Михаил Соколов - Искры

• Название: Искры
• Автор: Михаил Соколов
• Издательство: Ростовское областное книгоиздательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1952

---

— Я не буду попом, Оксана! — резко произнес Овсянников. — А если вы откажетесь от меня, я прокляну бога и продам душу дьяволу!

Он хотел еще что-то сказать, но осекся, заметив стоявшего у двери Леона.

Оксана смотрела на него широко раскрытыми глазами и не понимала, шутит ли он или говорит серьезно. Год она была знакома с этим человеком и, оказывается, до сих пор не знала его.

— Виталий, да вы отдаете себя отчет в том, что вы болтаете? — хмуря брови, заговорила она. — Вас столько лет готовили к духовному сану…

— Именно потому, что меня готовили, а не я готовился, я и говорю так.

Оксана покачала головой и обратилась к брату:

— Знакомься, Лева. Это будущий священник и кандидат в тюрьму Виталий Овсянников. Слышал его речи?

— Насчет священника — это фантазия Ксани, а что касается тюрьмы — это верно, — подтвердил Овсянников, пожимая руку Леону, и спросил: — Вы не сидели в тюрьме?

Леон недоуменно переглянулся с Оксаной, точно спрашивая: «В своем уме этот парень?» И ответил:

— Не довелось.

— Ну, так доведется. У вас такое мужественное лицо, такие большие кулаки. Уверяю, посадят.

— Оставьте, глупости, Виталий, — вмешалась Оксана. — А ты, Лева, не обращай внимания. Он сегодня вздумал разыгрывать Демона, — сказала она и вышла.

Леон ничего не понял, и разговор оборвался. Овсянников был хмур и продолжал ходить по гостиной, а Леон не знал, о чем с ним говорить. Ему не понравилось, что этот угрюмый человек ни с того ни с сего пророчит ему тюрьму. «Сумасшедший какой-то», — заключил он, пренебрежительно взглянув на Овсянникова.

Вернулась Оксана с коробкой папирос, отдала их Леону.

— Где же это ты пропадал целый день? — спросила она. — Кури, для тебя купила.

— Надоело слоняться без дела, — ответил Леон. — Ну, решился сам поспрашивать. Да только нет тут у вас работы для нашего брата, придется ехать на шахту.

Оксана задумалась. Неужели во всем городе нет работы? Даже обыкновенной, черной работы? Но на черную работу ей не хотелось устраивать брата.

— Этого не может быть, Лева! Ты не торопись. Сейчас придет мама, мы поговорим обо всем после обеда, — сказала она и ушла на кухню распорядиться, чтобы горничная накрывала на стол.

Овсянников сел за пианино, открыл крышку и заиграл «Варшавянку».

Леон не знал, что это такое, но чувствовал: Овсянников играет что-то особенное и это, очевидно, соответствует его настроению. Леон хотел спросить, что это такое, но дверь распахнулась и в комнату вбежала испуганная Оксана.

— Виталий! Вы просто невозможный человек! — возмущенно воскликнула она и захлопнула крышку пианино. — С такой медвежьей силой бить по клавишам. Ведь на улице слышно! Ох, уж эти революционеры домашние! — вспомнила она слова Луки Матвеича.

Овсянников, не говоря ни слова, затянул сильным басом:

— Ве-ерую…

В гостиную неторопливо вошла Ульяна Владимировна. Посмотрев слегка сощуренными глазами на Леона, на Овсянникова, она не спеша сняла лайковые перчатки, повела носом и сделала недовольную гримасу — она не выносила табачного дыма.

— Виталий, что это вы вздумали церковные песнопения исполнять? — спросила она. — Надо же знать место и время.

— Ты бы послушала, мамочка, что он тут исполнял, — сказала Оксана.

— Гимн революции, конечно. Ах, Виталий, Виталий, и вам не стыдно? Ну, когда вы учились в семинарии, это еще понятно, там принято бравировать вольнодумством. Но вы не сегодня-завтра священник! Надо забывать семинарские шалости, дорогой мой. Кормить вас будет не вольнодумство, я полагаю.

Овсянников поцеловал руку хозяйке и отошел.

— Беда с нашей молодежью! — вздохнула Ульяна Владимировна.

Оксана подошла к ней, и она поцеловала ее в голову.

— Ну, как здоровье, успехи?

— Спасибо, мамочка. Ты ни с кем не говорила о Леве? Он уже сам начал искать работу.

— Напрасно. Надо пока развлекаться, молодой человек, — с улыбкой обратилась Ульяна Владимировна к Леону и протянула ему руку. — Вокруг так много для вас интересного. Ведь вы впервые в городе, все для вас ново.

Леон неловко пожал руку и не знал, что ответить. На уме у него было: «Барыня — барыня ты и есть, и не тебе понять нашу душу». Но он не мог так ответить, потому что Ульяна Владимировна воспитала его сестру.

