Ян Рыбак - Hollywood на Хане

• Название: Hollywood на Хане
• Автор: Ян Рыбак
• Жанр: Путешествия и география

Путешествие израильского кинематографиста в Тянь-Шань для съемок фильма о восхождении на Хан-Тенгри.

---

— Эни боди спикс инглиш?.. — громко произнёс Лёша с внятным норильским акцентом.

— А як же! Балакаемо чуток!.. — ответили из палатки.

— Извините за беспокойство, мы тут как бы кино снимаем про Хан-Тенгри и вот заинтересовались вашим флагом… Вы ведь из Украины?..

— Из Киева мы. Киевляне…

— А почему же у вас флажок такой интересный, не желто-голубой? Мы тут флаги как раз снимаем, потому интересуемся.

— А, флаг… Бандеровский он… — Внутри раздался весёлый мужицкий гогот, в который вплетались звонкие девчачьи голоски…

— А почему же бандеровский?.. Это как-то связано с политикой, с убеждениями?..

— По приколу просто… Прикольный флажок, — нам нравиц-ца! — народ внутри веселился и ликовал…

— А вы не хотели бы поучаствовать в наших съёмках? Мы бы хотели отснять, как вы его устанавливаете. Мы сюжет такой снимаем, — про разные флаги.

Лёша выспрашивал их вежливым тоном, применяя сослагательные наклонения, и я понял, что бой проигран, ещё не начавшись… Эх, Гошу надо было к ним отправить.

— Не-е… Устали мы, мужики. Только с горы спустились.

Затем, в палатке заговорили несколько человек разом, видимо обсуждая поступившее предложение…

— Ладно, щас мы тут кой-чего закончим и вылезем, хорошо?…

— Хорошо — сказал Лёша и вернулся к нам на пригорок, а Саша остался ещё немного у палатки, побалакать на ридной мове с друзьями-бандеровцами…

Потоптавшись на пригорке минут пятнадцать и начав капитально примерзать, мы вновь отправили к киевлянам парламентёра.

— Ну что, Киев, сниматься будем?..

— Не-е… Нет сил! Звыняйтэ, хлопцы…

А чего ещё можно было ожидать от людей, так долго и умело сопротивлявшихся сталинскому бульдозеру…

Третий выход

Жизнь неприглядна и сера,
И вечно требует Поступка!..
Мозгов доверчивую губку
Питает всякая мура
(Что из-под нашего пера…).
Не внемля трезвому рассудку,
Читатель примеряет шубку
И закупает шлямбура…
Его манят прожектора
Прилюдной славы, ну и юбка,
А также линия бедра
— Любви лубочная пора!.. —
Одной заносчивой голубки…
Но тут появится Урубко,
Он рявкнет: «Стой-ка, детвора!
Хан-Тенгри — это вам не шутка:
Погода — мрак без промежутка,
В снегу — обвал, во льду — дыра…»
Он этим, блин, дегенера…
Ну, в общем, разъяснит малюткам,
Что эта чертова гора
Есть — живодёрка, мясорубка,
И не берётся «на ура»…
Там атмосферы — на пера
Полёт не хватит… И ни трубка,
Ни папироска, ни махра
Не курятся… Ты, детвора,
Определённо до утра
Протянешь два свои обрубка…

Рано утром, с первыми контурами гор в той прохладной кювете, в которой Бог проявляет свои утренние снимки, мы выстрелили наверх. Стояла тёплая, пронзительно ясная погода, и ручьи на леднике не унимались даже ночами — журчали и хлюпали, и встречали утренних первопроходцев приветливой белибердой. На этот раз мы не занимались съёмками фильма и были уже неплохо акклиматизированы, а потому восхождение приносило телу ту простую спартанскую радость, которая составляет одну из самых привлекательных сторон нашего сизифова увлечения. Тело пело и трепетало!.. Оно вело себя, как хорошо налаженный инструмент в умелых руках…

День только начинался, в сущности, а мы уже дымились у палаток первого лагеря — шкварчали на солнце, словно гренки на сковороде. Народ сушил вещи и загорал… Поклажа, разбросанная на черных, как запекшиеся губы камнях, парила от жара. В такой вот безмятежный пылающий полдень всякий лагерь в горах становится похож на цыганский табор.

Саша Коваль скинул докучливые, стесняющие тело одежды, оставив на себе лишь то, что прикрывает самое ценное, — белоснежные трусы и панаму. Придя в очередной лагерь, Саша первым делом обнажается, оставаясь чаще всего лишь в просторной рубашке да в эластичных трусах молодёжного уважающего рельеф фасона. «Проветривать яйца» — так он это называет. «В горах нужно держать себя в чистоте и при первой же возможности проветривать яйца!» — назидательно объяснял он нам с Лёшей… Голопузый, в легкомысленной панаме — большое бородатое дитя гор — он ищет применение своему многолетнему опыту горного ничегонеделания. Вот он свернул из пенополеуретанового коврика (в простонародье — «пенка») широкий цилиндр, наполнил его снегом и утрамбовал. Затем, распустил коврик и на образовавшуюся снежную тумбу водрузил шахматную доску. Вызвал на поединок молодого подтянутого казахского альпиниста, взирающего на мир через розовые солнцезащитные очки, и победил его. Белоснежный с ног до головы, как ангел — воплощённые Силы Добра, — Саша орудовал, тем не менее, черными фигурами, в то время, как черный казахский альпинист играл, в противовес, за белых, и в этом, при желании, можно было увидеть некую далеко идущую аллегорию, но в такие звонкие безмятежные дни разве что последний зануда станет искать аллегории в высокогорных шахматных турнирах…

Все заряжены энергией и ищут для неё безопасный выход и подобающее применение. Погуляв с обнаженным торсом по снежным лоскутам и вдоволь нафотографировавшись в орлиных позах, мы с Лёшей Рюминым отправляемся брать интервью у разомлевших восходителей. Обаятельный Алексей подкрадывается к ничего не подозревающей жертве, очаровывает её, охмуряет, укутывает в черный бархат своих глаз, деловитый Валерий направляет на неё свой серебристый гиперболоид, а неумелый я подсовывает ей под нос микрофон. Мы всё ещё неопытны — я говорю о нас с Лёшей, — и Валера вполголоса руководит всей операцией: призывает Лёшу не издавать животных звуков, как то — вздохов, хлюпаний носом, всех этих «ну…», «э…», «во-о-от…», а меня — не лезть в кадр частями своего несобранного тела. Я понимаю, что идеальный звукооператор должен быть прозрачен и нем, но ничего не могу с собой поделать…

Сперва, мы размялись на конопатой простодушной австралийке, так и не сумевшей внятно объяснить потенциальному кинозрителю «зачем она ходит в горы», а потом перешли к более перспективным объектам.

В сеансе связи Гоша сообщил нам, что в лагерь поднимается Сам Денис Урубко с командой, и мы готовимся не оплошать — проверяем аппаратуру и оттачиваем искусство интервьюера. Ещё пару дней назад мы узнали, что Денис прибудет в северный базлаг на поиски погибшего поляка, но, тем не менее, Гошино сообщение застало нас в какой-то мере врасплох. Чего греха таить, — мы волновались. У нас появился уникальный шанс не просто познакомиться, но и взять пространное интервью у легендарной личности, а такое случается не каждый день.

В лагерь поднялись трое: Денис Урубко, Геннадий Дуров и Борис Дедешко — имена вполне знакомые, тому кто поспевает за течением жизни альпинистского сообщества.

Предложив им чай и дав отдышаться, мы перешли к делу, и Лёша объяснил восходителям идею нашей экспедиции, а также те виды, которые мы имеем конкретно на них: на Дениса, Бориса и Геннадия. Гена и Борис выглядели немного усталыми и не проявили ожидаемого энтузиазма. Не то — Денис! Он выслушал нас со строгим сосредоточенным лицом, утвердительно кивая в тех местах Лёшиной речи, которые казались ему верными и понятными. Затем, лёгким каучуковым отскоком он оказался на возвышении, на фоне Северной Стены, — её серо-голубые каскады мягко оттеняли мужественный загар его энергичного лица, — и стал говорить.

Он оказался прирождённым оратором, этот Денис Урубко, — настоящая находка для Гоши. Лично для меня, в его речи не было ничего нового, поскольку я, похоже, за долгие годы причастности слышал уже всё: все горовосходительские теории и философские концепции, все споры о стиле, о силе, о воле, все «зачем», «почему», и «как», все мнения — воспалённые и умиротворённые, поощряющие и предостерегающие, — всё, что только можно сказать (проорать, прошептать…) о горах — теме не слишком глубокой, между прочим, — но мне было приятно просто смотреть на него и заряжаться его энергией. Энергия и отточенная завершенность движений души и тела — вот, что показалось мне главным в этом человеке. Он не показался мне изощрённым, не думаю, что проникновение вглубь чего бы то ни было дано ему более, чем любому другому, но его скольжение по поверхностям совершенно. Как и многие другие выдающиеся альпинисты, он невысок ростом и худощав. В силу своей упругой подвижности и вечной нацеленности вверх, он кажется легче, чем, вероятно, есть на самом деле. Начиная говорить — а делает он это с уверенной лёгкостью человека, привычного к вниманию окружающих, — он безошибочно находит возвышение — валун или холмик — и тут же на него возносится. Говорит он красиво: энергичным, хорошо модулированным голосом, оттеняя и подчеркивая сказанное выразительными движениями сильных рук и точной мужественной мимикой. На фоне другой присутствующей в базовом лагере мировой знаменитости, Кристофа Профи, человека мягкого, обволакивающего дружелюбием, Денис выглядит напористым, смотрящим и идущим сквозь, хоть и нерушимо надёжным с теми, кому удалось остановить на себе его взгляд. Он показался мне удивительно совершенной, чудной человеческой машиной: нечто такое, что подразумевалось природой, когда она проектировала наш вид для выживания: для многодневных голодных марафонов и рукопашных схваток с саблезубыми тварями, нечто, не находящее сегодня прямого применения, оттесненное на периферию жизни, в горы и пустыни, жидкокровными синтетическими вундеркиндами, компьютерными норными жителями — лидерами сегодняшнего отбора. Это печально, но вовсе не удивительно. В конце концов, множество прекрасных, сильных и грациозных созданий вымирало и вымирает на нашей планете по той простой причине, что миром правит отнюдь не красота, но эффективность… Девиз природы: «Не будь эффектным, будь эффективным!»