Михаил Соколов - Искры

• Название: Искры
• Автор: Михаил Соколов
• Издательство: Ростовское областное книгоиздательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1952

---

— Браво-о!

— Хватай! Зубами хватай, язви его! — кричал дедок с седой бородкой, тот самый, что учил Леона, какой магарыч надо давать мастерам.

Парень напряг последние силы, поднялся еще на четверть и схватил сапоги-вытяжки.

— Это неправильно! До макушки еще не долез на пол-аршина! — закричал приказчик, и в этот момент парень быстро соскользнул вниз.

По толпе прокатились шутливые возгласы, смех, а дед с седой бородой удивленно сказал:

— Эх, язви его, снял-таки!

Приказчик подбежал к парню, сердито крикнул:

— Неправильно снял! Дай сюда вытяжки! — и вырвал их.

Парень лежал на земле. Он бессмысленно посмотрел на приказчика и закрыл глаза. Изо рта у него показалась кровь.

— Язви их с сапогами! Расшибся-то как! — раздался все тот же старческий голос.

Толпа умолкла.

Леон шагнул к приказчику, зло посмотрел на него и, ни слова не говоря, взял сапоги и отдал их парню с золотистой шевелюрой.

— На, — сказал он, и в это время его схватил за руку полицейский.

— Я тебе покажу, сволота, как нарушать порядок, — и дернул Леона за руку, но толпа рабочих, двинувшись на полицейского, угрожающе зашумела:

— Не трожь! Правильно взял.

Леон оттолкнул полицейского и скрылся в толпе.

«Насмешку какую устроили над нашим братом! А наш брат пьет и хвалит их, хозяев, и готов насмерть разбиться из-за сапог. Эх, взять бы топоры да все эти потехи на куски разнести!» — думал он, выбираясь из толпы пьяных, горланящих на все голоса людей.

Скоро он был на базаре, злой, голодный. Пошарив в кармане, на последние деньги купил две чашки борща, два ломтя хлеба и сотку водки.

Ольга с удивлением посмотрела на него, на водку и хотела было вернуть сотку торговке, но Леон строго сказал:

— Оставь.

— Ты будешь пить?

— Нет, любоваться буду, — недобро ответил Леон и, вылив водку в стакан, залпом выпил ее.

— Ешь скорее, а то опьянеешь, — тихо сказала Ольга.

Леон съел борщ и все же охмелел. Грузно поднявшись, он сделал несколько шагов и остановился.

Вокруг была толчея. Возле длинного ряда столов, заставленных чашками с борщом, с требухой, с вареной и жареной печенкой и бутылками с водкой, стояли харчевники — мастеровые люди, закусывали. Некоторые, запрокинув голову, глотали водку прямо из бутылки, другие опрокидывали стакан в рот, выпив, кряхтели и сплевывали. А поодаль валялись пьяные, и мухи роями сидели и ползали по лицам их, по губам.

Леон повел мутными глазами вокруг и вдруг яростно крикнул:

— За что измываются над людьми? За какие грехи жить не дают простому человеку? Нет правды на свете! Не-е-ту-у!

Некоторые обернулись к нему, пололи плечами и отвернулись, продолжая есть и шуметь.

Ольга потянула Леона за рукав.

— Лева! Леон, ты с ума сошел! Кому тут докажешь?

Но Леон стоял, как бык, и исподлобья смотрел на толпу бессмысленными глазами.

Из питейной вышел усатый полицейский, строго посмотрел на Леона, на Ольгу.

— Муж? — спросил он, выпятив живот и заложив руки назад.

Ольга кивнула головой.

— Веди домой. Не то переночует в участке.

Ольга что было сил дернула Леона за руку и повела с базара. Вела его под руку, а у самой слезы выступали на глазах от обиды.

У завода их догнал высокий худощавый человек с огромной рыжей бородой чуть не до пояса. Шутливо он заметил Ольге:

— Ай-я-яй! Такая молодая, а мужика уж тащит домой. Где работает?

— Не работаем мы, папаша, — смущенно ответила Ольга.

Человек с длинной бородой был Иван Гордеич Горбов, мастер доменного цеха. Замедлив шаг, он стал расспрашивать, откуда Леон и Ольга, и неожиданно сказал:

— Поговорю завтра с начальством, может, куда-нибудь устроим. А вот пить, сынок, не стоило бы, — незлобиво попенял он Леону.

Леон искоса посмотрел на него, крупного, розоволицего, с лежащей на груди огненной бородой, и ничего не ответил. Что-то не понравилось ему в этом благообразном, чисто одетом человеке, похожем скорее на церковного старосту, чем на рабочего. Но Ольга стала упрашивать Ивана Гордеича помочь их беде.

— Жить нечем, папаша, оттого он такой. А так он непьющий, — оправдывала она Леона. — А я вот в прислуги хочу поступать.

— Ну, это не работа, — возразил Иван Гордеич. — Завтра приходите к заводским воротам. Что-нибудь придумаем.

