Мария Куприна-Иорданская - Годы молодости

• Название: Годы молодости
• Автор: Мария Куприна-Иорданская
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1966

Повествование о жизни писателя — это не только история его судьбы или распространенная его биография; это и широкая картина литературной жизни того времени, а по существу частица истории литературы. Кто же может шире, глубже и проникновеннее рассказать о жизни художника, чем не та, кто была его спутницей, знала его труд, разделяла с ним горести и невзгоды, как разделяла удачи и успех? Марии Карловне Куприной-Иорданской выпала счастливая судьба; она была первой спутницей и другом замечательного писателя А. И. Куприна.

---

— Какая неудача!.. Вот жалко. Скончался Николай Карлович Шильдер.

Глава X

Уничтожение писем и смерть А. А. Давыдовой. — «Принц Жорж». — Завещание. — Кончина В. П. Острогорского. — Ф. Д. Батюшков — редактор «Мира божьего».

Мы не сделали и половины визитов по длинному списку, составленному моей матерью, когда в ее состоянии наступил угрожающий перелом. Я все дни проводила около нее, а последнее время и ночи.

За две недели до смерти она решила все хранившиеся у нее долгие годы письма уничтожить.

Письма Н. К. Михайловского, Г. И. Успенского и Н. В. Шелгунова Александра Аркадьевна передала Николаю Константиновичу в начале своей болезни.

Я должна была подавать ей объемистые пакеты, крепко перевязанные и запечатанные сургучной печатью. Она надрывала обложку каждого пакета, чтобы убедиться, что там находятся письма, а не какие-нибудь другие забытые бумаги.

— Здесь письма Ивана Александровича Гончарова, — сказала она мне, указывая на объемистый пакет. — Брось в камин и как следует размешай золу.

Гончаров всегда говорил, что он считает «величайшим неуважением» к памяти умершего человека, кто бы он ни был, когда в его письмах роются посторонние любопытные люди, по-своему толкуют их содержание и всячески стараются залезть в святая святых его души. Если умер писатель, то его письма считают возможным сделать общим достоянием и даже печатать. И Гончаров просил своих друзей после его смерти всю переписку с ним уничтожить…

— Я считаю, что он был совершенно прав, — сказала Александра Аркадьевна.

Дальше шли письма А. Н. Плещеева, Я. П. Полонского, А. Н. Майкова, Р. Апухтина, Григоровича, Всеволода Крестовского и другие, которые я не запомнила. Среди них находились письма А. Ф. Кони, Модеста Ильича Чайковского, в которых он, по словам Александры Аркадьевны, очень много писал о своем брате Петре Ильиче Чайковском.

— Теперь все. — Она протянула мне две последние пачки. — Это письма Всеволода Гаршина{28} и С. Я. Надсона{29}. Оба много писали мне, и последние письма незадолго до их смерти.

Вечером я рассказала Александру Ивановичу о письмах, уничтоженных моей матерью.

— Видишь ли, обещание, данное Александрой Аркадьевной Гончарову, конечно, следовало исполнить. Но я думаю, что уничтожить надо было только все слишком интимное и личное, что заключалось в этих письмах. Ведь переписка между друзьями всегда основана на душевной близости и взаимном доверии. Я думаю, что Александра Аркадьевна не поступила бы против воли Гончарова, если бы сохранила все то, что в этих письмах касалось его творчества, а уничтожила бы все ненужное, что могло дать повод для кривотолков и сплетен в печати.

Позднее в статье о Кнуте Гамсуне Куприн писал: «Нахожу, что лишнее для читателя путаться в мелочах жизни писателя, ибо это любопытство вредно, мелочно и пошло».

Рано утром 24 февраля 1902 года Александра Аркадьевна скончалась от паралича сердца{30}.

На другой день в квартиру внесли громадный венок от герцога Мекленбург-Стрелицкого («принц Жорж»).

Принц Жорж был внуком великой княгини Елены Павловны, с детства любил музыку, но по своему положению не мог посещать консерваторию и с четырнадцати лет учился у К. Ю. Давыдова игре на виолончели, как и А. В. Вержбилович.

Занимался с ним Карл Юльевич дома. Два-три раза в неделю принца Жоржа привозили к Давыдовым из Михайловского дворца, где отец мальчика — герцог Мекленбург-Стрелицкий напивался до белой горячки, бегал с саблей по залам дворца и рубил все, что попадало ему под руку. Свою жену, великую княгиню Екатерину Михайловну таскал за волосы, а Жоржа часто бил палкой по голове. У сына на всю жизнь осталось нервное подергивание.

Принц Жорж, А. А. Дывыдова и А. В. Вержбилович были почти ровесниками. В первый год замужества Александра Аркадьевна, ожидая мужа из консерватории, играла с его учениками в прятки и другие игры.

