ли это?!
Что ж, устала, видно, и война:
Ни дымка, ни взрыва, ни ракеты.

Можно сесть, пока в низине тьма,
Вынуть письма, что пришли из дома.
Мне сегодня целых три письма
Из Москвы, от мамы и знакомых.

Чьи-то руки на плечи легли.
Легкая, знакомая фигурка,
Русый локон в солнечной пыли…
— Ишь забрался, аж на край земли,
Здравствуй, что ли?!
— Ты откуда, Шурка?

— Что ж мне, только склянки да бинты?
Нынче вот решила между делом
Просто подышать без суеты.
Впрочем, что там прятаться в кусты,
Вот тебя увидеть захотела.

Господи, какая тишина!
А закат, ну как у нас в Лопасне…
Вот сейчас бы кончилась война…
Э, да что трезвонить понапрасну!

Слушай, только ты не отрицай,
Ну, насчет стихов… Ведь я же знаю.
Вот прошу, ну просто умоляю:
Сделай одолженье, почитай!

Шурка, Шурка, помнишь этот час:
Степь, затишье… В золоте закатном
Мы сидим на ящике снарядном
Как-то близко-близко в первый раз.

Впереди — минута тишины.
Позади же — месяцы и годы
Грохота, лишений и походов —
Всех «веселых прелестей» войны.

Вот мы к силуэту силуэт,
Два ремня, погоны с алым кантом,
Два лихих, бывалых лейтенанта,
А обоим вместе — сорок лет!

Тени, как десантники по склону,
Лезли вверх, бесстрастны и тихи,
А затем вдруг замерли смущенно,
Слыша, как почти что отрешенно
Я читал солдатские стихи.

Ей же богу, может быть, в стихах
Есть и вправду «взрывчатая» сила,
Коль сидишь на ящиках тротила,
На сплошных снарядных штабелях!

Шутка шуткой, а невольно где-то
Верую, волненья не тая,
Что и впрямь горела, как ракета,
Фронтовая молодость моя!

И читал я о боях, о громе,
О ветрах и гибели друзей,
А потом о нежности, о доме.
О солдатской матери моей.

Ты смотрела в поле, не мигая,
И сказала тихо, как во сне:
— Я в стихах не очень понимаю,
Только вечер нынешний, я знаю,
Навсегда останется во мне…

Может, вправду быть тебе поэтом?!
Нет, не смейся. Кончится война,
И представь, что августовским летом
Позвонит вам девушка одна.

Ну, вот так же, на исходе дня,
«Извините, если помешала!
Я стихи в газете прочитала…
Это Шура. Помните меня?»

Ты ответишь холодно и хмуро,
А в глазах презрительный прищур:
«Шура, Шура, что еще за Шура?
Мало ли звонит мне всяких дур!»

Искра смеха — будто лучик света!
Редкая минута тишины
Посреди грохочущей войны.
Мир… звонки… Да сбудется ли это?!

Все казалось призрачно-забавным.
И обоим было невдомек,
Что случись и вправду твой звонок —
Там, в далеком мире, в должный срок,
Как все было б здорово и славно!

Увидала письма. Улыбнулась:
— Девушки?
— Допустим, что и так.
— Что же ты нахмурился, чудак?
Мне-то что! — И с хрустом потянулась.

А затем с лукавинками глаз:
— Извини, что так спроста и сразу,
Любопытство исстари у нас.
Ты сказал кому-нибудь хоть раз
О любви?
— Да нет еще. Ни разу.

— Вот и славно. Честное же слово,
Болтунов… ведь их не сосчитать!
Не успеют «здравствуйте» сказать —
И «люблю», пожалуйста, готово!

— А вот это, — тронула письмо, —
Мамино. Я верно угадала?
Если б мне когда-нибудь само
Вдруг пришло такое вот письмо,
Я б луну от радости достала!

Что застыл безмолвно, как вопрос?
Нет, с рожденьем у меня в порядке:
Дед меня нашел в капустной грядке,
Говорят, скворец меня принес.

Что ж, я впрямь невесело росла,
Золушка и та того не ведала:
Тиф, невзгоды… Мама умерла…
Мне и четырех-то даже не было.

Вечно хмурый пьяница отец.
Мачеха — еще вторая рюмка.
Это в сказке: туфельки, дворец…
Жизнь суровей: девушка-боец,
Сапоги и докторская сумка.

Впрочем, жизнь всегда за что-то бой!
Все настанет: и цветы и платья.
Будем живы, мы еще с тобой
Побываем где-нибудь во МХАТе!

Ну, пора. Смеркается. Пойду! —
Протянула руку. Быстро встала
И легко тропинкою сбежала,
Помахав ушанкой на ходу.

Глава IV