И Адександров - Курако

• Название: Курако
• Автор: И Адександров
• Издательство: ЦК ВЛКСМ Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1939

---

— Максименко, давай чугун!

Он нарочно долго не выпускал чугун, чтобы его побольше было. Открыли летку, как хлынет, любо-дорого смотреть. Ни одна печь в России не могла за один раз выпустить столько чугуна.

Кольберг поглядел на печь и говорит:

— Это мариупольский чертеж.

Курако обозлился, весь дрожит. Кричит:

— Это не мариупольский чертеж! Идемте наверх.

На колошнике пришлось убедиться, что печь сделана не по мариупольскому чертежу. Внизу рабочие приготовили стул и, когда комиссия вернулась, посадили Курако и стали качать».

Так рассказывают о Курако старики-рабочие в Донбассе.

Курако достиг славы. Он создал себе авторитетное имя. Его ценили как даровитого доменщика, стоявшего выше десятков и сотен современных ему техников. Он мог бы пойти по проторенной дорожке: окружить себя комфортом, подружиться с заводскими инженерами, выезжать на свадьбы и крестины, под мелодичный звон бокалов вести либеральные беседы о пользе науки и о судьбах европейского парламентаризма.

Но Курако шел своей дорогой.

«Друзьями Михаила Константиновича были почти исключительно рабочие, — вспоминает жена Курако. — Меня возмущало, что он может сидеть и выпивать с ними чуть ли не целую ночь. Мы из-за этого ссорились. Мне хотелось бывать в инженерском кругу, посещать вечера и балы, которые устраивались в Краматорске, приглашать и к себе, но Михаил Константинович говорил, что только со своими рабочими он чувствует себя хорошо.

— Я не люблю, — бросал он, — ходить туда, где ковры лежат.

Однажды я все-таки вытащила его на бал к директору завода Томасу, куда нас пригласили. Сколько мучений было с его одеванием! Крахмальных воротничков он не признавал, и, пока я не заплакала, он не соглашался надеть. Наконец, мы выбрались. И что же он на этом балу натворил! Началось как будто с шутки. Взял бутылку шампанского и незаметно положил в натопленную печку. Получился такой взрыв, что все перепугались. Это было еще ничего. Но вот входит в зал одна дама, жена директора соседнего угольного рудника. Причесана она была несколько фантастично, как-то по-индейски, с перьями в волосах. Михаил Константинович уставился на нее и вдруг захохотал. Это было так ужасно, что я не могла ни минуты больше оставаться и сейчас же уехала. Может быть, Михаил Константинович был и прав, что держал себя так вызывающе с высшим инженерством, но тогда я не могла с этим примириться».

Стена взаимного непонимания и отчужденности отделяла Курако от мира горнозаводских директоров, инженеров, железнодорожных чиновников, вылощенных конторщиков и иных представителей местной аристократии. Для них он был плебеем, хоть и талантливым, но сохранившим все повадки, все черты «черной профессии» каталя и горнового. Для него они были надутыми карьеристами, фанфаронами, рыцарями мелких дел, не умевшими и не желавшими заглядывать в будущее.

Между тем, все больше и больше чувствовалось нарастание событий, которые должны были всколыхнуть застоявшуюся провинциальную жизнь русского общества. Долетали слухи о крестьянских волнениях в отдельных губерниях севера и юга, о поджогах помещичьих усадеб, о вооруженных восстаниях против властей, кончавшихся традиционной поркой и наложением огромных контрибуций на бунтующие округа. Рабочие, давно уже потрясавшие капиталистический мир России экономическими, а затем и политическими стачками проявляли все большую организованность и единство действий. Всеобщая стачка на юге России в 1903 году ярко показала, что из недр народа поднимается новая сила — миллионы бесправных людей, готовых открыто протестовать против социальной неустроенности.

К тому, что происходило в России, о чем молва перекатывалась из городов и деревень к заводам и рудникам, не мог оставаться равнодушным Курако. Как и прежде, накануне воскресных дней собирались куракинцы. Они вели беседы о том, что происходило не столь уже далеко от Краматорска, — о рабочих стачках, о восстаниях крестьян. В тесном кругу друзей Курако мог свободно развивать свои суждения о судьбах его родины, о грядущих радостных временах. Политические взгляды его были довольно туманны. Мысли о счастье народа, размышления о прогрессивной роли техники и о социальной справедливости, мечта, никогда его не покидавшая, создать мощную, безукоризненно работающую домну — все это сочеталось в узел противоречий, который разрубить Курако еще не мог.

Об этом периоде мечтаний Курако мы находим некоторые свидетельства в воспоминаниях его жены.

