Андрей Кручинин - Адмирал Колчак. Жизнь, подвиг, память

• Название: Адмирал Колчак. Жизнь, подвиг, память
• Автор: Андрей Кручинин
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-063753-9, 978-5-271-26057-5, 978-5-4215-0191-6

Александр Васильевич Колчак по праву является одним из наиболее известных и значительных деятелей военно-политической истории России начала XX века. Однако, несмотря на достаточно большое количество литературы об этом человеке, многие аспекты его деятельности до сих пор оставались в тени. Данная книга об адмирале Колчаке – полярном исследователе, флотоводце, военном теоретике, Верховном правителе – содержит подробный анализ его взглядов и поступков, планов и оперативных решений, внутренней и внешней политики, взаимоотношений с соратниками и оппонентами. Все выводы и заключения автора подтверждаются документами, многие из которых публикуются впервые.

---

Подобные слишком далеко заводящие намеки вряд ли делают честь их автору, но до известной степени помогают понять состояние духа, в котором находился офицер Ставки, и его убежденность в необходимости смены черноморского командования. При этом Бубнову изменяло элементарное чувство справедливости, поскольку действия адмирала Эбергарда и его подчиненных отнюдь не соответствовали тому ярлыку «пассивности» и неумеренной «осторожности», который неоднократно навешивался на них как тогда, так и в наши дни.

Начнем с того, что операции против Босфора, в том числе и десантные, включались в число важнейших задач Черноморского флота задолго до 1914 года, а сразу же после появления «Гебена» и «Бреслау» в Дарданеллах, то есть за два с половиною месяца до вступления Турции в Мировую войну, Эбергард испрашивал разрешения на ввод русских кораблей в Босфор, дабы принудить турок к сохранению нейтралитета, и в дальнейшем настаивал на необходимости атаковать германо-турецкие крейсера, под каким бы флагом они ни появились в Черном море, и активно действовать у Босфора, чтобы по меньшей мере надежно блокировать его (с началом боевых действий, когда обнаружилось преимущество эскадренного хода кораблей Сушона над русским флотом, важность такой блокады получила дополнительное подтверждение). Эбергард настаивал на захвате болгарских портов Бургаса и Варны для превращения их в базу Босфорской операции. Эбергард успешно боролся с турецкими грузовыми перевозками на Черном море. Эбергард бомбардировал форты Босфора, а германо-турецкие корабли не осмеливались выйти навстречу для боя. Эбергард в 1914–1915 годах выставил более семи тысяч мин для обороны своих берегов и почти столько же – у берегов противника, и тот же «Гебен» 25 декабря 1914 года подорвался на русском заграждении, выставленном у Босфора, получив значительные повреждения (правда, интенсивность постановок заметно снизилась в 1915 году по сравнению с 1914-м). И недаром русский офицер много лет спустя лаконично подытоживал деятельность двух Командующих: «Адмиралом Эбергардом был очищен восток Черного моря, адмирал Колчак принялся за его запад…»

И все же устранение Эбергарда и назначение на его место Колчака было решено.

«Для тех, – пишет капитан 2-го ранга А.П.Лукин, – кто близко знал старого командующего и мог поэтому воочию судить и оценивать его деятельность на посту командующего флотом, широкий горизонт его государственного ума, обширные познания, опыт, холодную выдержанность перед лицом опасности и, наконец, его исключительное благородство, – для тех эта смена явилась полной неожиданностью…

Для тех же, кто далеко стоят от обстановки и условий, в которых протекала его деятельность, и кто судил о ней постольку, поскольку она отвечала чаяниям и заветным стремлениям русского общественного мнения, – для тех эта смена казалась необходимой и была ими муссируема и подготовляема».

По мнению Лукина, настроения тогдашнего общества, требовавшего взятия Константинополя и восстановления «Креста на Святой Софии», и побудили верховное командование сместить Эбергарда с его поста; роль Бубнова при этом специально не рассматривается, а между тем правдоподобно предположение, что именно он, может быть вместе с адмиралом А.И.Русиным (начальником морского штаба Верховного Главнокомандующего), и явился выразителем этих мнений, направив их против старого Командующего Черноморским флотом. Составленный в Ставке обширный доклад (названный Лукиным «обвинительным актом») был рассмотрен Императором и… решил судьбу Эбергарда. Что же касается выбора Колчака в качестве его преемника, здесь влияние Бубнова представляется неоспоримым, даже если считать рассказ адмирала Тимирева несколько преувеличенным.

Бубнов и Колчак были знакомы по военно-морскому кружку, вместе служили в Морском Генеральном Штабе, преподавали в Академии. Бубнов, всю жизнь прослуживший на Балтике, мог недостаточно хорошо знать черноморских офицеров, а мог и не очень доверять им, предполагая возможность сохранения тех же настроений, которые он приписывал Эбергарду и с которыми собирался столь решительно бороться. Поэтому предположение Тимирева об отсутствии «черноморских кандидатов, могущих соперничать с Колчаком в популярности», кажется верным лишь наполовину – в расчет явно принималась «популярность» не у самих «черноморов» (конечно, слышавших о Колчаке, но вряд ли перед ним преклонявшихся), а у офицеров морского штаба Ставки… да, может быть, и у невоенной «общественности», – например, думской, которой имя Колчака было хорошо известно с довоенных времен как горячего патриота и одновременно борца с «рутиной» и «бюрократией».

