Ян Рыбак - Hollywood на Хане

• Название: Hollywood на Хане
• Автор: Ян Рыбак
• Жанр: Путешествия и география

Путешествие израильского кинематографиста в Тянь-Шань для съемок фильма о восхождении на Хан-Тенгри.

---

Где бы Урубко не приземлился и не задержался, он конденсирует на себе рой заинтересованных поклонников. Кто-то робко пытается побыть рядом: отпечатать в памяти, сохранить для себя и передать знакомым, другие стараются оприходовать и присвоить: хотя бы на время, на пару часов сделаться своими в доску, и это выглядит убого и нелепо, поскольку, кем бы ни был окружен Урубко, с кем бы ни говорил и кому бы ни ронял с губ своих необременительных песен, он продолжает следовать своей, одному ему известной орбитой: неуклонный астероид, возмущающий своим притяжением прочие тела, но сам не отклоняющийся ни на йоту.

Я покидаю Хан-Тенгри с досадой, но без сожаления. Единственное, чего бы мне хотелось, — это никогда больше не возвращаться в эти места.

Гора не виновата, что я пришёл к ней со своими нелепыми претензиями и амбициями. В конце концов, она действительно всего лишь одна из многочисленных складок планетарной коры, выдавленных к границам стратосферы бестолковыми тектоническими плитами. Даже прикончить меня или оставить в живых было вне её компетенции. Максимум, она послужила инструментом, с помощью которого мне был преподан некий урок, полный смысл которого я не уяснил и по сей день.

Кто виноват, что я сел не в свои сани, оказался в монастыре, устав которого мне понятен, но чужд… Нельзя позволять себе «подходить к чужим столам», будь то люди или горы, и тогда ты не станешь коллекционером обидных щелчков по носу.

Я прилетел сюда снимать фильм?.. Что ж — отсняты километры условной киноплёнки, и свою работу мы выполнили. Если же ты хочешь взойти на вершину, ты должен прийти к горе для самой горы, с людьми, которые ищут того же, что и ты. Я говорю, разумеется, о горе серьёзной, восхождение на которую представляет для тебя вызов.

Томясь на взлётной площадке в ожидании вертолёта, я пытаюсь отдалить от себя происшедшее, увидеть его в лёгком ироническом свете, но, похоже, пройдут недели, если не месяцы, прежде чем я смогу над собой посмеяться, и вся эта «ярмарка тщеславия», все эти страдания уязвлённого самолюбия покажутся мне тем, чем они являются на самом дел: бурей в стакане воды.

Лётчик

Вечером, после ужина, мы собрались у столовой, чтобы выпить и поговорить на наши любимые темы: «кто», «где», «когда», «каким образом», а если не сложилось, то «почему не».

Расположились за круглым пластиковым столом под сенью матерчатого «грибка», расписанного мелким подсолнухом с намёком на Ван-Гога. Сдвинули стулья, каждый привнёс, что мог и имел. Лётчик выставил водку и оказался во главе стола. От выделялся среди нас, с какой стороны ни посмотри: средь сплошь истощавших, сплошь альпинистов, сплошь — после горы, он был гладок, широк в кости, уверен в движениях, по своему харизматичен, а главное — он был Лётчик, то есть фигура в горах культовая.

Это они, лётчики-вертолётчики, забрасывают вас к подножию вашей очередной мечты, а потом, когда приходит время, подбирают и возвращают домой — к байковому теплу, к мягкому женскому боку, к мамкиной герани на окошке. Когда кто-то из вас попадает в переделку, и счёт ведётся на часы, если не на минуты, именно в их руках оказываются ваши жизни, и они рискуют своими, чтобы спасти ваши, а если не сложилось, — вряд ли они вернутся на базу порожняком… Куда скорее, — ткнутся упрямым вертолётным лбом в грязный лёд, ломая винты и заливаясь прозрачным от гипоксии жидким пламенем…

Ну, а когда с вами, не дай Бог, случается непоправимое, они помогают уже не вам, но вашим близким: дают им шанс бросить последний взгляд на родного человека, да горсть земли на его могилу.

Наш Лётчик встал, улыбнулся открытой гагаринской улыбкой и налил всем:

— Мужики, я хочу, чтобы мы выпили за вас — за альпинистов! Я, знаете ли, не хожу в горы… Я тут — рука обвела дугой тускнеющие горы — живу и работаю, и туда — ленинский указующий перст — не поднимаюсь, но я прекрасно вас понимаю, потому что мы, лётчики, с вами, альпинистами, повенчаны высотой!.. — на этой ноте он поднял стакан и склонил голову, роняя чуб… — Высота роднит нас, — и мы, и вы стремимся в небо!.. — он сделал ударение на слове «высота» и помолчал в конце фразы, выдерживая приглашающую паузу.

— Вы нас вытаскиваете, когда мы попадаем в переделку… — молодой парень с обветренным смоленским лицом и мелкими ручейками морщинок, впадающими в безмятежные озёра глаз, прошёл нашу половину пути навстречу Лётчику…

Мы привстали, чокнулись и выпили, и Лётчик тут же налил снова.

