Фредерик Филипс - Формула успеха

• Название: Формула успеха
• Автор: Фредерик Филипс
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2000
• ISBN: 5-264-00249-5

Название «Филипс» известно любому человеку, знакомому с бытовой техникой. Радиоприемники, электролампочки, батарейки, телевизоры, магнитофоны, проигрыватели компакт-дисков — это лишь малая часть того, что выпускает знаменитый голландский концерн. Именно «Филипс» подарил миру магнитофонную ленту, видеомагнитофоны и компакт-диски. О том, как небольшой электроламповый завод превратился в гиганта мировой индустрии, о своем опыте человека и промышленника, об участии в движении «Моральное перевооружение» рассказывает в свей книге Фредерик Филипс, патриарх фирмы и ее руководитель на протяжении нескольких десятилетий. Читателю будет интересно узнать и о том, что «электронная империя "Филипс" своим процветанием во многом обязана России». В конце книги помещен кодекс деловой этики — моральное наследие, которое Ф. Филипс передает всем нынешним и будущим предпринимателям.

Издательство выражает признательность дочерям Фредерика Филипса — Дигне и Анньет — за ценную помощь, оказанную при подготовке этой книги.

Дизайн серии Е. Вельчинского

Художник Н. Вельчинская

---

Мои попытки переубедить Дреса успеха не возымели. Между тем напряжение на наших заводах росло. Рабочие самым элементарным образом хотели получать больше денег. Видя, что положение обостряется, однажды утром я позвонил доктору Белу, премьер-министру, и ввел его в суть дела. Доктор Бел упомянул об этом Дресу, и вскоре я получил зеленый свет, хотя Дрес и был потом крайне недоволен мной из-за того, что я впутал в это дело премьер-министра. Однако в конце концов мы все обговорили и восстановили наши добрые отношения.

Мысленно возвращаясь к тем дням и памятуя, что, несмотря на все трудности, отсутствие на работе по болезни составляло тогда по всему концерну всего четыре процента, я лишний раз понимаю, до какой степени изменились условия жизни за четверть века.

Глава 17 Смерть отца

В 1951 году художник Сирк Шрёдер закончил превосходный портрет отца — тот самый, что висит сейчас в зале заседаний правления. В блеске глаз и живом выражении лица прочитывается характер. Но как раз той весной отец резко сдал. Помню, мы вместе присутствовали на заседании одного из множества наблюдательных советов, которые он возглавлял, а потом я уговорил его посетить предприятие, где он когда-то приобрел несколько сборных домов. Он с интересом осматривал ультрасовременные цеха и выглядел очень довольным. Кто бы мог подумать, что это его последний выезд за пределы Эйндховена.

Он не смог присутствовать на праздновании шестидесятилетнего юбилея «Филипса», хотя и следил за всем происходящим по телевизору. Главным событием праздника стало открытие памятника моему отцу — это была скульптура работы Венкебаха, установленная по инициативе мэра Эйндховена. Все, кто знал отца, нашли, что сходство с оригиналом — замечательное. Обычно памятники людям ставят только после их смерти. Императоров, лиц королевской крови и генералов часто изображают верхом, и их не отличить один от другого. Но то, как человек держит себя, стоя на земле, на мой взгляд, определяет его характер. Отец стоит, как обычный человек, в своей характерной позе, готовый встретиться с кем угодно, — человек, славящийся умением вызвать к себе доверие и способный не только продать свою продукцию, но и убедить других в своих взглядах. А это ничуть не менее важно.

Когда его здоровье ухудшилось, я решил, что должен чаще его навещать. Мы сидели, разговаривали — конечно, главным образом о «Филипсе». До самых последних дней отец не переставал думать о будущем компании.

В те годы очень многое зависело от того, приживется ли телевидение в Голландии. В течение двух лет мы транслировали экспериментальные телепередачи, набирались мастерства. Те, кто делал наши программы: режиссеры, техники, художники, — и те несколько сот зрителей, что регулярно смотрели наши передачи, также приобретали бесценный опыт, который можно было пустить в ход сразу, как только традиционные радиовещательные компании переключатся на использование этого нового средства информации. Наконец осенью 1951 года это произошло.

Нас не удивляло, что правительство страны без энтузиазма относится к той перспективе, что люди будут тратить существенные суммы на приобретение дорогих телевизоров. Правительству хотелось продлить послевоенный режим экономии. Но для «Филипса» — если мы хотели сохранить свой статус первопроходцев в этой области — было чрезвычайно важно накопить как можно больше опыта, причем именно в нашей стране, поблизости от того места, где телевизоры разрабатывались и производились. В то время мы уже делали технически очень хорошие аппараты.

Во вторник, 2 октября, была проведена первая официальная телепередача в Голландии. Я присутствовал на этом событии и на следующий день поделился своими впечатлениями с отцом. Он выказывал живой интерес и веру в то, что развитие телевидения и в Голландии, и в соседних странах имеет огромное значение для «Филипса».

