Олег Писаржевский - Ферсман

• Название: Ферсман
• Автор: Олег Писаржевский
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1955

Книга посвящена жизни и научной деятельности замечательного ученого Александра Евгеньевича Ферсмана (1883–1945).

---

К пустыне, в равной степени, как и к Хибинам, Ферсмана приковывал не тот сосредоточенный интерес к истории образования определенных минералов, определенных пород, — интерес, который владел, скажем, его соратниками из ближайшего петрографического лагеря. К ним принадлежал, например, верный спутник его северных скитаний Куплетский, известный своими превосходными описаниями сиенитов.

Хибины открывали Ферсману лишь один из наиболее богатых ракурсов бесконечно разнообразной химической жизни планеты.

Стремясь расширить поле своих наблюдений, Ферсман, покидая еще цепеневший на холоде Север, устремлялся в те области, где, наоборот, работа химических сил протекала с огромной интенсивностью, буквально на глазах исследователя. Это же естественное стремление геолога подглядеть в природе «модели» тех процессов, которые на протяжении сотен тысячелетий меняли облик Земли, постоянно влекло и нашего выдающегося петрохимика академика А. Н. Заварицкого и его сотрудников к вулканам Камчатки.

Щербаков поделился со своим другом дополнительными соображениями, которые делали особенно заманчивой поездку в знаменитые Кара-Кумы.

В 1916 и 1917 годах, в связи с возникновением острой нужды в сере, в научном Питере гуляли рассказы о каких-то горячих вулканических источниках, которые будто бы выносили из недр земли, серу и опал и, подобно гейзерам Исландии, образовывали в песках огромные конусы — бугры. Эти рассказы привлекали исследователей не только обещанием новых открытий в области гидротермального обмена химических элементов земной коры, но и перспективой получения серы, нужной для Советского Союза в больших количествах.

В период первой мировой войны русские промышленники, нуждаясь в сере, все же не рискнули пытаться покорить пески, о которых шла достаточно худая слава. Старые, вполне успешные русские экспедиции Коншина, Калитина, Обручева помнились меньше, чем мрачные описания европейского путешественника по Кара-Кумам Вамбери. По его словам, пустыня пребывала в «грозном молчании смерти».

Но времена изменились!

На телеграфный запрос Ферсмана правительству Туркменской республики о возможности снаряжения экспедиции в пески немедленно пришел ответ: республика счастлива предоставить исследователям все необходимое для путешествия. Древняя страна с прекрасной, почти забытой культурой возродилась к новой жизни и осматривалась, познавая самое себя. Кара-Кумы занимают три четверти всей поверхности Туркмении — более 300 тысяч квадратных километров. До сих пор все внимание было обращено на зону оазисов и разрешение сложных земельных вопросов, где не столько даже земля, сколько вода определяет возможность существования жизни. Пустыня была исследована еще мало.

«В добрый путь!» — таков был ответ Полторацка (нынешнего Ашхабада).

Этот путь — желанный путь в пустыню — пролегал через узкие ворота вдоль уже знакомых берегов мутной Сыр-Дарьи, откуда поезд Средне-Азиатской железной дороги доставил Ферсмана в долину Зеравшана с ее живописными кишлаками. Замелькали цветущие оазисы — аулы Мерва и Теджена.

В самом Ашхабаде нетерпеливая натура Ферсмана подверглась испытаниям.

Все хотели помочь организации экспедиции, но никто ничего толком не знал о песках. На юге вытягивались снеговые хребты Копет-Дага, перед ними шла пустыня с целью стремлений — «Сорока холмами», — к которым стремились как к островам, затерянным среди спокойной глади моря.

«Но попасть в пустыню не так-то легко!» — с раздражением отмечал в записной книжке Ферсман. Рутина старых форм жизни здесь еще не была взорвана стремительными темпами новостроек. Щербаков и выделенный правительством в помощь экспедиции работник, характеризованный Ферсманом как «старый пограничный волк, знающий каждый уголок, прекрасно понимающий и быт, и нравы, и всю психологию населения», занялись хлопотами о караване. К экспедиции был прикомандирован опытный переводчик. Краевой музей снабдил ее прекрасной палаткой. Но добывание всего снаряжения, включая керосин, спирт, шубы, темные очки, составило, как оказалось, не самую трудную часть сбора. Осложнения начались тогда, когда поезд оставил путников со всем их многопудовым скарбом на голой платформе станции Геок-тепе. Здесь надо было им искать проводников, нанимать верблюдов с вожаками. В последнюю минуту обнаружилось отсутствие множества мелочей.