— Наше с вами братство — оно, как боевое!.. и что бы ни случилось с вами в горах, вы всегда сможете положиться на нас, на лётчиков: мы вылетим к вам и в дождь, и в снег, и в град — в любую погоду!.. И сядем где угодно: надо на лёд — сядем на лёд, надо на скалу — сядем на скалу, надо на… сядем, где надо!.. — мы сумеем снять вас отовсюду… — он положил на стол уверенную пятерню, утверждая сказанное, и опёрся на неё всем телом. Помолчал, прицелился глазом в бутылку, налил ещё по одной.

— Мой друг летал много лет в Непале, да и я летал во многих местах, и я знаю, что говорю: в таких условиях, в каких поднимают вертолёт НАШИ лётчики, никто вертолёт не поднимает… Мы свинчиваем с машины всё до последнего болта — оставляем обшивку и двигатель, но мы вылетаем, чтобы спустить людей вниз… Потому что люди — это люди!.. И мне не важно, кто эти люди и откуда они — я имею в виду, какой они национальности, потому что любые люди — это, прежде всего, ЛЮ-Ю-ДИ!.. Он протянул слово «люди», подчёркивая его вес, затем снова налил, но часть из присутствующих не допили налитое в прошлый раз, а потому отказались от добавки.

Лётчик продолжал наливать, пьянеть и декламировать, всё более обнажая перед нами вдохновенную неприкаянность своей души и обнаруживая острую сердечную боль за происходящее в стране и в мире… Мысль его тяжелела и скользила по наклонной, а боль всё явственнее оформлялась в злобу, — безутешную, мучительную, бьющуюся в прутья грудной клетки.

— Мы, русские, всегда и всех отовсюду вытаскивали, вытаскиваем и будем вытаскивать — мотнул он хмурой, тяжело захмелевшей головой.

— Как они могли… — он снова сокрушенно мотнул головой и протянул, словно спасая трудную ноту, — как могли-и-и!.. Как они могли… р-ребят наших… р-ракетами… Миротво-о-орцев!.. Понимаете: ми-ро-тво-о-орцев!.. Сссу-у-ки… Какие сссуки… — после всего, что мы, русские, для них сделали…

Потянулся к бутылке, придвинул, звякнул, выпил, уже не предлагая.

— Они думали, мы насрём в штаны и сдадим им осетинов… Болт!.. Мы никого и никогда не сдаём… Ни осетинов, ни абхазцев!.. Суки, а с-суки какие… Ребят наших ракетами… Все полегли, — ребята, молодые пацаны такие… Ну ничё, ничо-о-о, бля, — мы им, падлам, ещё покажем… Мы друзей нигде не бросали… — он назидательно поднял палец и задрал подбородок, — пусть какая угодно блядь скажет, где это мы друзей бросили… По всему миру помогали!.. Это америкосы сраные, чуть что — в кусты, а мы подыхали, но на себе тянули… Тяну-у-ли!..

Хлопнул кулаком по столу, налил, выпил, мутно глянул, предложил всем…

Все молчали. Тонколицый смуглый парень с круглой серьгой в ухе откинулся назад и разрешил себе ироническую улыбку… Он был слегка — благородным образом — горбонос, и, в общем, более всего походил на цыгана — артистичен, пластичен, одарён очевидными телесными талантами. Из таких гибких смуглых парней получаются прекрасные скалолазы, но вряд ли — выдающиеся высотники. Впрочем, что я в этом понимаю…

Лётчик посмотрел на него долгим проницающим взглядом и радостно вспыхнул:

— Кавказец, да?.. Нет, ты скажи — ты кавказец?..

— Кавказец, кавказец…

Парень ухмыльнулся… Я вовсе не уверен, что он был кавказцем, но отрицать было бы как-то глупо…

— Вот ты скажи мне, мы, русские, когда-то, вас, кавказцев, обижали?.. Нет, вот ты скажи… — он потянулся к «кавказцу», как бы пытаясь взять его за пуговицу.

«Смоленский» парень, друг «кавказца», попытался перевести стрелки разговора, и ему это на какое-то время удалось, поскольку Лётчик был уже настолько пьян, что поддавался влиянию. Но присутствие в этом мире неизбывных, неискоренимых сук мучило Лётчика, лишая покоя и душевного равновесия.

— Ты вот откуда?..

— Москвичи мы…

— А-а-а, — понимающе протянул Лётчик, выпятив нижнюю губу и покачивая головой — МА-СКВИ-ЧИ!.. Поэтому ты такой патлатый, да?.. МАСКВИ-ИЧ!.. Па-нима-а-ю… Вы же особенные там, бляха-муха… — МА-СКВИ-ЧИ!..

Он мотал головой, сжимал и разжимал кулаки, шарил по лицам…

Взгляды присутствующих ускользали, стараясь не встречаться со взглядом соседа, что оказалось не так просто: нас было довольно много за одним небольшим круглым столом.

— Эти суки!.. Эти с-с-суки…

Мне стало скучно и противно, и я встал и пошел прочь, мимо него, в сторону туалетов, но он вскочил и, не успев преградить мне дорогу, окликнул: