Райво Штулберг - Химеры просыпаются ночью

• Название: Химеры просыпаются ночью
• Автор: Райво Штулберг
• Жанр: Социально-психологическая фантастика

Зона, выбросы, Монолит, аномалии, твари, зомби, артефакты, хабар, сталкеры.

---

А затем, конечно, же — к компьютерам. Уже издали они видны — объемные белоснежные кубы, мониторы… Я подошел ближе. За стеклом витрины загадочные микросхемы, яркие коробки.

— А для какой звуковой карты ориентируетесь? — подслушал начатый еще до меня разговор покупателя с продавцом.

— Sound Blaster… (далее пошли неразборчивые слова).

Но одно это сочетание — Sound Blaster — действовало сродни заклинанию. Мне оно было знакомо по рекламам из журналов.

Зачарованный, я побродил вдоль рядов витрин. И опять завидовал себе, проживавшему в параллельной реальности, каждый день имеющему доступ в замониторный мир с графиками, фотографиями тигров, космоса, цветов, кнопкам программ, о назначении которых я мог только догадываться (впрочем, часто и не мог).

Однажды после зимних каникул мне ужасно не хотелось возвращаться в школу. Был уютный вечер перед началом новой четверти, я сидел с родителями на диване, и тогда пришло понимание, что все это уже когда-то проживалось мной, что был и этот вечер под оранжевым электричеством, и недавний чай с булкой, и даже то, что последует завтра, — уже некогда было прожито и пережито. Еще секунда-другая сосредоточенного настроя на волну «воспоминаний о будущем» — и я сделаюсь ясновидцем. И буду всегда помнить все свои прошлые жизни.

И тогда подумалось еще, что, если я проживаю этот вечер в Бог знает который раз, то где-то существую другой я, который только-только вступает в зимние каникулы. О, как я ему позавидовал! У него все еще впереди — и елка в школе, и приготовления предновогоднего вечера, и каток солнечным белым утром первого января, и неспешные потягивания в постели, и ленивое наслаждение каждым днем каникул… Я мысленно пожелал удачи своему двойнику в прошлом.

А потом представил, что в любой момент можно изменить ход течения событий. Вот я поднял руку и щелкнул пальцами — и жизнь пошла по другой колее, чем была предуготована, не щелкни я пальцами. Я еще тогда поднял руку и два раза прощелкал.

— Не балуйся, — не отрываясь от телевизора, сделал замечание отец.

Но по какому пути я пустил ход событий — плохому или хорошему?

Видимо, если существует бесчисленное множество вариантов и прожитых жизней, наверняка кто-то из миллиардов моих двойников нашел средство добычи и видеомагнитофона, и компьютера. Быть может, решение вопроса лежит совсем рядом, нужно всего только сделать пару шагов. Но в каком направлении? Самое главное — если б я увидел направление, тогда совершил не один шаг, а много-много шагов. Но дошел бы до цели. А как быть, если в заснеженной степи путь очерчен мелом? Шаг в сторону — и ты уже удаляешься от цели.

И я, выходя из торгового центра, в который раз позавидовал своему двойнику, собиравшемуся сейчас вставить кассету в «видак».

Дома никого не было. Мама на работе, отец — тот и вовсе теперь не понятно, когда явится. Я случайно бросил взгляд на себя в зеркале и заметил небольшое пятнышко под глазом. Вспомнил вчерашний случай у подъезда. Отсюда, из-за стен квартиры, показалось, что я мог бы и прорваться мимо них. Одного направо, другого налево — и деру. Стало ужасно жалко куртку. Она мне нравилась. Кооперативная, синего цвета с оранжевыми вставками на спине и в рукавах. Вспомнил, как радовался ей в первый день. А теперь она не известно где, не известно, кто ее носит. Эх, врезать бы вчера прямо в перегарный рот этому ублюдку! А еще лучше — пулю, в зубы. Чтоб разнесло в клочки.

Стоя посреди кухни, я вскинул руку с мысленно зажатым в ней пистолетом и надавил на спуск.

Бах — и осколки зубов вылетают из челюсти, пуля просверливает кость, летит дальше, раскаленной иглой выжигает себе путь через мозги, разбивает череп с той стороны — и летит дальше, на свободу. А этот урод падает вниз, в грязь, я беру свою куртку и иду домой. Остальные двое уже разбежались.

Сердце стучало, в животе проснулось смешанное ощущение страха и наслаждения. В глазах отчетливо стоял вид раскрошенных зубов, смешанных с грязью.

Раздался странный скрежет во входную дверь, я выглянул в коридор. Там уже стоял отец, сильно пьяный, грязный и растрепанный. В таком состоянии я видел его всего раз. Обычные его выпивки были не так сильны, по крайней мере, он самостоятельно передвигался. Но на этот раз по пути домой, видимо, несколько раз упал.