Ферсман неистовствовал.

Ожидание, вынужденную неподвижность, томление сборов он переживал тяжелее, чем впоследствии самую жестокую жару в песках.

В нетерпении Александр Евгеньевич взбирался на невысокую лёссовую стену, окружавшую знаменитую крепость Геок-тепе, и всматривался в мертвую, безжизненную пустыню.

Скорей, скорей в путь!..

Наконец настал желанный день.

Выслушаны прощальные напутствия местного исполкома, и караван в составе троих русских, троих проводников-туркмен и переводчика вытянулся коротенькой змейкой. Вскоре змейка затерялась сначала среди поливных пшеничных полей, в которые песок врезался лишь длинными косами, затем среди подвижных барханов.

Начались жаркие дни жизни среди пустыни. Впереди с гордо поднятой головой шел верблюд-инар, умевший выбирать дорогу. С независимым видом он выступал по плотно вытоптанной тропе — знаменитому историческому пути из Ирана в Хиву.

«Скромный караван русских пришельцев шел по историческим путям Востока, и чудная восточная сказка сменялась в нашей фантазии роем новых идей и надежд», — эта, чуть выспренняя, запись открывала путевой дневник Александра Евгеньевича.

Днем песок накалялся до того, что казалось, на нем можно было жарить яичницу. Но вот солнце скрывалось, и свирепый зной сменялся ночным морозом. Немного есть мест на земном шаре, где суточные температуры совершают такие головокружительные прыжки. Ночью температура показывала семь-восемь градусов ниже нуля.

В первую же неделю, наряду с нестерпимым жгучим прикосновением лучей южного солнца, путники испытали и холодные порывы зимнего ветра и даже снежный буран.

Экспедиция заночевала в туркменских мазанках, расположенных на границе пустыни. Вечер был теплый, и тихое звездное небо сулило хорошую погоду.

«Но во время нашего глубокого сна, — рассказывал Д. И. Щербаков, — откуда-то с северо-востока с непостижимой быстротой налетел холодный ветер. Он с шумом врывался в мазанки, внося с собой тучи песка и хлопья снега, забираясь под одеяло и пронизывая до костей. Печальная картина ждала нас утром. Проснувшись, мы увидели, что все было в снегу. Низко, над самой головой неслись клочья тумана, застилая ближайшие окрестности. Наше экспедиционное имущество и продовольствие, сложенное с вечера в кучу, было закрыто густым покровом свежевыпавшего снега. Я бродил около клади в полной растерянности; проводники-туркмены разбрелись, медленно и неохотно собирая верблюдов».

Ферсман вышел из небогатого туркменского жилья, дрожа и ежась под пальто. Он насвистывал какой-то неопределенный мотив, молча посматривал то на пески, то на горы.

— Александр Евгеньевич, — обратился к нему Щербаков, — неужели сейчас, когда мы у преддверия пустыни и прошли все трудности организации поездки, нам придется от нее отказаться? А ведь наше положение выглядит довольно безнадежно.

— Не торопись, не торопись с выводами, — отвечал Ферсман — Подождем до полудня, поговорим с местными людьми, расспросим их как следует.

— Но, Александр Евгеньевич, учтите еще и ваше болезненное состояние, — продолжал Щербаков. — Очень рискованно, чувствуя себя так плохо, как вы, ехать в ненастную погоду в полную неизвестность. Ведь мы совершенно не приготовлены к зимним условиям работы: у нас нет ни теплой одежды, ни теплых одеял, ни хороших палаток.

— Все, что ты говоришь, существенно, но не решающе. Все-таки попробуем двинуться. Если будет очень трудно, нам никто не помешает вернуться. Никогда не надо отказываться от намеченного, не испробовав все возможности.

Проводники-туркмены, видя подавленное настроение путешественников, подбадривали их единственным способом, доступным людям, не имеющим общего языка: похлопыванием по плечу. Через переводчика они объяснили, что зовут скорее углубиться в пески, где будет тепло: леса пустыни дадут возможность греться у костра.

— Не понимаю, о каких лесах они говорят, — заметил Щербаков.

— Давай команду собираться и вьючить. Утро вечера мудренее, — заключил Ферсман.

Около полудня туман рассеялся и снег сошел. Они не заметили, как он таял, — он просто исчезал, сразу испаряясь.

Потянулись пески, перемежающиеся с ровными площадками такыров[50] с красным глинистым покровом, и шоров — мягких и пухлых солончаков[51]. Вся жизнь в пустыне сосредоточивается вокруг колодцев. Важнейшим искусством жителей пустыни является умение сооружать колодцы.