БЕННО ХЮБНЕР - ПРОИЗВОЛЬНЫЙ ЭТОС И ПРИНУДИТЕЛЬНОСТЬ ЭСТЕТИКИ

• Название: ПРОИЗВОЛЬНЫЙ ЭТОС И ПРИНУДИТЕЛЬНОСТЬ ЭСТЕТИКИ
• Автор: БЕННО ХЮБНЕР
• Жанр: Философия

Книга представляет собой критику априоризма в этике. По мнению автора, долженствование не предшествует хотению ни в случае отдельного человека, опосредованного и итерсубъективной сферой языка (Апель), ни вне человека (Хёсле) Сегодня этический дефицит компенсируется преимущественно эстети­чески: если истины уже не очаровывают, истиной становится очарование.Но тогда возникает вопрос, не основываются ли сам этос и этическое в эстетическом. Ведь этос и смысл могли контитуироваться лишь там, где людям с их мега-физической по­требностью казалось разумным расходовать себя ради Другого.Существование Другого,этоса как "обещания счастья" (la promesse du bonheur) было возможно лишь благодаря "счастью обещания" (le bonheur de la promesse), т.е., благодаря эстети­ческому феномену.

ISBN985-6329-40-X

---

* Против (лат.). ** Устарели (лат.). *** Утвердительная, утверждающая.

[57]

ратического капитализма, будет показано в дальней­шем. Ввиду многозначности употребляемых здесь и ча­сто упрощаемых понятий, а также многообразия видов искусства, к которым эти понятия применяются, неиз­бежны недоразумения. Они, например, были прямо-таки запрограммированы на конгрессе в Ганновере (Ак­туальность эстетического,1992) при участии сорока трех докладчиков.

Естественно, эстетика истины предъявляет к лите­ратуре значительно больше претензий, чем к изобрази­тельному искусству, музыке, скульптуре, а с претензия­ми эстетики очарования все могло бы быть наоборот. Но даже в рамках эстетики истины можно различить общественно-утверждающую, общественно-критичес­кую или просто общественно-индифферентную эстети­ку. К прерогативам эстетики очарования в области ли­тературы могли бы быть отнесены разве что poésie pure* и конкретная поэзия, но даже они не во всех вариантах, особенно если вспомнить таких писателей, как Хайссенбюттель и Яндл**. Впрочем, примечательным приме­ром блеклой реалистически-социалистической эстети­ки в ГДР, который мне как раз пришел на ум, может быть любовное признание молодого человека девушке: люблю тебя, как экскаватор (имя автора я, к сожале­нию, забыл). Это не вполне адекватно общенемецкой любовной метафоре, которая скорее могла бы звучать следующим образом: люблю тебя, как мерседес. Если посмотреть, как многие немецкие мужчины субботним утром во время мытья машины нежно поглаживают ру­кой глянцевую поверхность своего авто, объект либидо и идентификации, обладающий параметафизическими

* Чистая поэзия (фр.).

** Немецкоязычные лирики XX столетия, экспериментирующие с планом выразительных форм, метафор, поэтическим языком в целом.

[58]

качествами высшего ранга, чтобы затем нарциссически отразиться в зеркально блестящей жести, то многие жены имели бы больше оснований ревновать мужей к их авто, чем к их пассиям.

В этой работе я не собираюсь далее углубляться в область эстетики; моя задача — прояснить, как взаимо­связаны этика/этос с эстетикой и как эстетика могла бы компенсировать недостаток этоса. Если это возможно, следовало бы рассмотреть следующий, ранее уже упо­мянутый вопрос о том, не первично ли обратное отно­шение компенсации:эстетическое компенсируется эти­ческим, игра — скукой, игровое действие — полезным действием, воля — разумом и вообще мета-физичес­кое — метафизическим. Если, с одной стороны, мета­физическое откровение, или апория (де-проекция, ennui,nausée*,мировая скорбь) является следствием отрица­ния метафизики (ДРУГОГО, ЭТОСА, TELOS'a, СМЫСЛА) и, с другой стороны, эта апория может быть снята благодаря новому telos'y(репроекции, проекту), то вполне можно предположить, что изначально, до вся­кой метафизики, до любого telos'a, любого этоса, любо­го проецирования Другого имела место апория, неопре­деленность, скука, требующая эстетического в форме игры. Только игра с первыми целевыми установками, знание или представление которых предшествовало со­бытиям в мире, стала разыгрываться уже не ради самой себя, но ради воздействия на что-либо в мире. Об этом же говорят Хёйзинга и другие, а также Киркегор, для которого вообще у начала мира стояла скука. Между про­чим, ни один философ не продумал в антропологическом плане столь последовательно взаимосвязь и различие этики/этоса и эстетики, причем в их различии, как Киркегор, который колебался между «или» этическим, «или» эсте-

* Тошнота (фр.)