Отец что-то пробормотал, я только расслышал слово «проститутка» — и с размаха упал. Глухой удар лба о пол заставил меня передернуться.

Кое-как справившись с тяжелым телом, я уложил отца на диван. За воротником у него слипся желтый сгусток рвоты. Отец прерывисто дышал широко распахнутым ртом и пускал слюни. Было гадко смотреть на это бесформенное тело, которое я называл «папой», которое любил когда-то, с которым мы ходили прежде на каток и занимались фотографией.

Через час пришла мама. Я сидел в своей комнате и не видел ее реакции на отца. Только через некоторое время послышались всхлипы, затем сонный голос что-то промычал и прикрикнул «заткнись, корова».

— Вот так, корова! — завизжала мать. — За все мои старания и молодость теперь я корова! А ну вон из моего дома!

— Я не позволю! — заревел голос отца. — Это пусть твои мымры на работе своих телков бьют и орут на них, а я позволю!

Вслед за тем послышался стук и звон чего-то разбиваемого. Я выскочил из своей комнаты и увидел лежащую на полу маму, на нее сыпались остатки стекла из серванта. Не помня себя, я бросился на отца, но получил кулаком в правое ребро, резкая боль перехватила дыхание, в глазах потемнело.

— Ты туда же, выродыш!

Ко мне приближалось массивное тело с кулаками. Первый удар пришелся в висок, потом я закрыл голову, но в ход пошли ноги. Я ничего не видел, лицо залило теплой кровью. Потом все провалилось в темноту.

* * *

Наконец-то пришла настоящая зима. Я выглянул в окно палаты и увидел: снег лег толстой подушкой на все вокруг. Плавные линии, из которых теперь состоял заснеженный больничный двор, успокаивали и настраивали на хорошие мысли. Скоро Новый год. Быть может, в праздник они помирятся?

Каждый день приходила мама и плакала, жаловалась на отца, который стал вообще редко появляться дома, а если и ночевал, то не говорил ни слова, а рано утром уходил. Мне было стыдно за нее перед соседями по палате. Она не приносила мне ничего из еды, только однажды — пакетик баранок. Стыдясь своей бедности, я спрятал пакетик подальше и никогда не доставал его, хотя есть хотелось постоянно.

Когда она не пришла позавчера, я почувствовал странное облегчение, что не нужно будет сегодня выслушивать потоки слезных жалоб, смотреть на ее бесцветные дрожащие губы и невыспавшиеся глаза. И за то, что она снова ничего не принесла сегодня, то же стыдно не будет. Я со страхом подумал, что, должно быть, разлюбил. Маму.

Но сейчас, когда выпал настоящий снег, почем-то показалось, что все наладится. Теперь все будет только лучше и лучше, а к Новому году снова все мы соберемся у телевизора за столом и будем весело болтать ни о чем.

Как нельзя кстати, сегодня же наметилась и выписка. Сломанные ребра не болели совсем, синяки давно спали. Через час будет обход, потом врач назначит выписку, я соберу вещи, придет мама — и мы пойдем домой.

Я выждал момент, когда в палате никого не будет, и быстро выудил из глубины тумбочки злосчастный пакетик. Баранки в нем уже покрылись плесенью. Я сунул пакет под пижаму и пошел в туалет, чтоб выбросить баранки в мусорное ведро. Мимо прошла уборщица и как-то странно посмотрела на мою пижаму. Мне показалось, что сейчас она при всех в коридоре заставит меня вытащить пакет и начнет ругать. Я быстро прошел в туалет, сбросил «улику» и закидал сверху ворохом использованной туалетной бумаги.

Потом бесцельно бродил по коридору в ожидании матери.

Но она не пришли ни через час, ни через два. Дежурный врач сказал, чтоб я собирался, потому что на мое место уже готовят новенького с переломом. Мне выдали какие-то бумаги, и через четверть часа я уже шел по свежевычищенным дорожкам по направлению к больничным воротам.

Как же мне осточертело здесь быть! Три недели в замкнутом пространстве больницы, среди чужих людей.

Впрочем, в последние дни я даже привык к размеренному течению дня в этих серо-синих стенах. И даже подумал, что можно было б провести здесь еще недельку, чтоб освобождение казалось слаще, чем сейчас.

Но все внутри все равно ликовало: я свободен! Нет, не надо никаких лишних «неделек», я и без того очень счастлив. И даже замычал какую-то песенку про себя. И подпрыгнул.

Тупая боль в голове откликнулась на этот прыжок. Где-то внутри мозга будто шевельнулся вбитый гвоздь. Я остановился, испугавшись, что вылечился не до конца и что меня снова запрут на три недели. Ну уж нет, никому не скажу про голову.

Из-за деревьев вырулил микроавтобус «Скорой» и подъехал к бурому кирпичному корпусу впереди. Я знал, это был больничный морг. Стало жутко интересно, зачем автобус остановился у морга.