На следующий день Леон и Ольга пришли к заводу задолго до гудка. От Ермолаича они уже узнали, что Горбов — мастер и на хорошем счету у начальства. На всякий случай Ольга прихватила с собой полушалок, купленный незадолго до ухода с рудника. Жалко ей было полушалка, но делать было нечего, и едва Иван Гордеич подошел к ним, она неловко сунула белый полушалок ему в руки.

Леон посмотрел на Ивана Гордеича, на его бороду и подумал: «Шкура». Но Иван Гордеич повертел полушалок в крупных своих руках и вернул Ольге.

— Хороший, шерстяной. Тебе к лицу — с красными розочками. Только напрасно ты это, дочка. Я такими делами не занимаюсь, не православное это дело, — отечески пожурил он Ольгу и сказал: — А мужика твоего я и так решил взять на камнедробилку.

Ольга смутилась, не знала, что и говорить. Ее опередил Леон:

— Спасибо, папаша. Но только мы не муж и жена. Мы так, вместе приехали. Устройте ее, Ольгу, а я подожду.

Через два дня Ольга пошла на работу в утреннюю смену. Леон проводил ее на бугор, за поселок, постоял немного. Внизу перед ним, в лощине, шумел и дымил завод. Леон смотрел на него, на город вдали и думал об Алене, об Ольге. «Жена… гм… Разве Ольга похожа на мою жену?» — мысленно спрашивал он себя и не знал, что ответить.

Постояв немного, он медленно пошел по бугру, незаметно очутился в степи да так и пробыл там до обеда. Когда он вернулся домой, жена Ермолаича, сухонькая, пожилая женщина, осторожно спросила:

— Проводил? Долго-то как. Вы как с ней, с Олей? Может, на ночь вместе стелить?

Леон не задумываясь ответил:

— Стелите, как стелили, мамаша. Отдельно.

Вечером вместе с Ермолаичем пришел старшой мелкосортного стана Александров. Порасспросив Леона о том, где он работал и что умеет делать, Александров велел ему приходить в цех вместе с Ермолаичем.

— Посмотришь, как ребята таскают мотки проволоки. Крючочником придется пока поработать.

Когда Александров ушел, Ермолаич сообщил, что старшому пришлось напоить водкой мастера Шурина, чтобы тот согласился принять новичка.

3

От высоких кирпичных и железных труб по утренней сини неба в сторону востока протянулись хвостатые космы черно-бурого дыма, а там, на горизонте, в сплошном дымчатом мареве стоял красный диск солнца.

Леон вышел на бугор, посмотрел на завод и восхищенно качнул головой: «Громадина! Город целый. Неужели и отсюда выкинут? Здесь тысячи работают на виду друг у друга, не должны дать в обиду один другого. Интересно: есть ли здесь какой-нибудь кружок, вроде шахтерского?» — думал он. И мысль его вернулась к событиям на шахте, к стачке. Освободили ли арестованных? Что сталось с Чургиным? Леон опустил голову, нахмурился. Стыдно ему было, что он ушел с шахты и бросил друзей в беде. Что они подумают о нем? Назовут трусом? «Меня рассчитали», — мысленно оправдывался он перед своей совестью, но где-то в глубине души внутренний голос корил: «Как бы там ни было, а ты уехал, товарищей бросил. Где же в тебе „товарищество“, о котором говорил Тарас Бульба?» Леон с раздражением отвечал: «Ну и уехал, Чургин велел уехать. Или я должен был в ноги хозяевам кланяться: примите, мол, я больше не буду так говорить, как говорил в шахте? Да я, может, и не так еще скажу — дай срок! И никому я кланяться не буду. Не из таких».

Так, споря сам с собой, он незаметно пришел в прокатный цех. Вошел и остановился. В цехе все гудело, лязгало, грохотало, люди не слышали собственных голосов, а объяснялись взглядами, кивками головы, движением рук.

Леон был здесь накануне и все видел, и, однако, стоя сейчас возле нагревательных печей, он боялся сдвинуться с места. Из печей то и дело доставали раскаленные болванки и на тележках отвозили к стану, ослепительно белые, дышащие жаром, так что Леон заслонял лицо рукой, а впереди него сновали изжелта-белые полосы железа. Выпрыгивая из валков, они то неслись к Леону, то стремительно убегали от него и исчезали в облаке пара, где виднелся и оглушительно грохотал прокатный стан.

Леон смотрел на болванки, на раскаленные полосы железа, на мелькающих меж ними оголенных до пояса людей с перекошенными от жара лицами и думал: «Как грешники в аду. Интересно: сколько им платят за такую работу?»

К нему подошел Александров, шутливо крикнул над ухом:

— Явился? А я думал — испугаешься.

— Страшновато, правда, но волков бояться — в лес не ходить, — ответил Леон.

— Ну, значит, будешь вальцовщиком, раз наших валков не боишься, — опять пошутил старшой.