5

Обед прошел скучно. Овсянников молча, сосредоточенно ел и о чем-то думал. Ульяна Владимировна попыталась было вести с ним обычный шутливый, непринужденный разговор и добилась только того, что он своими грубоватыми ответами начал раздражать ее.

Оксана внешне была весела и разговаривала с братом, но Леон тоже находился в мрачном настроении и отвечал ей неохотно.

Скоро за столом воцарилось тягостное молчание. Ульяна Владимировна видела, что между Оксаной и Овсянниковым что-то произошло, и бросала на свою воспитанницу укоризненные взгляды.

Наконец, отказавшись от сладкого, Овсянников вышел из-за стола и направился на веранду курить, пригласив с собой и Леона.

Некоторое время они стояли молча, курили. Леон не понимал, почему Овсянников обиделся на сестру и на Ульяну Владимировну, и осторожно сказал:

— Вы сердитый, видать. Или музыка была такая?

Овсянников сумрачно посмотрел на него, выпустил дым изо рта и спросил:

— Зачем вы приехали сюда, Леон? Вы из станицы?

— Из хутора. Приехал на работу устраиваться.

— Разочаруетесь быстро. Город для вашего брата — еще большая нищета. А может быть, гибель, тюрьма.

«Опять про тюрьму. Помешался он, что ли, на ней?» — подумал Леон.

— А вы сидели в ней, что другой раз так говорите?

— Готовлюсь к этому.

— За какие же это дела?

— Дел пока никаких у меня нет, а посадить могут. Например, за непочтительные по отношению к власти разговоры, за оскорбление величества. Вы царя почитаете?

— Признаться, не думал про него никогда. А он что — некрасивый? — спросил Леон как будто простовато.

— О, да вы не лыком шиты! — понял Овсянников. — Знаете что, Леон? Убегайте отсюда, пока не поздно. Тут одна гниль в мундирах. Вас загонят в ночлежку или сделают подлецом, лакеем.

Он бросил окурок и вернулся в гостиную, а Леон пожал плечами, подумал: «Несет такое, что и впрямь в Сибири очутится».

Были уже сумерки. Огромные тучи распались на облачка, и между ними проступили озерки чистого вечернего неба. На них, как светлячки, зажигались звезды.

Леон стоял на веранде, прислонясь к деревянной решетке, и смотрел, как далеко на горизонте догорал еще один день. Сколько раз в своей жизни он с грустью провожал такие же безрадостные, хмурые дни и с надеждой встречал новое утро! Но каждый новый день был не лучше прежнего.

С болью, с великой обидой думал Леон о своем будущем и видел: ничего ему не сулит и жизнь в городе. «Почему, — думал он, — купцы, приказчики, дворники и даже эта Ульяна Владимировна насмехаются надо мной и за человека не считают? Неужели бедному хуторскому парню только и места, что в шахте, под землей? Да земля наша такая просторная, и целины на ней, должно, половина лежит нетронутой, а я должен лезть под нее, под землю», — с горечью заключил Леон и, придавив окурок носком сапога, медленно пошел в дом.

В гостиной шел горячий спор. Ульяна Владимировна убеждала Овсянникова, что студенты резки бывают на слова, только когда учатся, а получив диплом, устраиваются на хорошую должность и превращаются в таких же верноподданных чиновников, как их отцы.

Овсянников не впервые спорил с Ульяной Владимировной на эту тему, и всегда каждый из них оставался при своем мнении. Но сегодня он был злой и решил поиздеваться над классной дамой.

— Неубедительно и, как бы это мягче сказать, слишком вульгарно то, что вы говорите, Ульяна Владимировна, — возражал он, шагая по комнате. — Почему вы ставите на одну доску все студенчество всех университетов, всех классов общества? А демократическая его часть, революционная в самом настоящем смысле слова?

— Например?

— Ну, я назову хотя бы Александра Ульянова.

Удар был нанесен метко. Классная дама на минуту оторопела, бледное лицо ее вспыхнуло румянцем, близорукие глаза сощурились, и от них к вискам протянулась паутина мелких морщинок.

— Ульянов покушался на жизнь государя и за это повешен, — еле сдерживаясь, проговорила она сдавленным голосом. — Быть может, вы еще скажете о Стеньке Разине, Пугачеве?

— Они не были студентами, а Ульянов был, — нашелся Овсянников. — И вы напрасно сердитесь, Ульяна Владимировна. Это признак того, что у вас иссякли доводы.

— Ну, конечно, конечно! Где уж мне угнаться за вами! Напрасно только вы забываете, до чего могут довести такие разговоры.

— До тюрьмы, вы хотите сказать? — подхватил Овсянников и подмигнул Леону. — Подлинно революционные люди, начиная с декабристов, шли на виселицу за свои идеи и… продолжали стрелять в царей.