«Доменное дело было для Михаила Константиновича божеством, и мне иногда казалось, что и революции ему хочется потому, что это пойдет на пользу доменному делу. Я очень мало понимала тогда в революционных событиях, и мне трудно припомнить его слова. Но меня всегда удивляло, как можно так любить доменную печь. Этот вопрос я несколько раз задавала Михаилу Константиновичу. И когда мне показалось, что даже к революции он стремится ради доменных печей, я это ему высказала. Помню, он очень горячо отвечал, что доменные печи нужны всему народу, что все богатство, вся культура государства зависит от того, сколько в нем доменных печей. Он говорил, что надо прогнать капиталистов и строить домны, чтобы народ мог иметь сколько угодно железа. Я видела, что домна ему дорога, как, например, художнику или писателю дорого его творчество. Сам Михаил Константинович так мне это объяснял.

Хотя он выстроил в Краматорске доменную печь по своему проекту и этим прославился среди всех доменщиков, этой печью он не был удовлетворен. Перед другими он, может быть, это скрывал, но мне признался. Он изобрел там загрузочный прибор и говорил, что недоволен своим изобретением, что другой раз сделает гораздо лучше. Но строительства больше не предвиделось. И он иногда страшно ругался, что в России, где такая нужда в железе, нельзя создавать доменных печей. В этом он винил капиталистов.

Он говорил: «Если будет революция, все пойдет по-другому». Так вот во всем революция связывалась у него с доменным делом».

Дальнейший ход истории и коренные перемены в личной жизни Курако отрезвили его от многих иллюзий, заложили иные основы его мировоззрения.

9 января 1905 года — «кровавое воскресенье», расстрел в Петербурге, на Дворцовой площади, многотысячной безоружной толпы, явившейся с петицией к царю, — вызвало всенародный гнев. Курако со своими друзьями тяжело переживал это время. Народ обманут.

Самодержавие показало свой подлинный, звериный лик. Может ли быть место каким-либо иллюзиям? Акт величайшей драмы, разыгравшейся на Дворцовой площади, требует возмездия. Всеобщее восстание против угнетателей — это единственный путь, который должны избрать миллионы париев своей страны, — вот о чем думает Курако. Вот о чем глухо говорят на заводе. Из рук в руки рабочих передается социалистическая прокламация. Прокламация попадает и к Курако. Для него она явилась откровением...

То, что произошло в 1905 году на Краматорском заводе, было отзвуком событий, волновавших всю Россию. В стране, раздираемой социальными противоречиями, началась революция.

В первые месяцы революционной борьбы жизнь на Краматорском заводе внешне мало отличалась от обычной. Гудели домны, прокатывая металл, грузились на железнодорожные платформы балки и рельсы и отправлялись к заказчикам на север. Ничем не выдавал своих опасений по поводу дальнейшего развития событий старик Томас, представитель немецкой фирмы «Борзиг». Инженеры держали себя так, будто ничего особенного не происходило. Но Курако уже с нетерпением ожидал газет, надеясь в каждой напечатанной строчке найти особый смысл. Газеты глухо сообщали о вспыхивавших то там, то тут забастовках. Можно было догадываться, что стачечное движение, носящее не только экономический, но и политический, революционный характер, принимает грандиозные размеры. В конце июня в Краматорске стало известно о восстании в Черноморском флоте. Наконец, в октябре дыхание революции коснулось и Краматорского завода: сюда перестали прибывать поезда. Начавшаяся 7 октября в Москве железнодорожная забастовка через несколько дней охватила Донбасс, затем оцепенели все 40 тысяч километров рельсов — вся железнодорожная сеть России. На заводе скапливались груды металлических изделий. Перестал стучать станционный телеграф: провода были срезаны.

Наступил момент, когда Курако должен был показать на деле свое отношение к революции.

Заводская администрация была поражена неожиданным оборотом дел. На заводе была объявлена стачка, и первым забастовщиком оказался начальник доменного цеха, лучший на юге России доменщик Курако. Он сам снимал рабочих. Он действовал, как член стачечного комитета. «Спаситель домен» отдал приказ остановить печи. Этого требовал революционный долг.

Курако выступает на открытых митингах. Это самый красноречивый, самый пламенный оратор. Он не только оратор, но и начальник боевой дружины. Откуда-то появились винтовки, немного, правда, всего сто штук. Курако распределил их между рабочими. На горе, около завода, он учит их открывать затвор, вкладывать патроны, глядеть через мушку, прицеливаясь в мишень. Курако вспомнил свое ружье, подаренное ему в детстве дедом. Он — меткий стрелок, могущий дать несколько очков любому обученному солдату.