Ким Сен - В водовороте века. Мемуары. Том 3

• Название: В водовороте века. Мемуары. Том 3
• Автор: Ким Сен
• Издательство: Издательство литературы на иностранных языках
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1993

Мемуары Великого Вождя товарища Ким Ир Сена «В водовороте века».

Они охватывают период деятельности Ким Ир Сена с 1912 по 1945 год, и считаются неоконченными.

Лично Ким Ир Сеном написаны тома с 1-го по 6-й, а остальные два составлены на основе черновиков, найденных после смерти и записей его разговоров.

ИЗДАТЕЛЬСТВО ЛИТЕРАТУРЫ НА ИНОСТРАННЫХ ЯЗЫКАХ

КОРЕЯ, ПХЕНЬЯН

1993

---

Старик Пак, взяв больного жеребенка на руки, со слезами на глазах вернулся в свою хибарку. Несколько десятков лет гнул он спину на помещика. Чем только не занимался все эти годы! Не гнушался никакой работой. И вот теперь такое вознаграждение — полудохлый жеребенок. Очень обидно было этому человеку. Оказывается, мир устроен так жестоко и несправедливо! Горю обиженного старика не было конца…

Старик Пак, живший одиноким бобылем — без жены и без родных, начал заботливо выхаживать своего жеребенка, который стал для него самым драгоценным существом.

Незаметно жеребенок вырос и превратился в красивую белую лошадь. Когда Пака терзало одиночество, он подходил к лошади, гладил ее, жаловался на свою судьбу, сетовал на невзгоды. И ему казалось, что белая лошадь была для него и сыном, и дочерью, и другом.

Всю жизнь старик Пак подвергался оскорблениям и унижениям, его ставили на одну доску со скотиной, обращались к нему как к лошадям и волам, он даже привык всяческие унижения и презрение считать делом естественным. Если люди относились к нему, как равные к равному, он даже испытывал какую-то неловкость.

И вот пришло время, когда этот бедный старик был избран в члены правительства Шилипинского партизанского района. Считаю, нет надобности здесь подробно останавливаться на том, что он переживал в тот день, сколько пролил слез от волнения. Считаю, нетрудно догадаться об этом. Наглядным выражением того является белая лошадь, которую Пак привел на площадку у правительственного здания вечером того дня.

— Уважаемый председатель! — сказал он. — Прошу передать эту белую лошадь командиру Ким Ир Сену. Впервые за свою долгую жизнь я почувствовал себя человеком, достойным уважения. Этим я обязан ему. Сердце мое переполнено чувством благодарности, но не в состоянии выразить это словами. Поэтому я решил подарить ему любимую лошадь, которую я выходил и несколько лет откармливал. Прошу передать ему мое искреннее чувство уважения.

Это была просьба старика Пака к председателю народно-революционного правительства.

Когда мне рассказали об этом, я понял, что неудобно отказываться от белой лошади.

— Я должен был бы отказаться, но просьба его такая искренняя. Прошу передать старику Паку, что я принимаю подарок и очень благодарен ему. Непонятно лишь одно — зачем вместе с подарком нагрянуло так много народу? — обратился я ко всем, приняв вожжи из рук работника Шилипинского правительства. — Думаю, хватило бы одного кучера.

— Всем нам так хотелось хоть разок увидеть вас сидящим на лошади, уважаемый командир Ким, — ответил тот работник правительства с серьезным выражением на лице. — Вот и пришли представители от бойцов и населения. Уважаемый командир, поскорее садитесь в седло!

Бойцы 2-й роты тоже присоединились к ним, стали уговаривать меня поскорее сесть на лошадь. Пришлось уступить просьбам. После этого все возвратились в Шилипин, довольные тем, что увидели меня верхом на лошади.

Я был несказанно благодарен старику Паку за его сердечность и почтительность, но я не решался ездить верхом, хотя и прошло уже несколько дней. Возникло опасение, что если я буду ездить верхом и щеголять на белой лошади, то это, возможно, придется не по душе жителям, а рядовые бойцы начнут относиться к командирам без особого уважения.

И я передал лошадь Ли Ын Ману, работавшему в оружейной мастерской. Это был тот боец, что привез к партизанам купленный им ящик с браунингом, чтобы его приняли в партизанский отряд. Он был человеком решительным и отважным, но у него открылась огнестрельная рана, после чего ему пришлось ампутировать ногу.

Медицинскую операцию Ли Ын Ману сделал Чан Ун Пхо — врач партизанского района, больница которого была расположена поблизости от батальонной казармы в Сяолишугоу. Будучи единственным лицом, представлявшим медицинские круги Сяованцина, Чан являлся универсальным врачом, специалистом по терапии и хирургии. Он один лечил все другие болезни.