После смерти Карла Юльевича герцог Мекленбург-Стрелицкий (сын) бывал у Давыдовой на журфиксах или просто приезжал к завтраку или обеду.

Узнав о смерти Александры Аркадьевны, он прислал великолепный венок и приехал 25 февраля на вечернюю панихиду.

О принце Жорже Куприн раньше не слыхал. Произошло нелепое недоразумение.

Увидев в передней громадного роста военного, Александр Иванович решил, что это, наверное, явился пристав опечатать имущество покойной. Он заступил Мекленбург-Стрелицкому дорогу.

— Сейчас начнется панихида, — сказал Куприн, — будьте так любезны прийти завтра в десять часов утра. Тогда и опечатаете, что нужно…

Не глядя на Куприна, Мекленбургский сбоку, молча, обошел Александра Ивановича и направился к раскрытой настежь двери, где началась служба.

Впоследствии многие узнали об этом эпизоде и смеялись над тем, что Куприн после многих лет военной службы не мог отличить командира гвардейского полка от пристава.

Хоронил А. А. Давыдову весь литературный и музыкальный Петербург{31}. В день похорон, утром, приехал год живший в Тифлисе ее больной сын Николай Карлович, которого Вера Дмитриевна вызвала телеграммой. Он успел только проститься с матерью. Проводить ее на кладбище в двадцатипятиградусный мороз не мог.

На похоронах А. А. Давыдовой Куприн познакомился с Федором Дмитриевичем Батюшковым.

После похорон нам пришлось расстаться с нашей комнатой у столяра и поселиться вместе с больным братом, которого нельзя было оставлять одного. Это было тем более необходимо, что тетя Вера собиралась вернуться в Москву к своей сестре.

Начались томительные совещания с юристами, касавшиеся утверждения завещания. Оно было составлено не нотариальным, а домашним порядком, и для утверждения его судом полагался шестимесячный срок. Между тем материальное положение издательства было шаткое, в чем Александра Аркадьевна при жизни не давала себе ясного отчета. После смерти старшей дочери и во время своей болезни она совсем не вникала в материальные дела журнала и составила себе ложное представление о его доходности. Ангел Иванович, чтобы не волновать ее, поддерживал это заблуждение. И на этом основании Александра Аркадьевна завещала ряд очень крупных пожертвований: Литературному фонду тридцать тысяч рублей на стипендии своего имени, еще двадцать тысяч распределила между разными лицами. Кроме этого, было очень много мелких выдач на общую сумму десять тысяч рублей.

Издательство было завещано мне, и сонаследниками моими являлись А. И. Богданович и мой брат Н. К. Давыдов. Обязательства выплатить все вышеуказанные пожертвования возлагались на меня.

Юристы, рассмотрев документы, выяснили, что во время составления завещания Александра Аркадьевна располагала только подписными журнальными суммами и личных, не зависящих от этих сумм средств, кроме пенсии{32}, не имела. Последние же годы она производила большие траты из подписных денег, что неблагоприятно отразилось на материальном положении издательства. Произвести выдачи, указанные в завещании, немедленно оказалось невозможным, так как в дальнейшем не на что было бы продолжать журнал.

— Я отказываюсь проводить в суде это завещание, которое считаю просто растратой, — резко заявил известный в то время юрист О. О. Грузенберг. — От лица всех нас присутствующих здесь юристов могу посоветовать вам только одно, — обратился он ко мне и Александру Ивановичу, — отказаться от завещания. В этом случае вы не будете нести за него ответственность.

— Что же тогда будет с издательством? — спросила я.

— Счет покойной издательницы в банке будет арестован. Денег на все выдачи не хватит, и объявят несостоятельность.

— Знаете что, Ангел Иванович, — обратился Куприн после совещания к Богдановичу, — пошлем мы к черту и даже еще подальше всех мудрых юристов и завтра без них решим, что нам делать. Я человек журналу посторонний и очень мало знал Александру Аркадьевну. Но я уверен, что Мария Карловна не захочет, чтобы память ее матери была запятнана обвинением в растрате, как это высказал Грузенберг. Нельзя же нам из боязни ответственности губить большое литературное дело.

Ангел Иванович молча пожал ему руку.

При жизни Александры Аркадьевны вышли в свет две первые книжки журнала, третья — мартовская — находилась еще в типографии. Следующую, апрельскую, без разрешения Главного управления по делам печати типография отказалась набирать. Такое положение для периодического издания было равносильно его приостановке, и это неизбежно должно было катастрофически отразиться на полугодовой подписке.

Я отправилась к своему знакомому Николаю Александровичу Агапову — правителю канцелярии Главного управления по делам печати (он был женат на моей гимназической подруге). Он мог дать мне толковый совет. Так и случилось.