На другой же день состояние отца резко ухудшилось. До сих пор в моих ушах звучат его последние, обращенные ко мне слова: «Прощай, мой дорогой мальчик…» Я, которому было уже хорошо за сорок, для него всегда оставался мальчиком. В этот момент я остро понял, до какой степени связана с ним моя жизнь. После этого отец впал в беспамятство и оставался в этом состоянии в течение нескольких дней. 7 октября, ранним воскресным утром, он нас покинул.

Тяжелее всего пришлось моей матери. Она заботилась об отце с таким характерным для нее тщанием и вот теперь осталась без человека, спутницей которому была всю свою жизнь.

Наша юность

В тот момент мне на память пришло множество эпизодов из нашего детства и юности. У нас было прекрасное прошлое. У нас были замечательные родители. Детьми мы с сестрами просто обожали отца. Он был необыкновенно теплым человеком. Когда мы капризничали, он устраивал нам нагоняй, но потом всегда можно было потихоньку подобраться и вскарабкаться к нему на колени. С мамой было всегда интересно. У нее находилось время, чтобы поиграть с нами, помочь с уроками — мы обязаны были упражняться на пианино и аккуратно делать письменные задания. Закончив сочинение, мы вместе его перечитывали, причем она очень заботилась о стиле. По сравнению с отцом, мама была более философски настроена. Когда мы поступали не так, как должно, отец впадал в ярость, устраивал настоящую бурю, но, накричавшись, полностью успокаивался. Если же мы вызвали неодобрение матери, она умела дать это почувствовать, внешне оставаясь совершенно спокойной. И на наш взгляд, мамин гнев был куда страшнее взбучек отца.

Мама была настоящая спортсменка. В годы своей роттердамской юности она занималась плаванием, греблей, теннисом. Альпинизм просто обожала, а в гольф играла вплоть до своего восьмидесятичетырехлетия. Отец с матерью вдоль и поперек изъездили верхом всю Голландию и очень любили гулять по просторным вересковым пустошам в окрестностях Эйндховена, где ориентиром служат только шпили церквей.

По воскресеньям устраивались прогулки, которые заранее тщательно разрабатывались с картой в руках. Ехали в какую-нибудь деревушку, пешком вдоль проселочной дороги шли в другую, откуда нас потом забирал шофер. Так мы близко узнали весь наш прекрасный Брабант. Позднее ездили — отец сам за рулем — на автомобильные экскурсии. Это было чудесно! «Рено» у нас был нашего собственного изготовления. Раз в несколько лет из Парижа присылали новое шасси, на которое «наращивалось» все остальное: в Арнеме был мастер, который, делая кузов, приспосабливал к нему окна от железнодорожного вагона. Для таких путешествий мы всегда были очень тепло экипированы и имели наготове шарфы и одеяла, потому что машина даже зимой иногда шла без верха, но если и с верхом, то все равно было холодно, потому что о системах обогрева тогда не слыхивали. Обычно шофер Ян ехал с нами, и я всегда норовил устроиться рядом с ним. Средняя скорость на шоссе тогда не превышала 30 миль в час.

Папа часто ездил за границу и никогда не забывал прислать оттуда открытку. Обычно это были дальние поездки, которые заканчивались, как правило, в Брюсселе. На брюссельском вокзале вечером его встречала машина. Войдя в дом, он спешил сесть за стол, а мы, собравшись вокруг, жадно ждали, когда, перекусив, он примется за рассказы. И вот наконец он приступал к повествованию — живому, красочному, о том, что случилось в Испании или Италии или где-нибудь там еще, а мы ловили каждое его слово. Со временем, когда у нас были уже свои дети, я понял, что у отца дар привлекать к себе ребячьи сердца. Будь то его собственные внуки или нищие ребятишки с берегов Нила, он с каждым умел пошутить, испытывал неподдельный интерес к каждому. Особенно он был пристрастен к представителям филипсовского потомства, обладавшим острым умом. Его очень заботило, чтобы каждый, повзрослев, чего-то добился в жизни.

День в «Лаке» начинался с рассветом, потому что мои родители были ранние пташки. По утрам они обсуждали самые разные дела. Я часто слышал потом о людях, которые никогда не говорят с женами о своей работе — то ли хотят вечером отдохнуть от трудов праведных, то ли считают, что жене это неинтересно, то ли из страха, что она кому-нибудь проболтается. В нашей семье таких опасений не могло и быть. И моя мать, и мои сестры, и моя жена — все понимали, что есть вещи, не предназначенные для посторонних ушей.

Проснувшись, отец был уже полон идей и планов насчет того, как проведет день. Он спускался вниз и просил горничных позвонить тем-то и тем-то — горничные у нас всегда были толковыми. Далее следовали телефонные разговоры с господином А., потом с господином Б., и каждому сообщалось, что, по мнению отца, следует сегодня сделать. Я тоже часто получал поручения за завтраком. Иногда он звонил и людям, которые не работали в нашей компании, деловым знакомым, друзьям, какому-нибудь, к примеру, текстильщику, которого просил в девять зайти. Этот текстильщик, молодой человек, являлся, и отец говорил ему: «Знаете, утром я просмотрел цены на шерсть, и если хотите знать мое мнение, то сейчас самое время ее покупать!»