[59]

тическим образами жизни, но все же отдал предпочте­ние этическому. Если угодно, эта работа является не чем иным, как углубленной (я смею на это надеяться) ин­терпретацией Киркегора. «Кто живет эстетически, тот случайный человек... кто живет этически, тот работает над тем, чтобы стать всеобщим человеком»11. «Эстети­ческое в человеке есть то, благодаря чему он непосред­ственно является тем, что он есть; этическое есть то, бла­годаря чему он становится тем, чем он будет»12. Итак, эстетический человек, который «непосредственно яв­ляется тем, что он есть», Я=Я, де-проецированный на свое собственное Я, который, следовательно, «непрес­танно живет лишь мгновением», «дискретно», «случай­но» 13, отдается во власть случая. Напротив, этический человек, работающий над тем, чтобы «стать всеобщим человеком», проецирующий себя на Другое, всеобщее, цель и таким образом «возвышенный над мгновением», пребывает «в свободе»14; он свободен от своего Я, выз­волен из тавтологического заточения в Я=Я, он — на пути к цели как становящийся. Собственно, эстетичес­кое остается в такой формулировке Киркегора непро­ясненным, оно относится лишь к апории («случайно») и времени («непрестанно лишь в мгновении») эстети­ческого человека. Однако эстетическое проясняется по мере того, как Киркегор противопоставляет радость, на­слаждение скуке («вялость», «меланхолия»15 души для него — лишь иные обозначения того же психического состояния): «Наслаждайся собой; в наслаждении ты должен наслаждаться собой»16. Раз для эстетического человека нет telos'aв мире, он вынужден, завися от мира, сделать свое Я telos'oмсвоей деятельности. При эстети­ческом образе жизни, который, по Киркегору, есть от­чаяние, эстетическому человеку ничего не остается кро­ме как в наслаждении наслаждаться самим собой, что означает его обреченность на охоту за наслаждениями

[60]

ради возможности наслаждаться собой. Спрашивается, является ли все еще отчаянием эстетический образ жиз­ни в нашем обществе, в котором дисконтинуум мгнове­ния снимается континуумом, перманентностью соблаз­нов нашей культуры рассеяния, становится ли меньше пустых, напрасных движений в его развитии, появились ли моменты осознания? Пожалуй, сегодняшний чело­век инсталлировал себя в эстетику. Мы информируем себя до смерти, мы развлекаемся до смерти, — критику­ет Нэйл Постман эстетическое общество. Однако если альтернативу представляют таким образом, это все-таки лучше, чем умирать от скуки. Но эстетика является не только наслаждением, а требует также усилий в обще­стве, в котором эстетические ожидания постоянно рас­тут, в котором наше окружение, вещи и люди все более имеют ценность лишь в качестве функции очарования и в котором, таким образом, потребление эстетики долж­но быть одновременно производством эстетики, если люди хотят быть принятыми в игру и получить призна­ние в этом обществе. На эстетическом конгрессе, о ко­тором уже говорилось, Катарина Сикора упомянула в качестве примера о тех женщинах, которые подвергают себя мучениям косметической хирургии, чтобы своим новым искусственным женственным телом угодить ги­пертрофированным эстетическим ожиданиям нашего общества. Место этического этоса уже давно занял эсте­тический этос, хотя он был и раньше, но не настолько вездесущий, исключительный, разнузданный, перемен­чивый в модах. Если вернуться к упомянутому приме­ру с женщинами, то, пожалуй, можно сказать, что бого­угодная жизнь в метафизические времена требовала меньших жертв и была гуманнее, чем мужеугодная в условиях нынешних эстетических ожиданий. Если бы прежним женщинам не приходилось быть угодными мужчинам еще и в других отношениях.

[61]

Если после упадка метафизики этика стала для ав­тономного человека проблемой, требующей своего обо­снования, то об эстетике подобного сказать нельзя. По-видимому, эстетика не нуждается ни в какой трансцен­дентально-прагматической или какой-либо иной попыт­ке фундаментального обоснования. Вопрос, аналогич­ный этическому, «зачем быть эстетичным?» ведет к вопросам «зачем жить весело?», или «зачем удоволь­ствия?», или «зачем быть счастливым?». Очевидно, эс­тетическое первично по отношению к этическому, оно не нуждается в обоснованиях того, почему оно должно осуществиться, оно само себе является достаточным основанием. Правда, Адорно говорит: «Стало само со­бой разумеющимся, что все, что касается искусства, бо­лее не является само собой разумеющимся, ни в нем самом, ни в его отношении к целому, ни даже в его праве на существование»17. Но все-таки Адорно говорит об искусстве, а не об эстетике. Я могу сразу согласиться с первой частью этого высказывания, а со второй (отно­сительно права искусства на существование) — только при условии, что вместе с искусством не подразумева­ется эстетика. С одной стороны, сам Адорно говорил, что упадок метафизики предоставил возможности со­временному искусству. Очевидно, эстетическое явля­ется первичным, спонтанным, а этика — вторичным, над­строенным, стремящимся ограничить эстетическое и оправдаться за него. Почему я должен жертвовать, по­чему я должен отрицать мою радость, мою спонтан­ность — на эти вопросы нужно дать аргументированные, обоснованные разумом ответы. Если эстетическое ныне в значительной мере вышло за пределы искусства, если действительность повсеместно лишается действеннос­ти [entwirklicht] в пользу эстетической, фикционализированной, виртуализированной действительности, то, очевидно, этика или, лучше, этос ничего или почти ни-