В то время больницу партизанского района опекало Общество взаимопомощи, а все направления на лечение больных подписывал председатель народно-революционного правительства. Упомянутое общество имело право консилиума и приняло решение делать операции всем без исключения, если они получали огнестрельную рану с поражением в кости. Не было, к сожалению, у нас лекарств, не было средств порядочного медицинского обслуживания, поэтому было принято столь радикальное решение.

Чан Ун Пхо смастерил скальпель из заводной пружины и ампутировал ногу у Ли Ын Мана. Став инвалидом, он не мог больше участвовать в партизанских операциях. Поэтому после выписки из больницы некоторое время пребывал в доме Рян Сон Рёна поблизости от больницы, где за ним ухаживала мать Рян Сон Рёна.

Теперь Ли Ын Май ездил на белой лошади, которую я ему подарил. Жизнь партизана в оружейной мастерской стала более сносной, даже радостной.

Вскоре у меня появилась еще одна белая лошадь. На этот раз она была трофейной, отбитой у японцев. Ее мы взяли в бою в Дахуангоу, разгромив войсковую часть оккупантов. Сохранилисьеще ветераны антияпонской борьбы, которые, вспоминая об этой лошади, утверждают, что мы взяли ее в бою под Чжуаньцзяолоу. Но я не собираюсь спорить. Разве дело в том, где мы ее захватили? Главное состоит в том, что к нам в качестве трофея попала лошадь, на которой ездил японский офицер. Это была безукоризненная строевая лошадь, которая сразу же привлекала к себе внимание всех, кто ее видел.

Помнится, тогда мы устроили засаду. Японский офицер — хозяин этой белой лошади, к его великому несчастью, был в числе первых целей, по которым мы открыли огонь. Сраженный пулей, он кубарем покатился со спины лошади. Но тут произошло чудо. Белая лошадь, потерявшая хозяина, странное дело, не вернулась к себе, а пустилась бежать прямо по крутому склону горы, туда, где расположился КП нашего отряда.

Появление белой лошади встревожило моего ординарца Чо Валь Нама — как бы из-за этого наш командный пункт не стал объектом удара противника. Он не раз пытался отогнать лошадь в сторону большака, бросая в нее кусками дерева и гильзами, но беглянка не ушла к своему хозяину, а упрямо шла в нашу сторону. А затем остановилась, как вкопанная.

— Нехорошо прогонять животное. Она же не хочет идти к своему старому хозяину, упорствует. Нельзя оказывать столь холодный прием с нашей стороны! — упрекнул я ординарца. Затем подошел к лошади, потрепал ее гриву.

— Что вы делаете? Враг же сосредоточит удар по нашему командному пункту! — испуганно закричал ординарец, пытаясь закрыть меня своим телом от пуль противника.

— Сейчас врагам не до нас, — засмеялся я. — Посмотри-ка, как они бегут — дай бог ноги!

Таким образом лошадь оказалась в качестве трофея в нашем партизанском отряде.

С самого начала бойцы стремились разглядеть что-то таинственное в том, что лошадь японского офицера столь упрямо стремилась перебежать к нам,

— Это животное, видно, чувствует, где корейцы, а где японцы. Узнав, где находятся корейцы, лошадь решительно перешла на нашу сторону.

Так говорили бойцы, по жетону определившие, что лошадь — родом из Кенвона (Сэпер). Другие же выдвигали еще более «достоверные» доводы, оправдывая поведение лошади:

— Японский офицер, видать, всегда жестоко обращался с ней. Если бы не так, она бы не перешла к нам, едва только свалился с седла ее хозяин!

При возвращении в Мацунь с поля брани мы вручили трофейную лошадь одному китайскому старику, чтобы он пользовался ею как тягловой силой. В Цзяньдао широко использовали во время полевых работ не только волов, но и лошадей.

Вскоре после этого старик-китаец пришел к нам и вернул обратно лошадь: «У нее, — говорит китаец, — ноги слишком тонкие и слабые, поэтому нельзя использовать ее как тягловую силу. К тому же она норовистая, привередливая, не подпускает к себе близко. Ее ни укротить, ни подчинить невозможно».

— Что бы то ни было, но этой лошади суждено жить вместе с нами! — говорили мои товарищи.

Беспокоясь о том, что у меня к тому времени обострилась болезнь ног, они предлагали мне ездить верхом, предупреждая: «Наша партизанская война не кончится за один-два года. Так и будешь мучиться с больными ногами, а можешь совсем остаться калекой».

Действительно, в то время болезнь сильно мучила меня, всякий раз была серьезной помехой, когда мы совершали поход. Вероятно, она возникала из-за того, что я с детства много ходил пешком. В период моей деятельности в Гирине ездил порой на поезде или на велосипеде, но в Ванцине, находящемся в постоянной блокаде, нельзя было пользоваться такими благами. Надо было проделывать в день десятки, а то и сотни ли, причем совершая форсированный марш по горным грядам. Такая деятельность в партизанском районе была для меня с больными ногами физическим мучением.