Еще более правдоподобно звучат другие предположения Тимирева: «Я почти уверен, что Колчак до своего назначения ничего о нем не знал, а также не предполагал, какие хитросплетенные интриги ведутся в Ставке. Прошло всего несколько месяцев, как он получил назначение, о котором давно мечтал, и было вполне естественно ожидать, что его оставят в покое хотя бы до закрытия навигации. Если ему и приходила в голову мысль о каком-либо будущем повышении по службе, то наверное это касалось лишь Балтийского флота: слишком уж было несообразно ожидать, чтобы адмирала, хотя бы и сверх-выдающегося, во время самого разгара войны вырвали из знакомой обстановки и назначили в совершенно чуждую, да еще на высший командный пост»; «неожиданностью назначения в Ставке били наверняка: там знали, что Колчак не такой человек, чтобы во время войны отказаться от боевого назначения, хотя бы и нежелательного для него самого». Справедливость этих рассуждений как будто подтверждается действиями Бубнова, которому показалось недостаточным провести назначение Колчака: он лично отправился в Ревель, где Александр Васильевич сдавал командование дивизией, – по собственному признанию, «чтобы сопровождать его на пути к его новому назначению и, не теряя времени, изложить ему во всех деталях обстановку в Черном море, с которой он не был знаком, так как никогда в этом море не служил».

Возможно, что Колчак к этому времени уже был ориентирован относительно роли Кетлинского, какой она представлялась Бубнову и его единомышленникам. В свете этой информации выглядела необходимой смена флаг-капитана по оперативной части, и Александр Васильевич обратился к командиру эсминца «Казанец» капитану 2-го ранга М.И.Смирнову (будущему адмиралу) – также своему старому знакомому по военно-морскому кружку и Морскому Генеральному Штабу. «Я считаю, что командующий флотом и флаг-капитан должны иметь одинаковые взгляды на ведение войны, я знаю ваши взгляды и потому предлагаю вам ехать со мной», – так передается Смирновым предложение Колчака, которое было им сразу же принято, несмотря на то, что с новым начальником Минной дивизии адмиралом М.А.Кедровым Смирнов также был близко знаком (они вместе были командированы в Англию в начале войны)… а может быть – именно поэтому: большой популярностью и симпатиями Кедров не пользовался.

«Очень способный офицер и прекрасный работник, он всегда с редкой настойчивостью стремился к одной цели: сделать блестящую карьеру. Как все убежденные карьеристы, он был сух и скорее недоброжелателен по отношению своих сослуживцев и подчиненных [24]. Он обладал сильной волей и настойчивостью, но не был талантлив: его деятельность лишена была творчества и вдохновения. Кроме того, он был сравнительно молод (почти на четыре года моложе Колчака. – А.К.) и своим назначением садился на шею многим офицерам Минной Дивизии, которые были и старше его, и много опытнее и заслуженнее», – вспоминает о Кедрове Тимирев; «способный математик, но ненасытный честолюбец», «ненадежный», – характеризует его же Пилкин, под «математическими», очевидно, имея в виду артиллерийские, а может быть, и навигационные способности Кедрова. Эти отзывы, кажется, все-таки отличаются некоторой односторонностью – Кедров был, не говоря о перечисленных качествах, еще и заслуженным боевым офицером, сражавшимся в Порт-Артуре, а после прорыва из блокированной крепости броненосца «Цесаревич», на котором он служил, и интернирования в Циндао, – добровольно поступившим на эскадру адмирала З.П.Рожественского и участвовавшим в Цусимском сражении. Даже если считать все это проявлением честолюбия и карьеризма, уважения такая биография не могла не вызвать… но отношения с сослуживцами и подчиненными у Кедрова, похоже, действительно не складывались.

Конечно, и Колчак был начальником по меньшей мере сложным. «Хватили горячего», – говорили о службе с ним офицеры «Вайгача», да и впоследствии в морской среде с готовностью передавали разговоры о том, как он в гневе «“объяснял” кому-нибудь что-нибудь по системе “топтания фуражки”». Но все же в нем было что-то, не переданное или даже непередаваемое письменными источниками, что искупало эти тяжелые минуты и, вопреки приведенному нами ранее мнению недоброжелателя («деятельность его… почти всегда всем крайне неприятна»), пробуждало уважение и симпатию. Быть может, «бешено вспыльчивый» темперамент даже импонировал офицерам Минной дивизии, шутливо именовавшим себя «дикими зипами» («под этим слегка напоминающим племена Южной Африки названием подразумеваются защитники Ирбенского прохода»), – и, конечно, не случайно один из них спустя пять месяцев после перевода Колчака на Черное море провозгласил на Георгиевском празднике довольно своеобразный тост: «Господа, я ничего не хочу сказать про теперешнего начальника дивизии, но вот старого я действительно любил. Точка».